— Окей. Если будет нужна помощь… — договорить не успевает, потому что дверь в мой кабинет снова распахивается, на этот раз перед моим братом.


— Что тут у нас за кипиш? — один-в-один, как отец, интересуется Руслан, жмет ему руку, затем мне, садится в кресло и окидывает меня насмешливым взглядом. — Как сам? Голова не болит?


Пикировки со старшим — для меня особенное удовольствие. Но не сейчас.


— Да ну тебя.


— Я что-то пропустил? — усмехается отец.


— Еще бы! Все веселье. Тиман вчера порядком расслабился.


А ведь и правда. Это было вчера. Но с тех пор произошло столько событий, что кажется, будто тот день и этот отделяет не один год.


— Он меня спаивал. А сам чай фигачил вместо виски.


— Виноват, — белозубо улыбается старший. — Но у Милки режутся клыки, и мне нужно было…


Все держать под контролем. Руслан не договорил. Но я его и без того услышал.


— Капризничает? — это уже отец.


— Моя принцесса? Вот еще. Мужественно все сносит. Только слюни до колен и пальцы во рту постоянно. Мои тоже, кстати сказать. Их она обгладывает с каким-то особенным удовольствием.


Когда Руслан начинает говорить о своей дочке — его не переслушать. Да и, чего греха таить, обычно меня забавляют эти рассказы. Но не теперь. Когда каждое слово брата и каждая блаженная улыбка лишний раз мне напоминают о том, чего был лишен я сам.


— Так что все же случилось? — будто почувствовав что-то неладное, осекается Рус. Повторяю и для него уже озвученную отцу версию. Руслан кивает и подтаскивает к себе папку.


— Алан Авдалов. Что-то знакомое.


— Он дурью барыжит на пару соседних областей. Такое…


— Вы их засекли?


— Прямо сейчас нанятый им самолет должен приземлиться в T***


— Что думаешь делать?


Хороший вопрос. Для начала заберу своего сына. А там — посмотрим.


— Есть у меня кое-какой план.


— Если вдруг понадобится помощь…


— Господи, Рус, я большой мальчик.


— Я знаю. И не лезу в твои дела. Просто знай, что можешь на меня рассчитывать.


Он опускает взгляд на ту самую фотографию. Смотрит на нее несколько секунд, и я понимаю, что от него ничего… абсолютно ничего не укрывается. Дерьмо! Качаю головой. Уверенный в том, что брат поймет меня правильно и не станет требовать ответов на свои вопросы сию секунду. И он не подводит. Задумчиво чешет бровь и расслабленно откидывается в кресле. Я знаю, это временная передышка. Но рано или поздно мне придется все объяснить семье. Кто бы еще подсказал, как признаться им в том, что меня… меня! так ловко обвели вокруг пальца. Этому нет объяснения. Их просто нет, гори оно все огнем.


— Просто пойди и забери их.


И это говорит мне мой старший брат? Руслан-сто-раз-перестрахуюсь-Белый? Просто пойди и забери? Серьезно? Впрочем, случись что-то подобное с его семьей, Рус наверняка бы так и сделал. К счастью, хоть отец не лезет в детали, доверяя мне на все сто. Да и не та это ситуация, из-за которой тот стал бы нервничать. Дерьмо случилось до того, как наши ребята приступили к работе. А значит, это не наш прокол.


— Лично?


— Что, пап?


— Я спрашиваю, ты планируешь этим заняться лично?


Да чтоб тебя! Я ведь уже было решил, что пронесло.


— Да.


— Почему?


— Потому что это была личная просьба ко мне.


Отец кивает лысой головой, с удивительной для такого почтенного возраста ловкостью встает из-за стола и, бросив Руслану «Подстрахуешь», выходит из кабинета.


— Это что сейчас было?


— Мне было велено подстраховать твою задницу.


— Дерьмо.


Следуя примеру отца, тоже поднимаюсь. Снимаю со спинки кресла небрежно брошенное пальто. Барберри смотрится довольно странно поверх линялой футболки и практически белых от постоянной стирки джинсов. Да и кроссовки, которые первыми попались мне под руку, когда я выбегал из дому — тоже выбиваются из привычной картины. Плевать…


— Хочешь, поговорим об этом?


— Нет! — сгребаю ключи, недолго думая забираю и папку.


— Ты же ничего не знал о ребенке?


— Рус! Прошу, не сейчас.


— А когда?! Когда ты окончательно загонишься по этому поводу?


Я знаю, что брат хочет как лучше. Я знаю, что он любит меня и переживает. Но не могу… Даже с ним не могу сейчас обсуждать эту тему.


