Всю дорогу она молчала. Не разговаривала с хозяевами замков, где процессия размещалась по пути; такую замкнутость объясняли обрушившимся на нее горем и искренне ей соболезновали. Не разговаривала со своей свитой, даже с Марией, в безмолвном сочувствии трусившей рядом с паланкином, даже с доньей Эльвирой, которая в это тяжкое время старалась, как могла, быть полезной своей госпоже: муж дуэньи занимался устройством ночлега, а сама она — провиантом, размещением свиты, но больше всего — самой Каталиной. Та же молчала и безропотно позволяла делать с собой все, что им вздумается.

Многие думали, что горюет она неумеренно, и, толкуя об этом меж собой, добросердечно выражали надежду, что время лечит — вот принцесса уедет к себе в Испанию, вступит в новый брак и забудет все печали. Никто не знал, что свое горе Каталина спрятала глубоко внутри и закрыла на замок. Скорбь подождет до поры, когда она сможет позволить себе роскошь погрузиться в нее. Трясясь в носилках, она не плакала по Артуру. Она ломала голову, как осуществить его мечту. Как сдержать слово, которое в свой предсмертный час он у нее вырвал.


Мне надо быть умной. Проницательней и увертливей, чем даже король Генрих. Целеустремленней и самоуверенней, чем его мать. Не представляю, как я выстою лицом к лицу с этой парочкой. Однако я должна выстоять. Я дала слово, и у меня хватит сил лжесвидетельствовать. Я осуществлю задуманное Артуром. Англия получит такого правителя, как он хотел. И я сделаю его страну такой, какой он ее задумал.

Жаль, что невозможно взять с собой в Лондон леди Маргарет. Мне не хватает ее дружеских речей, ее выстраданной мудрости. Советам ее — склониться перед судьбой, смириться — я следовать не стану, но слышать их мне бы хотелось…


Принцесса и ее свита прибыли в замок Кройдон. Донья Эльвира привела Каталину в ее покои. На этот раз молодая женщина не отправилась прямиком в опочивальню, а осталась в просторной приемной.

— Достойные принцессы покои, — одобрительно произнесла дуэнья. — Ваше высочество, прибыл испанский посол. Сказать, что вы не принимаете?

— Я принимаю, — спокойно отозвалась Каталина. — Велите ему войти.

— Вы можете не делать этого, если не хотите…

— Я хочу. У него могут быть вести от матушки. Мне не повредил бы ее совет…

Поклонившись, дуэнья пошла за послом, которого нашла на галерее погруженным в беседу с отцом Алессандро, духовником Каталины. Донья Эльвира посмотрела на обоих с неодобрением. Духовник, высокий, темноволосый, видный мужчина, выглядел еще картинней рядом с маленьким доктором де Пуэблой. Тот обеими руками опирался на спинку стула, чтобы снять вес с увечной ноги и дать опору больному позвоночнику, а его красное личико сияло от возбуждения.

— Так она понесла? — шепотом спрашивал он. — Вы уверены?

— Дай Бог, чтобы наши желания осуществились. Ее высочество определенно питала надежды, когда мы в последний раз беседовали, — кивал духовник.

— Доктор де Пуэбла! — резко сказала дуэнья, неприятно пораженная доверительным тоном этой беседы. — Прошу следовать за мной. Принцесса изволит вас принять.

Тот, развернувшись навстречу, ответил ей самым любезным поклоном.

— Я чрезвычайно рад этому обстоятельству, дражайшая донья Эльвира!

Хромая, посол проследовал в приемную залу — богато украшенная перьями шляпа в руке на отлете, на маленькой физиономии гримаска формальной, дипломатической улыбки. У самых дверей, широко взмахнув шляпой, он сделал глубокий поклон и подошел ближе, насколько позволял этикет, внимательно вглядываясь в принцессу.

Его поразило, как сильно она изменилась за столь короткое время. Она приехала в Англию жизнерадостной, полной надежд девочкой, правда несколько избалованной в сказочно прекрасной Альгамбре. Путешествие в Англию стало для нее большим испытанием, и она горько жаловалась всю дорогу. В день своей свадьбы, стоя рядом с Артуром под приветственные крики толпы, она прелестно смущалась, краснела и неуверенно улыбалась.

