— Ч-что ты делаешь?


— Я делаю тебе приятно, — губы смыкаются на втором, еще не обласканном соске и с силой втягивают в рот. — Разве не ты жаловалась, что никогда не кончала?


Олеся хмурится и, извернувшись, отодвигается в сторону. Зря я завел об этом разговор, но что толку теперь уж ругать себя.


— Вот такая вот я неправильная.


Голос Олеси звучит равнодушно. Так, будто ей до этого дела нет. Что, если она и впрямь фригидная? Но… разве фригидная женщина может так реагировать? Наливаю в ладонь немного геля для душа, поднимаюсь сам, заставляю подняться её и принимаюсь медленно, неторопливо скользить по шикарному телу жены скользкими от пены руками. Олеся упирается ладонями в стену для устойчивости. Я мну ее грудь, спускаюсь по животу, к тонкой полоске волос. Касаюсь сердцевины пальцами… Она скользкая, влажная и податливая. И совершенно точно не фригидная.


Быстро домываемся. Абсолютно голые идем в спальню. Я так сильно ее хочу, что внутри все как будто вибрирует. Толкаю Олесю на кровать, сажусь между ее ног на колени. И снова сжимаю пальцы на щиколотке.


— Завтра… Я запишу тебя в один хороший салон. Сделаешь алый педикюр. И все, что захочешь. Только… волосы не трогай. Не обрезай…


— Но Дамир…


— Я с ним побуду, — прикусываю выступающую косточку, раскрываю ее пухлые губы и осторожно ввожу один палец внутрь, а губами обхватываю клитор. Я еще не знаю женщины, которая бы не кончила от этой ласки, а в этом случае я стараюсь особенно усердно. Глаза Олеси широко распахиваются.


— Ты что… Зачем… Я… — лепечет бессвязно. Мне надоела ее болтовня, и я сжимаю зубы на клиторе чуть сильнее, без слов намекая заткнуться. Олеся послушно расслабляется и ложится, откинувшись на локти. Запрокидывает голову к потолку. Постепенно я начинаю чувствовать, как напрягается ее тело, стремясь к оргазму. Это как спираль, которая закручивается внутри живота с космической скоростью… Но на последнем витке что-то отбрасывает её назад, что-то каждый раз отбрасывает. Я стараюсь сильней… На ее животе и груди выступают бисеринки пота. С губ срываются тихие мяукающие звуки. Олеся то напрягается, приближаясь к финишу, то со всхлипом, полным разочарования, откидывается на подушки.


— Давай! Давай, слышишь!


Губы немеют. Язык не слушается. Уже три моих пальца свободно движутся там, где с каждым разом становится все жарче и жарче.


— Все! Не могу! — неожиданно взрывается Олеся. Отстраняется от меня и, чуть не плача, хрипит: — Пожалуйста… Не мучай меня. Просто сделай это…


— Что сделать? — цежу сквозь стиснутые зубы.


— Трахни меня! Ты же этого хотел?


Смотрю на нее несколько долгих секунд. Потом срываюсь с места, подтаскиваю за ноги к себе и погружаюсь в нее одним стремительным, мощным движением. Я трахаю ее с силой. Как одержимый. Не забывая стимулировать клитор, губы соски. Целую ее, лижу, глажу. Терплю из последних сил. На пределе возможностей. Пот льется просто ручьем. Каждый вдох через хрип. Еще немного, и у меня, блядь, инфаркт случится… А потом я чувствую это. Легкие ритмичные благословенные сокращения, и меня просто выбрасывает за пределы вселенной… Олеся что-то пытается мне сказать, но в моих ушах такой рев, что я ни черта не слышу. Падаю сверху и долго-долго выплескиваюсь максимально глубоко в ней. Это какой-то новый, запредельный кайф. С ней. До конца. Без резинки… С большим трудом поднимаю голову, потому что Олеся так и продолжает подо мной брыкаться. Ловлю ее взгляд. Усталый и… равнодушный. Только-только стихнувший рев в голове вновь набирает обороты.


— Ты ведь симулировала… Ты… мать его, симулировала, так?


Она отводит взгляд и откатывается к краю кровати.


— Это неважно. Главное, что теперь мне нужно в аптеку.


— Зачем?


Самый простой вопрос из тех, что взрывают прямо сейчас мою голову.


— Затем, что ты кончил. Я не предохранюсь. Нужно купить постинор. Это такой препарат для экстренной контрацепции.


Ее слова доходят до меня с опозданием. А вот анализирую я их мгновенно. Через обуревающую меня удушающую ярость пробивается понимание, что…


— Никуда ты не пойдешь, — тяну Олесю за руку, не давая ей встать.


— В каком смысле?


