— Он был бессилен.

— Что ж… — Это было типично для нее, помолчать, подумать. Она думала и смотрела на красное, измученное лицо сына. — Скорее всего, они лгут. Мы сами уложили их в постель, и после никто словом не обмолвился, что не все ладно.

— Ну, это их дело. Если все будут повторять одну ложь и стоять на этом, то тогда это все равно что правда.

— Только если мы с ней согласимся.

— Мы согласимся, — отрезал король.

— Ты этого хочешь? — вскинула она бровь.

— Это не вопрос «хочешь не хочешь». Мне нужна жена, — произнес он так, словно женой мог быть кто угодно. — А она уже здесь, и это удобно. Вы, матушка, сами так сказали.

— По рождению-то она подходит, спору нет. Но вы в свойстве! Она тебе невестка, даже если брак по сути не состоялся. А потом, она так молода!

— Семнадцать лет — отличный возраст для женщины. Она созрела для брака.

— Давай уж договоримся: она либо девственница, либо нет, — ядовито заметила мать.

— Семнадцать лет, — поправился он, — отличный возраст для брака.

— Люди этого не одобрят, — покачала она головой. — Они еще помнят ее свадьбу с Артуром, мы тогда устроили такой шум! Она им понравилась. Они оба им нравились. Гранат и роза. И эта ее мантилья!

— Что поделаешь, Артур мертв, — жестко сказал он. — А ей надо идти замуж снова.

— Люди не поймут, — повторила она.

— Они будут рады, если она родит мне сына.

— Да, если сможет. С Артуром-то не смогла.

— Мы же договорились! Артур с делом не справился.

Поджав губы, она промолчала.

— И это дает нам приданое и освобождает от выплаты вдовьей доли, — напомнил он.

Мать кивнула. Мысль о деньгах всегда как-то примиряла.

— И она уже здесь.

— В постоянном присутствии, — съязвила она.

— Постоянная принцесса.

— Ты в самом деле думаешь, испанцы согласятся?

— Такое решение всем на благо, не только нам. И альянс цел и процветает. — Он обнаружил, что улыбается, и побыстрей вернул на место свою обычную суровую маску. — А она сама подумает, что это ее судьба. Она верит, что рождена, чтобы стать королевой Англии.

— Неужели? Вот дурочка!

— Видишь ли, ее растили в этом убеждении с младых ногтей.

— Но она будет бездетной королевой. Ее сын, если она родит, не станет королем, разве только после Гарри. И даже не так: после его сыновей. В этом смысле для нее выгодней брак с Гарри. Испанцы не могут этого не понимать.

— Ну, Гарри пока дитя. До его сыновей еще далеко. Годы.

— Даже если так, — сказала она после паузы, — это немаловажный факт для ее родителей. Они предпочтут Гарри. Таким образом, она становится королевой, а ее сын — королем. Зачем им соглашаться на меньшее?

Он промолчал. Логика матери была безупречна, сказать нечего, за исключением того, что он не хотел ей следовать.

— Ну, понятно. Ты ее хочешь, — сухо произнесла она, когда молчание затянулось.

— Да, — признался он неохотно.

Нахмурясь, мать окинула его изучающим взглядом. Его забрали у нее, чтобы не пропал, совсем маленьким, едва из пеленок. Тогда сама еще ребенок, она мало любила его малышом. С тех пор она всегда воспринимала его как потенциального наследника трона, как свой пропуск к величию. Она распланировала для него будущее, защищала его права на престол, но нежности к нему — нет, не испытывала. А начинать сейчас уже поздно. Она не привыкла кого-то баловать. Да и себя никогда не баловала.

— Ну что мне тебе на это сказать? — холодно заключила леди Маргарита. — История неприятная. Она тебе, в сущности, дочь. Твое желание — смертный грех.

— Ничего подобного, — возразил он. — В достойной любви нет греха. И она мне не дочь. Она вдова моего сына, брак с которым не вступил в законную силу.

— Весь двор присутствовал при том, как их уложили в постель.

— Да, и он не справился с делом, бедолага…

— Если верить ее словам, — кивнула мать.

— Так ты против или не против?