Молча выхожу. Спускаюсь в паркинг. Сажусь в холодный салон машины и возвращаюсь назад…


Я даю ей неделю на то, чтобы пообвыкнуться на новом месте и заскучать, прежде чем перехожу в наступление. Мой план прост — застать Олесю врасплох. И тут на моей стороне имеется огромное преимущество — камеры, растыканные по всему этажу. Поэтому наша встреча в душе — совсем не случайна. Я ждал этого целый вечер.


Зал — закрыт. Кроме нас — никого. Но она об этом не знает. Тем острее все то, что происходит, когда я присоединяюсь к ней. Пальцы безошибочно находят полную грудь, трут, оттягивают соски, пока эта дурочка срывающимся голосом пытается меня убедить, что нам не стоит этого делать.


— Не надо…


— Как не надо? Так? — опускаю руку вниз, веду пальцами по волоскам на лобке. Она едва слышно стонет и, вряд ли отдавая отчет своим действиям, прогибается. Ну, вылитая кошка в ожидании ласки. Меня заводит то, как отчаянно того не желая, она все же подчиняется своим инстинктам. Смеюсь ей на ушко, прикусываю мочку и опускаюсь ниже, раздвигая плотно сжатые, как у невинной девочки, которой она отнюдь не является, губы. Олеся замирает в моих руках. Я кусаю ее сильней, глажу мягкие гладкие складочки и, резко толкнувшись двумя пальцами внутрь, неспешно их вынимаю. А она, со стоном капитуляции, поднимается на носочки и бесстыже тянется за моей рукой. Я много чего повидал, но вид ее поджавшихся смуглых пальцев с ярко-алым лаком на ногтях возбуждает меня как ничто в этой гребаной жизни. Я залипаю на ее узких ступнях в сланцах, как упоротый фетишист. Скулы сводит от дикого неконтролируемого желания и отдает легкой тянущей болью в затылок. Вода бьет по плечам, стекает вниз по груди и колом стоящему члену. Поднимаю ее бедра чуть выше. Для удобства сам немного сгибаю ноги в коленях и веду головкой по нежной плоти. О, да! Олеся откидывает голову мне на плечо, а руками упирается в стену. Ловлю ее губы ртом. Легонько прикусываю и тут же зализываю языком место укуса. Олеся что-то бессвязно бормочет, слабо сжимает пальцы вокруг моих широких запястий, то ли чтобы прекратить это все, то ли давая понять, что ей хочется большего.


— Я на таблетках…


— Что?


— Я на таблетках.


Идея трахнуть ее вот так — кожа к коже, довольно заманчива. Но я всегда использовал презерватив, с тех пор как отец будто бы между делом сунул мне их в карман джинсов, когда мне было четырнадцать. В общем, несмотря на всю заманчивость этой идеи, разум возобладал. Я отрываюсь от Олеси на пару секунд. Натягиваю резинку и с силой, зная, что она справится, невзирая на мой размер, рывком погружаюсь внутрь.


— Черт! Ты не мог бы полегче?!


Не мог. Почему-то с ней к чертям собачьим летит вся моя выдержка. Это особенный кайф, когда женщина словно под тебя выкроена. Во всех отношениях. Бедра, изгибы талии, грудь. Сочная, спелая. Все при ней. Прям как под мои руки… Такую не страшно сжать посильнее.


— Выдержишь. А потом понравится. Еще добавки будешь просить.


Сгребаю мокрые волосы в охапку, наращиваю темп, вновь и вновь ударяя бедрами. Губами опять сминаю рот, хотя до этого не особенно любил целоваться. Да это и не поцелуй. Я пью её стоны, глотаю хрипы… Сжимаю соски, мну грудь. Пять минут, десять, пятнадцать. От пара нечем дышать…


— Кончай! — хриплю, нащупывая пальцами влажный скользкий бугорок между ног. — Кончай, Олеся, ну же… Детка.


Она снова запрокидывает голову и кричит. Я так сильно перевозбудился, оттягивая свой оргазм, что даже не чувствую ее сокращений. Грязно выругавшись, выхожу из нее рывком. Окончательно стягиваю сползший презерватив и вновь погружаюсь. И… вот оно… Вот. Жадные, ритмичные сжатия… Толкаюсь в самый последний раз и, наконец, кончаю.


В реальность меня возвращает свет фар проезжающей мимо машины. Интересно, она тогда забеременела? В душе? Когда соврала мне, что на таблетках, а я какого-то хрена поверил? Прикидываю в уме дату рождения мальчика и понимаю, что нет. Это случилось позже. И правда в том, что все это время, время, когда я, размякнув, как идиот, привязывался к ней все сильнее, сама Олеся не питала ко мне никаких чувств. Я был не просто ее любовником при живом муже. Я был для нее чем-то вроде быка-производителя или племенного жеребца.