— Я пропустил твою беременность, рождение сына, первые годы его жизни… и не имею ничего против наверстать этот опыт, пусть и с другим нашим ребенком.


Несколько секунд она тупо пялится на меня. Округлив глаза и воспаленные от моих поцелуев губы. А затем тихо шепчет.


— Зато против я.


— Это твои проблемы, милая. Но будет лучше, если ты привыкнешь к этой мысли.


Укладываю ее рядом с собой, страшно довольный тем, как послушно она реагирует. Накрываю ладонью низ живота, с каким-то ненормальным болезненным восторгом думая о том, что совсем скоро в нем начнет расти мой ребенок. Спускаюсь вниз, к покрасневшим, натертым, влажным от моей спермы лепесткам и, чувствуя, как ко мне возвращается схлынувшее желание, довольно вздыхаю.


Глава 22

Олеся


Утро врывается в мой сон ярким солнечным зайчиком. Я открываю глаза, и тут же будто тысячи острых игл впиваются в мою сетчатку. Веки воспалены. Я практически не спала этой ночью — и вот результат. Не хочу думать о том, что произошло. Не могу… Не выдержу! Снова открываю глаза, медленно поворачиваю голову и… выдыхаю. Потому что, к счастью, просыпаюсь одна.


Даю себе пару минут на то, чтобы окончательно прийти в себя, и спускаю ноги с кровати. Прежде всего мне нужно помыться. Теперь-то, наверное, можно, а ночью… не позволил Тимур. Видите ли, мой муж боялся, что это снизит вероятность зачатия. Мой муж… Оборачиваюсь к зеркалу и улыбаюсь. Ужасной неестественной улыбкой, от которой мне становится страшно. И тошно… Меня саму от себя мутит. Отворачиваюсь. Дрожащими, как у алкоголички, руками набрасываю на плечи халат и выхожу из спальни.


Я понимаю, что Тимур хотел меня наказать. И не спорю, что заслужила это. О, да! Теперь он может считать себя отомщенным. Роль племенной кобылы такая же унизительная, как и роль племенного жеребца, которую я отвела ему в разыгрываемом мной спектакле. Вот только остановится ли он на этом? Или будет наказывать меня каждый раз? Спазм перехватывает мое горло — я не могу ни выдохнуть, ни вдохнуть. Так страшно… Каким-то чудом мне все же удается втянуть немного воздуха, и пока он вновь не закончился, я выхожу из спальни. В квартире тихо. Лишь из комнаты в тупике коридора доносятся звонкий голосок Дамира и обволакивающий баритон Белого. На носочках захожу в ванную, закрываю хлипкий замок и для пущей надежности подпираю дверь спиной. Неосознанным жестом рука опускается на живот. Вчера я полночи гадала, когда у меня были последние месячные, да так и не вспомнила. В последнее время я вообще забываю очень много вещей. Моя память то и дело сбоит. Каждый раз… Будто во мне включается какой-то защитный механизм, блокирующий неприятные воспоминания. Или, может, это просто последствия сотрясения. Не знаю. Мне все равно, что тому предшествовало. В любом случае это пугает меня до трясучки.


Я долго моюсь. Тру себя мочалкой, пока кожа не становится красной, как при лихорадке, и болезненно чувствительной. Выбираюсь. Растираю саднящее тело полотенцем, чищу зубы, долго расчесываю волосы — словом, оттягиваю новую встречу с Тимуром так, как только могу. Не потому, что злюсь на него, или что-то такое. Будь это так, мне, наверное, было бы легче. Но я не злюсь… Ведь хорошо его понимаю. За то недолго время, что мы провели вместе, я успела узнать Тимура чуть лучше. И этого вполне достаточно, чтобы восхищаться им. Или любить… Если бы я окончательно спятила и позволила себе это чувство. А пока я в своем уме, мне остается только жалеть. И я честно жалею, что повстречалась ему. Жалею, что так с ним поступила… Жалею, что он вляпался в меня, как в дерьмо. А ведь мог стать счастливым рядом с какой-то хорошей женщиной. Такой же идеальной, как его мать, или жена брата, которая родила, несмотря на порок сердца, и выкормила ребенка грудью. И у которой никогда не пригорают котлеты…


Горько улыбаюсь. На самом деле я не такая уж плохая хозяйка. По крайней мере, готовка — это то немногое, чем я всегда гордилась. Но вчера все пошло наперекосяк. Дамир смел со стола сахарницу, и пока я за ним убирала — котлеты здорово подгорели, а и без того хреновые макароны взялись комом. Впрочем, разве дело в этом? Тяжело вздыхаю, затягиваю потуже поясок и выхожу из ванной. И тут же осекаюсь, потому что входная дверь распахивается, и на пороге появляется женщина. Невысокая, худенькая, но с формами и с шикарной гривой светлых волос. Свет в холле выключен, и я не могу ее разглядеть, как следует. Но мне и так понятно, что это женщина Тимура. Застываю, как соляной столп, понимая, что нам не избежать отвратительной сцены. Но совершенно неожиданно, вслед за женщиной, в квартиру проходит мужчина. Со всех сторон обвешанный пакетами. Что за черт?