— Это грех, — повторила леди Маргарита. — Однако если Папа Римский дарует разрешение и испанцы согласятся, тогда… — она сделала кислое лицо, — что ж, она не хуже других, пожалуй… Я возьму ее под опеку. С ней-то справиться будет легче, чем с кем-то постарше, и мы знаем, что она умеет себя вести. Она послушная. И нравится людям. Но, конечно, ей придется многому научиться. — И махнула рукой на счета.

— Сегодня же переговорю с испанским послом. А завтра поеду к ней.

— Так скоро? Ты же был у нее только сегодня? — удивилась она.

Он ограничился кивком. Не станет же он говорить матери, что и до завтра ожидание невыносимо. Мог бы, поехал бы прямо сейчас и, не откладывая, попросил ее выйти за него замуж. Будь он скромный сквайр, а не король Англии и ее свекр, а она простая девушка, а не принцесса Испанская и его невестка…


Генрих распорядился, чтобы испанского посла пригласили на ужин, посадили получше и не обнесли вином, а когда перед королем поставили блюдо с олениной, провяленной, как положено, а потом тушенной в бренди, он положил себе немного, а остальное велел отнести испанскому послу. Тот, отвыкший от таких знаков благоволения с тех самых пор, как готовился брачный контракт инфанты, щедрой рукой наложил оленины в свою тарелку и угостился, заедая белым хлебом, который макал в соус, и задаваясь вопросом, что бы это могло означать, притом что и миледи матушка короля одарила его кивком. Посол, вскочив на ноги, ответил ей поклоном. Очень любопытно, подумал он про себя. До чрезвычайности.

Отнюдь не дурак, он хорошо знал, что знаки эти неспроста. Однако после прошлогоднего краха, когда лучшие надежды Испании оказались погребены в Ворчестерском кафедральном соборе, они скорее к лучшему, чем наоборот. Очевидно, он надобен Генриху для каких-то иных целей, чем просто срывать на нем свое негодование по адресу увиливающего от уплаты долга короля Фердинанда.

Строго говоря, послу досталась нелегкая доля. Постоянно между молотом и наковальней, он пытался добиться понимания между всеми участниками переговоров. Писал длинные, подробные письма испанским величествам, втолковывая, что нелепо требовать у Генриха выплаты вдовьей доли, когда не заплачено приданое. Пытался объяснить Каталине, что не в силах заставить английского короля предоставить ей более щедрое содержание или уговорить испанского оказать дочери финансовую поддержку. Оба монарха отличались редким упрямством и прижимистостью. Ни тот ни другой думать не думали о том, каково Каталине в семнадцать лет поддерживать видимость королевского двора в чужой стране. Ни тот ни другой не желали идти навстречу и взять на себя содержание принцессы и ее двора, явно опасаясь, что это вынудит их содержать ее вечно.

Де Пуэбла улыбнулся, глядя на короля Генриха. Он ему искренне нравился, этот король, мужественно добившийся трона и сумевший его удержать, импонировали его практичная хватка и прямодушный здравый смысл. И более того, ему нравилось жить в Англии. У него был в Лондоне хороший дом, он привык к местным нравам, к своему месту при дворе, к тому, что представляет там одну из самых могущественных стран Европы. Ему нравилось то, что на его еврейское происхождение и совсем свежее обращение в христианство в Англии смотрят сквозь пальцы, поскольку почти все при этом дворе явились ниоткуда, не раз и не два меняли свое имя и свое вероисповедание. Англия ему подходит, и он сделает все возможное, чтобы не уезжать отсюда. Если для этого требуется ближе к сердцу принять интересы короля Англии, чем интересы короля Испании, де Пуэбла долго думать не будет.

Генрих поднялся и сделал знак, что слуги могут убрать со стола, а сам прошелся по залу, останавливаясь здесь и там, чтобы перекинуться словцом со своими гостями. Он по-прежнему чувствовал себя командующим своей армией. Все фавориты при тюдоровском дворе были игроками, которые поставили на кон честь и шпагу, войдя в Англию с Генрихом, когда тот еще не был королем. Они знали, как ценны для него, а он знал, что важен для них. В целом эта трапезная по-прежнему представляла собой скорее бивуак победителей, чем мягкотелый королевский двор.

Наконец король завершил свой обход и подошел к тому месту, где сидел де Пуэбла.

— Господин посол! — приветствовал он его.

