Она опускает ресницы. Вцепляется в ткань легкой куртки, так что белеют пальцы, и… молчит. Лишь по тому, как судорожно дергается ее кадык, я понимаю, что она пытается мне ответить, но… просто не может. Физически…


— Эй, Олеся… Ну же, девочка, иди ко мне…


Тяну ее за куртку, заключаю в объятья. Прижимаюсь губами к волосам, тычусь носом… Ей плохо. Так плохо, что это все вокруг неё будто плотным туманом сгущается. И затягивает в свой эпицентр… её… меня. Укачиваю её в своих ладонях, мысленно ругая себя, на чем свет стоит. Как я мог не заметить, что передавил? Как я мог не увидеть, что она… такая закаленная и несгибаемая, просто сломалась?


— Как мы здесь очутились?


— Что?


— Я не помню, как мы здесь очутились.


Касаньем пальцев заставляю Олесю поднять голову. Веду по ее прохладной щеке, чувствуя, как мое сердце становится с каждой секундой все больше от переполняющих меня чувств.


— Ты ничего не помнишь?


— Нет…


Я знаю, что такое бывает, когда с людьми случается стресс. Они просто уезжают куда-то, а потом ничего не могут вспомнить. У этого явления даже имеется свое название, но я не могу его вспомнить. Да и какое это, к черту, имеет значение? Главное, что она здесь. Со мной. Главное, что с ней ничего не случилось.


— Ничего, моя хорошая… Это ничего.


Олеся кивает. Закусывает губу. И мы стоим так, бог знает сколько — я, нашептывающий ей всякие глупости, беспорядочно целующий ее губы, волосы, плечи… Она… вцепившаяся в меня, будто я ее единственный якорь. И все вроде бы хорошо. Пока я не понимаю, что хочу быть для нее кем угодно, но только не якорем. Пока я не понимаю, что люблю её. Люблю так сильно, что все это время… Все это чертово время и не дышал. Пока ее не увидел. Осознание этого ударяет по мне с такой силой, что я покачиваюсь. Стискиваю руки сильней, будто боясь, что если разожму их — навсегда ее потеряю. И далеко не сразу понимаю, что она изо всех сил пытается вырваться…


— Что такое? — трясу головой.


— Пойдем! Скорей… Пойдем же…


Задерживаю хрупкую ручку в ладони:


— Трасса там, — сиплю я, не сводя с нее глаз.


— Трасса?


— Угу.


Олеся обхватывает голову ладонями.


— Так, ладно… С тем, как мы тут очутились, я разберусь потом…


— Да что случилось-то?


— За мной следили! Я думаю, это люди Алана… Наверное, ты мне не веришь, но, клянусь, что…


— Невысокий? Невзрачный? Редеющие волосы?


— Откуда ты знаешь?


Запрокидываю голову к чистому весеннему небу и выдыхаю:


— Пойдем в машину. Я тебе все объясню. И больше ничего не бойся. Никогда… Слышишь? Я слишком люблю тебя, чтобы позволить кому-то тебя обидеть.


Глава 28

Олеся


Он сказал это один раз… Всего один раз. И никогда больше не повторял. Разговор как-то сразу перешел на Авдалова, и то, что Тимур поведал мне, было настолько шокирующим, что я невольно отвлеклась от других его, пожалуй, самых главных для меня слов. Я потом много раз пыталась вернуться к ним, воскрешала в памяти низкий голос Тимура, но… так и не смогла поверить в то, что это на самом деле случилось. В конце концов, я прихожу к выводу, что его признания — результат игры моего моего больного воображения. То, что у меня явные проблемы с головой, даже не обсуждалось. Иначе я бы не очутилась за двадцать пять километров от города, не помня себя… Но знаете, даже осознание этого не в силах омрачить моего счастья. Разве что самую малость. Потому что Тимур наполняет счастьем каждый мой новый день. И чтобы вернуть ему хоть малую часть тех эмоций, чтобы хоть как-то ему соответствовать, я во многом иду на уступки. Например, соглашаюсь на работу с психологом. В отличие от Тимура, поначалу я не слишком верю в то, что это будет иметь хоть какой-нибудь смысл. Просто, видя, как он старается, не могу ему отказать. Но со временем, с каждым новым сеансом, мое мнение на этот счет меняется. Закрывая за собой дверь в кабинет врача, после очередного визита я чувствую себя… выхолощенной и разбитой. Но… не больной. Уже не больной. А ведь я даже не понимала, как глубоко ранена своим прошлым. И, наверное, не поняла бы, если бы не Тимур. Сейчас, когда все хорошо, мне и представить страшно, как бы сложилась моя жизнь без этого удивительного мужчины. Я могла бы стать женой Алана Авдалова… Каждый раз, когда я об этом думаю, меня бросает в холодный пот. Особенно страшно понимать, что этому человеку была нужна даже не я. А мой сын. Потому что Алан оказался бесплодным, абсолютно равнодушным к женщинам геем. Естественно, это не афишировалось, потому что большего позора для семьи и быть не могло. Но меня волновало даже не это… Каким-то образом Тимуру удалось узнать, что оба брата с детства подвергались насилию. Поэтому, наверное, Гурам и оборвал со своей семьей все контакты. А вот Алан — не сумел, или не захотел… Может быть, его все устраивало. В любом случае, я даже думать не хочу о том, что могло случиться с Дамиром в таком окружении. Это действительно страшно. Поэтому я стараюсь сосредоточиться на настоящем…


— О чем задумалась? — щеки касаются твердые пальцы. Тянусь за ними лицом, Тимур смеется и почесывает меня за ухом, будто я кошка.