Однако теперь перед ним стояла не девочка, а выкованная ударами судьбы зрелая женщина. Эта Каталина, похудевшая, побледневшая, исполнилась особой, духовной красоты. Даже дыхание перехватывает! Юная женщина с осанкой королевы. Горе сделало ее настоящей дочерью Изабеллы Кастильской. Собранная, спокойная, непреклонная. Оставалось надеяться, что она не станет осложнять ему жизнь.

Де Пуэбла улыбнулся с намерением ободрить ее и получил в ответ строгий, проницательный взгляд без тени теплоты. Каталина опустилась на деревянный стул с прямой спинкой, стоявший перед камином, жестом указав послу на стул пониже и в отдалении.

Еще раз поклонившись, он сел.

— У вас есть для меня послания?

— Выражения соболезнования, от короля и королевы Елизаветы, а также от миледи матушки короля. Разумеется, и сам я самым сердечным образом к ним присоединяюсь. Их величества приглашают вас ко двору, как только вы оправитесь от дороги и выйдете из траура.

— Как долго мне следует быть в трауре? — поинтересовалась Каталина.

— Миледи матушка короля указала, что строгий траур продолжается в течение месяца после похорон. Но, поскольку в это время вы были не при дворе, она постановила, что вы останетесь здесь, пока она не прикажет прибыть в Лондон. Кроме того, она беспокоится о вашем здоровье…

Он помолчал, надеясь услышать, что Каталина носит ребенка, но ответом ему было молчание.

Тогда он решился спросить напрямик:

— Инфанта…

— Вам следует называть меня «ваше высочество», — перебила его Каталина. — Я принцесса Уэльская.

Он помолчал, сбитый с толку, а потом внес поправку:

— Вдовствующая принцесса…

— Разумеется, — кивнула она. — Есть ли вести из Испании?

Он поклонился и протянул ей письмо, предварительно вытащив его из потайного кармана, вшитого в рукав. Она не выхватила это письмо, как по-детски сделала бы раньше, не стала тут же распечатывать и читать, а только кивнула головой в знак благодарности.

— Не угодно ли вашему высочеству открыть письмо и прочесть? Не угодно ли на него ответить?

— Я пошлю за вами, когда напишу ответ, — коротко сказала она, ставя его на место.

— Как вам будет угодно, ваше высочество. — И чтобы скрыть неудовольствие, принялся разглаживать складки на своих черных бархатных панталонах.

Разве подобает инфанте, подумал он, овдовев, распоряжаться в обстоятельствах, в которых раньше, будучи принцессой Уэльской, она вежливо обращалась с просьбой! Пожалуй, по зрелом размышлении, эта новая, более умудренная Каталина нравится ему меньше.

— А что слышно от их величеств из Испании? — осведомилась она. — Известен ли вам, доктор Пуэбла, их взгляд на сложившееся здесь положение?

— Прежде всего могу сказать, ваше высочество, — сказал он, гадая, как много может ей открыть, — что королева Изабелла озабочена вашим здоровьем. Она поручила мне расспросить вас о вашем самочувствии и доложить ей.

Тень мелькнула по лицу принцессы.

— Я сама напишу моей матушке королеве.

— Она горит желанием знать… — начал он, имея в виду все тот же злободневный вопрос.

— Я доверюсь только моей матушке.

— Это вопрос первостатейной важности, ваше высочество, — сказал он без обиняков. — Не имея соответствующих сведений, мы не можем приступить к обсуждению вдовьей части наследства и прочих весьма важных вопросов.

Она не вспыхнула, как он опасался, только склонила голову и произнесла:

— Я сама напишу матушке, — давая понять, что не принимает его совет во внимание.

Стало понятно, что большего от нее не добиться. Ну, по крайней мере, священник полагает, она беременна, а уж тот-то должен знать. Король будет рад, что рождение наследника пока не исключено. Да и она сама ничего не опровергала, а из ее молчания, пожалуй, еще можно извлечь выгоду.

— В таком случае, ваше высочество, позвольте мне удалиться, — с поклоном поднялся он с места.

Она жестом дала понять, что не возражает, и отвернулась к камину, в котором и летом пылал огонь. Посол поклонился еще раз и, поскольку она на него не смотрела, воспользовался случаем присмотреться к ее фигуре. На расцвет ранних месяцев беременности не похоже, но женщины порой хуже всего переносят как раз их. Бледность может объясняться обычным утренним недомоганием. Нет, по виду ничего определенно не скажешь. Придется довериться мнению исповедника и передавать его с осторожностью.