— Поль, свет включи, а? Ни черта же не видно.


— Это потому, что кому-то давным-давно пора выписать себе очки, но этот кто-то слишком упрям, чтобы это сделать, — фырчит незнакомка, но послушно щелкает выключателем. Отбрасывает упавшие на лицо волосы и… тут происходит две вещи. Во-первых, я понимаю, что эта женщина несколько старше, чем я полагала, а во-вторых, она совершенно точно не любовница Белого, потому что… похоже, она его мать.


— З-здравствуйте.


— Ох… Э-э-э… Здравствуйте, — бормочет в ответ и переводит на мужа растерянный взгляд.


— Похоже, мы не вовремя, — чешет лысую голову тот, просканировав меня темным холодным, как зима в Арктике, взглядом. Таким знакомым, что на секунду я еще больше теряюсь.


— Нет-нет, что вы. Все в полном порядке. Наверное… — бормочу я, с силой стискивая полы халата. Большой мужчина (я так про себя его назвала) вздергивает черную бровь. Высокий лоб собирается в гармошку, но это его не портит. Совсем. У него какое-то совершенно удивительное лицо, на котором я залипаю. Ну, а что мне остается делать, если не пялиться? Я понятия не имею, как себя вести. К тому же просто не могу заставить себя взглянуть еще раз на мать Тимура. На фоне этой замечательной во всех смыслах женщины я чувствую себя толстой, ни на что негодной коровой. И ведь она еще не знает, как я поступила с её сыном… Даю себе обещание поработать над собственной самооценкой, которая и так была не на слишком высоком уровне, а после метких подколов мужа сошла на нет вовсе.


— Извините, я должна переодеться.


Я шагаю к спальне. Дверь в тупике распахивается, и в коридор, распрямив руки, как крылья, с громким гудением выбегает Дамир.


— Иисусе, — выдыхает Большой мужчина. На его квадратных плотно обтянутых смуглой кожей скулах выступают желваки. Взгляд бегает от сына к внуку… От внука к сыну. И так продолжается ровно до тех пор, пока стоящая рядом с ним женщина не начинает оседать. Вот тогда-то Большой мужчина, каким-то непостижимым образом уловив начало этого движения, бросается к ней, забыв о своих гляделках. Вовремя подхватывает жену и осторожно опускает на тумбочку.


— Тимур, звони в неотложку! И, блядь, предупреждай в следующий раз!


Если честно, я не думала, что в этом мире есть человек, способный разговаривать с моим мужем так. Но, похоже, он передо мной. Единственный… Вожак. Матерый волк. Рядом с которым даже Тимур — щенок. И меня от его голоса, тихого, сиплого, наверняка, от переживаний за жену, бегут мурашки.


— Не надо никакой неотложки. Я в норме. Просто… — на глазах женщины выступают слезы. Она вяло стряхивает с себя сильные руки мужа и, придерживаясь за ту самую тумбочку одной рукой, садится на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с моим сыном. — О, господи… — шепчет она дрожащими губами. — О, господи, Тимур… Как же так?


Тонко уловив повисшее в воздухе напряжение, Дамир смущенно тупится и бочком продвигается ко мне, пока не обхватывает крепкой ручкой меня за коленку.


— Думаю, кому-то следует объясниться. Сейчас, — командует Большой мужчина. И поскольку мурашки и не думаю прекращать свой забег, я обхватываю себя за плечи. В тот же миг Тимур решительно шагает к нам. Настойчиво оттесняет меня от отца и прячет за свою спину.


— Я объяснюсь. Только сбавь, пожалуйста, обороты. Ты пугаешь мою женщину.


Даже эту просьбу он произносит с уважением и… почтением… да-да, наверное, так… И меня еще больше трясет. Но уже не от страха. А от того, как он это сказал… «Моя женщина». Его женщина… мамочки! Его женщина…


Опускаю голову и упираюсь лбом в напряженную спину Тимура. Одной рукой обхватываю его за пояс. Так робко, опасаясь, что он оттолкнет. Но этого не происходит. Напротив, Тимур кладет свою руку поверх моей и легонько ободряюще сжимает. Меня накрывает волной облегчения такой силы, что я даже покачиваюсь. Просто не могу поверить, что он так безоговорочно встает на мою защиту, после всего, что я сделала.