— О том, что приготовить на ужин?


— Я могу кинуть пару кусков мяса на гриль. А ты отдыхай.


— Я не устала.


— Ты отработала смену в тире.


— О! Это было весело. Сегодня пострелять приходили детишки твоих ребят. Разве это не славно, что они так дружны? У Димки Карасева явный талант. И у Арины Евсеевой, — подумав, добавила я. А Тимур чему-то улыбнулся. — Что означает эта улыбка?


— Они обожают тебя.


— Кто?


— Да все. Дети. Их родители… Ты не думала бросить эту дурацкую работу в тире и перейти на должность тренера?


— Эй! Моя работа не дурацкая!


Еще недавно я бы промолчала. Но теперь… рядом с ним, я ощущаю себя намного более уверенной. Возмущенно толкаю его стопой в бедро — не знаю, что у Тимура за фетиш, но он просто обожает мои ноги, и каждый раз, когда мы располагаемся на диване, закидывает их себе на колени и подолгу гладит, мнет стопы, пальцы, щекочет пятки и очень придирчиво выбирает лак, которым я покрываю ногти. Извращенец… Черт, но как же это меня заводит!


— Из тебя вышел бы отличный тренер по стрельбе.


Закусываю губу. Его вера в меня такая всеобъемлющая, что я каждый раз теряюсь, не находя ответа на вопрос, как такое может быть? А потом вспоминаю все наши занятия с психологом и… Ладно. Может быть, мне пора к этому привыкнуть.


— У меня нет специального образования…


— Ты мастер спорта международного класса. Мне кажется, что этого вполне достаточно. Но если ты хочешь поступить в институт, то я не пойму, что тебе мешает. Вот-вот начнется вступительная кампания.


На самом деле мешает мне многое. Какой дурак поступает в моем возрасте в институт? Мне уже тридцать четыре! К тому же… вполне возможно… я боюсь об этом думать, но все же похоже на то, что я все-таки беременна, и тогда… Ну, какой институт, господи? Какой институт…


Но скорее я просто боюсь. Боюсь опять потерпеть неудачу. Боюсь не поступить, не справиться. Не вытянуть нагрузку. Боюсь просто попробовать что-то новое и неизведанное.


— Жарко, — замечаю я, уходя от темы, и одергиваю прилипшее к телу платье. Система кондиционирования в квартире неожиданно навернулась, а мастер, которого Тимур вызвал, чтобы ее починить, обещал прийти лишь ближе к вечеру. Жара просто невыносимая, и от неё ничуть не спасают распахнутые настежь окна.


— О, да, — соглашается Тимур, ведет вверх по моим покрытым испариной икрам, и когда я уже думаю, что он оставит меня в покое, усмехаясь, командует: — Но ты все же подумай над моим предложением. Даже мои ребята не отказались бы от того, чтобы ты их тренировала.


— А ты что?


— А я слишком собственник, чтобы это позволить. С детишками как-то спокойней.


С моих губ срывается тихий, приглушенный смешок, который по мере того, как руки Тимура пробираются выше, перерастает в стон.


— Нравится?


— Очень. Ты же знаешь…


Он знает. Несмотря на то, что я так и не испытала оргазма, с каждым разом с Тимуром, я подбираюсь к нему все ближе. Занятия с психологом помогли мне обнаружить надежно скрытый психологический блок, и теперь, когда я понимаю, что меня в последний момент останавливает, дело сдвигается с мертвой точки. Выслушав мой сбивчивый рассказ, мой психолог высказал предположение, что подсознательно я воспринимала происходящее со мной насилием, а поскольку нормальный человек… женщина вряд ли могла получать удовольствие в таких обстоятельствах, мой мозг стал блокировать любые положительные ощущения, которые мне в принципе мог подарить секс. Поразмыслив, я пришла к выводу, что так оно на самом деле и было.


Выявить причину происходящего для меня оказалось гораздо проще, чем потом обсудить ее с мужем. Но с его помощью я справилась и с этим… Между нами с Тимуром не осталось недосказанности. Существует лишь одна тема, которую я не могу заставить себя поднять, потому что, узнав мужа чуть лучше, став частью его большой дружной семьи, я понимаю, что эта самая тема просто взорвет ему мозг. Серьезно… Если окажется, что я беременна, Тимур окончательно съедет с катушек. Есть что-то дикое в отношении мужчин этой семьи к женщинам, которых они считают своими. В том, как они их оберегают. Насколько возводятся в культ их благополучие, здоровье и самые незначительные потребности. Кому-то это может показаться чрезмерным, но для меня все происходящее — сущий кайф. Не выиграв ни одной толковой битвы, я чувствую себя возведенной на пьедестал. Более того… впервые в жизни я ощущаю, что мне вообще не нужно соревноваться, чтобы заслужить чью-то любовь и восхищение. Они уже мои. Просто так. Пусть даже мне никто не говорит о любви…


— Пап, мам… Я проснулся!