Трясущимися руками я торопливо распечатываю письмо матери и сразу вижу, что оно совсем короткое, всего страничка.

— О мадре! — выдыхаю я.

Наверно, она торопилась, ей было некогда, но меня ранит, что она так немногословна. Знай она, как я жажду услышать ее голос, написала хотя бы вдвое длиннее! Господь свидетель, мне не справиться без ее поддержки. Мне всего шестнадцать с половиной. Мне нужна моя мать.

Я быстро проглядываю письмо. Потом, не веря своим глазам, читаю его еще раз.

Это отнюдь не то письмо, какое любящая мать написала бы дочери, только что потерявшей мужа. Это холодное, властное письмо, написанное королевой — принцессе. Оно полностью посвящено делу.

Мне велено оставаться в том доме, где меня поселят, пока не придут мои дни и не станет ясно, что я не беременна. Если все произойдет именно так, мне следует приказать доктору де Пуэбле потребовать долю наследства, которая причитается мне как вдовствующей принцессе Уэльской, а по получении полной суммы, никак не раньше (это для пущей важности подчеркнуто), сесть на корабль и отплыть в Испанию.

Буде же Господь проявит свою милость и выяснится, что я понесла, то тогда мне предписывается уведомить доктора де Пуэблу, что остаток моего приданого будет выплачен наличными и немедля, и пусть он договорится о содержании, полагающемся мне как вдовствующей принцессе Уэльской, мне же следует предаться отдохновению и уповать на то, чтобы родился мальчик.

Также мне велено немедля написать матушке и сообщить ей о моих соображениях относительно ребенка. Помимо того, велено написать, как только дело прояснится, и, кроме того, довериться в этом вопросе доктору де Пуэбле и донье Эльвире.

Я медленно, тщательно складываю письмо, подгоняя уголок к уголку, как будто очень важно сложить его поровнее. Если б она знала, думаю я, как черные воды отчаяния захлестывают меня, она бы проявила больше доброты. Если б она знала, как я одинока, как я несчастна, как я тоскую по нему, она толковала бы не о содержании, вдовьей доле и титулах. Если б она знала, как я любила его и как невыносима мне жизнь без него, она бы написала, что любит меня, что ждет меня домой.

Я засовываю письмо в карман у пояса и встаю во весь рост. Я готова действовать. Я больше не ребенок. Я не стану плакать по маме. Мне очевидно, что Господь охладел ко мне, раз он позволил Артуру умереть. Мне очевидно, что и матушка холодна ко мне, раз бросила меня здесь одну, в чужой земле.

Я понимаю, что она не только мать. В первую очередь она королева Испании, и ей необходимо знать, будет у нее внук или нет. Да и я не просто молодая женщина, потерявшая любимого мужа. Я принцесса Испанская и обязана произвести на свет сына. А кроме того, я связана обещанием. Я обещала, что снова стану принцессой Уэльской и королевой Англии. Я обещала это любимому мужу. Обещала и выполню, ни на что невзирая.


Испанский посол не стал сразу писать католическим королям. Сначала, разыгрывая свою обычную двойную игру, он доложил королю Англии о своем разговоре с братом Алессандро.

— Духовник принцессы полагает, ваше величество, что она понесла, — сказал он.

Впервые за долгое время у короля Генриха отлегло от сердца.

— Ох, если б так! Это был бы подарок…

— Совершенно с вами согласен, ваше величество. Однако ручаться, что он прав, я бы не стал. Внешне пока ничего не заметно.

— Да рано, наверно, еще, — согласился король. — И Господь знает, как знаю я, что дитя в колыбели — еще не принц в короне. Дорога до трона далека. Однако это большое мне утешение — знать, что будет ребенок… и королеве тоже, — добавил он, подумав.

— Следовательно, пока мы не будем знать наверняка, принцессе следует оставаться в Англии, — заключил посол. — И если ребенка не будет, мы произведем расчет, вы и я, и ее высочество отправится домой. Ее матушка просит, чтобы ее послали немедля.

— Поживем — увидим, — никогда не щедрый на обещания, сказал король. — Матушке ее придется подождать, как и всем нам. И если ей не терпится заполучить свою дочку домой, пусть лучше заплатит остаток приданого.