Утихнувшая, было, ненависть охватывает все мое тело. Олеся правильно решила, что я смогу ее защитить от Алана Авдалова. Вот только кто потом защитит её от меня?


Глава 10

Олеся


Мы тормозим чуть в стороне от небольшого, я такие только в кино видела, самолета. В нашей стране не слишком развита малая авиация, и, похоже, это один из немногих аэродромов, приспособленных под её цели. Здесь почти нет людей, но я один черт тайком озираюсь по сторонам в надежде, что нам хоть кто-нибудь поможет.


— Даже не думай, — толкает меня в спину мой надзиратель. И от этого мои ноги в удобных ботинках на плоском ходу начинают разъезжаться на скованной льдом дорожке. С трудом удержав равновесие, окидываю тревожным взглядом взлетную полосу. Надеюсь, она находится в лучшем состоянии, чем подъездной путь, иначе наше путешествие может закончиться, так и не начавшись. Не то, чтобы я горела желанием куда-то лететь…


Тру лицо озябшими ладонями, отгоняя усталость, а когда вновь открываю глаза, из небольшой конторки, в сопровождении брата мужа, выходит мой сын. Я замираю на секунду, прижав руку к горлу, и, сорвавшись, со всех ног бегу, забыв о том, что ноги меня не держат…


— Сынок! — падаю на колени, прижимаю к себе его крепкую фигурку. Для ребенка трех лет Дамир — очень большой мальчик. Большой… но еще такой маленький. Покрываю его лицо быстрыми поцелуями, не замечая, как по моим щекам соленым нескончаемым водопадом катятся слезы.


— Мама! — всхлипывает тот.


— Прекрати. Ты — мужчина. Веди себя соответствующе.


От боли за моего маленького мальчика не могу дышать. Только с силой сжимаю пальцы на его комбинезоне и медленно от него отстраняюсь. Маленькие губки Дамира дрожат, а в карих глазах плещутся невыплаканные слезы. Одна крупная капля повисает на длинных-предлинных ресницах и срывается вниз. Стираю ее дрожащими пальцами.


— Все хорошо, слышишь? Мамочка с тобой. И всегда будет.


Медленно выпрямляюсь, ладонью прижимая голову сына к собственной ноге, и поднимаю взгляд на того, кого бы мои глаза не видели! Мне хочется убивать. Клянусь, если бы у меня была хоть какая-то возможность это сделать, прямо сейчас я бы не раздумывала ни секунды. Но пока такой возможности нет, я должна… просто вынуждена быть покладистой.


— Ты понимаешь, что это преступление?


— То, что наша семья, наконец, воссоединилась? — холодно усмехается тот.


— У нас нет семьи.


— Но будет. Уже совсем скоро. И лучше бы тебе к этому времени научиться должным образом уважать и почитать мужа. Гурам тебя слишком разбаловал.


Меня полосует холодный брезгливый взгляд черных глаз. Брат мужа совсем на него не похож. Он выше и тоньше в кости. Наверное, Алан даже красивее. Но от того, как он на меня смотрит, у меня внутри все стынет и будто покрывается коркой льда. Он… опасный. По-настоящему опасный. Теперь я это понимаю.


— Зачем тебе я? На дворе двадцать первый век, а ты производишь впечатление вполне современного человека. Могу поклясться, у тебя на примете есть девушка, которая с радостью согласится выйти за тебя замуж и будет тебе гораздо лучшей женой, чем я.


— Это не обсуждается. И запомни первое правило. С этого момента ко мне ты можешь обращаться, только если я это разрешу. А теперь помолчи.


Голос Алана звучит ровно и холодно. По привычке я открываю рот, чтобы высказать все, что я о нем думаю, но затыкаюсь, как только наши взгляды вновь скрещиваются. Тонкие губы мужчины растягиваются в скупой змеиной улыбке. Кажется, он доволен произведенным эффектом.


— Все готово. Мы можем подняться на борт.


— Постой! Я… могу узнать, куда мы летим?


— Домой.


Мне хочется заорать, что мой дом здесь. Но я только сильней стискиваю в руке маленькую ладошку. Выдыхай, Олеся, выдыхай! Сосредоточься на сыне… Подхватываю Дамира на руки. Конечно, он напуган, но даже в такой ситуации его любопытство берет свое. Он с интересом пялится на самолет, в котором нам предстоит лететь, и тот самый красный, похожий на стрекозу, вертолет, стоящий чуть поодаль.