Взмыленный от жары Дамир заглядывает в гостиную и сонно потирает глаза. Я сажусь, спускаю ноги с коленей мужа, зная, что прямо сейчас наш сын со всех ног рванет к отцу. Так и происходит. Тимур подхватывает Дамира на полпути, подбрасывает над головой и, поймав, прижимает к груди. Мы много раз обсуждали с мужем мой поступок, и хоть я знаю, что он больше не держит на меня зла, самой себя простить мне довольно сложно. Я надеюсь лишь на то, что время притупит боль от осознания своей ошибки. Ведь прошел всего месяц… какой-то месяц с тех пор, как мы стали жить вместе.


— Он мокрый, как мышь…


— Да уж. А до того, как придет мастер, еще как минимум три часа.


Тимур бросает взгляд на часы и, будто раздумывая над чем-то, закусывает щеку.


— Вы с Дамиром можете поехать со мной. У меня встреча с клиентом, которая откладывалась и переносилась уже сто раз.


— Та женщина?


— Угу.


— Мы пойдем к папе на работу? — загораются счастьем глаза Дамира. Тимур улыбается, отчего в уголках его глаз собираются тонкие лучики морщинок, и переводит на меня вопросительный взгляд:


— Что скажешь? Там и поедим.


Скажу, что за одну его улыбку сделаю все, что он попросит. Скажу, что ухвачусь за любую возможность побыть с ним подольше, потому что без него все другое теряет смысл. Краски блекнут. Чувства притупляются. И время тянется бесконечно долго.


— Хорошо. Но сначала мне нужно в душ! Только конец мая, даже страшно представить, какая жара будет летом…


— Говорят, летом будут дожди.


Качаю головой, бормочу что-то об изменениях в климате и бреду в душ, улыбаясь, как последняя дура. Еще совсем недавно я не могла представить, что это возможно. Что мы будет вот так, без всякой горечи и злости говорить на посторонние темы или советоваться, какое купить постельное взамен того, что Дамир испортил красками, или выбирать страну, в которой проведем отпуск… Но ведь получилось! У Тимура — меня простить. У меня — стать чуть-чуть смелей, чуть более его достойной. Еще немного, и я начну гордиться собой… Эта мысль делает мою улыбку чуть шире.


Мы опаздываем на встречу, потому что на перекрестке, почти у самого въезда в паркинг, попадаем в большую пробку. Какой-то лихач въехал в бок газели, и та перегородила половину дороги. Тимур сам отстегивает Дамира, хотя я и убеждаю его подниматься без нас, чтобы не терять время. Но он лишь качает головой и делает все на свой нос. Пока мы возимся, несколько в стороне от нас паркуется статусный Мерседес. Я бы не обратила внимания на эту машину, если бы она не была один-в-один, как наша собственная. Наша… Мне так просто отождествлять себя с Тимуром.


Освободившись от ремней, Дамир соскакивает с подножки и принимается скакать по тротуару на одной ноге. Тимур улыбается и, окликнутый следовавшим за мной охранником, отходит в сторону. Дожидаясь, пока он освободится, я одергиваю Дамира и от нечего делать начинаю глазеть по сторонам. Смотреть особенно не на что. Чего я не видела на стоянке? Поэтому я останавливаюсь взглядом на том самом Мерседесе. Из которого выходит сначала водитель, а следом, не дожидаясь, пока перед ней откроют дверь, темноволосая женщина. Тимур тоже обращает на нее внимание. Хмурит брови, что-то говорит Олегу, скользя по полутемной парковке настороженным взглядом. А потом все кругом приходит в движение. Тишина взрывается визгом шин несущегося между рядами байка. Тимур с Олегом срываются с места ему наперерез, и я понимаю, что сейчас моего мужа либо задавят, либо застрелят… Я так отчетливо вижу зажатый в руке байкера пистолет, что в голове мелькает глупая мысль о скрытых в моем теле суперспособностях. Собственно, может быть, по этой причине, а может, потому, что просто не знаю, как буду жить, если с Тимуром что-то случится, я и срываюсь с места. В этот миг я не думаю о том, что скорость — не мой конек. Я забываю слова тренера о своей толстой заднице… Я просто бегу, понимая, что если дам себе слабину, малейший повод в себе усомниться — потеряю нечто гораздо более важное, чем все упущенные мной медали. Так уж получается, что я ближе всех к нападающему. В наиболее выигрышной по отношению к нему позиции. В отчаянном прыжке я выбиваю его из «седла» и, прежде чем отключаюсь, успеваю услышать глухие звуки выстрелов.