Тот низко поклонился.

— Ваше величество, позвольте поблагодарить вас за оленину, — сказал он. — Мясо оказалось выше всяких похвал!

Король кивнул:

— Мне нужно с вами потолковать, доктор де Пуэбла.

— Я к вашим услугам, ваше величество.

— С глазу на глаз, посол.

Они отошли к окну, где было потише. Между тем заиграл оркестр, сидевший на галерее.

— У меня есть предложение, которое утрясет сложности с уплатой приданого вдовствующей принцессы, — самым нейтральным тоном начал король.

— Да, ваше величество?

— Оно может показаться вам необычным, но, на мой взгляд, у него много достоинств.

«Вот оно, — подумал посол. — Сейчас он предложит принца Гарри. Я-то думал, он даст ей упасть еще и еще ниже, прежде чем дело дойдет до этого. Я-то думал, что нам придется выложить вдвое больше за вторую попытку взять Уэльс. Ну что ж. Господь милосерден».

— Я весь внимание, — сказал он вслух.

— Предлагаю забыть о приданом, — сказал король. — Утварь принцессы перейдет мне во владение. Я назначу ей такое же содержание, какое платил покойной королеве Елизавете, упокой Господь ее душу, и сам женюсь на инфанте.

Де Пуэбла утратил дар речи. Только подумать, этот старик, только что похоронивший жену, вздумал жениться на вдове своего сына!

— Вы, ваше величество?!

— Да, я. А почему бы и нет?

Испанец перевел дыхание, развел руками и, запинаясь, заговорил:

— Да, конечно… почему нет… впрочем, да… возможны возражения ввиду родственной близости…

— Я обращусь в Рим за разрешением. Насколько я понимаю, вы твердо уверены, что брак не был консумирован?

— Да, ваше величество…

— Вы уверены в этом на основании ее слов?

— И слов дуэньи…

— В таком случае — пустяки, — решил король. — Они были всего лишь обручены. Это не то, что муж и жена.

— Мне нужно написать их величествам в Испанию, — промямлил посол, не слишком успешно пытаясь привести в порядок мысли и убрать выражение ужаса с лица. — А что Тайный совет… согласен? — спросил он, чтобы протянуть время. — А архиепископ Кентерберийский?

— Пока что прошу воспринимать это как исключительно частное дело, господин посол. Я вдовею совсем недавно. Будете писать их величествам, известите, что их дочери обеспечена полная забота. Ей выдался тяжкий год…

— Если бы она могла уехать домой…

— Ей нет нужды ехать домой. Ее дом здесь, в Англии. Это ее страна. Она будет здесь править. Она для этого рождена.

— Разумеется, ваше величество… Итак, мне следует сообщить их величествам, что вы твердо намерены следовать этим курсом? Нет ли других возможностей, которые нам следовало бы рассмотреть? — бормотал де Пуэбла, лихорадочно обдумывая, как навести разговор на принца Гарри, который выглядел куда более подобающим супругом для Каталины. И наконец решился: — Ваш сын, например?

— Мой сын еще слишком юн, чтобы думать о браке, — отмахнулся король. — Ему одиннадцать. Конечно, он мальчик крепкий и разумом старше своих лет, но его бабка настаивает, чтобы ближайшие четыре года никаких разговоров о его женитьбе не было. А к тому времени вдовствующей принцессе исполнится двадцать один.

— Еще молода, — вставил де Пуэбла. — Вполне молодая женщина, и близка ему по возрасту…

— Не думаю, что их величества согласятся, чтобы их дочь оставалась в Англии еще четыре года, без мужа и покровителя, — не скрывая угрозы в голосе, произнес король Генрих. — Вряд ли они захотят дожидаться совершеннолетия Гарри. Чем она будет заниматься все эти годы? Где жить? Или они рассчитывают купить ей дом и содержать ее прислугу? Они готовы выделить ей содержание? И двор, соответствующий ее положению? На целых четыре года?

— А если на это время она вернется в Испанию? — предположил де Пуэбла.

— Ради бога, только пусть сначала заплатит остаток приданого и отправляется искать мужа! Вы что, в самом деле думаете, что ей светит что-то большее, чем стать королевой Англии?!

Де Пуэбла понял, что побежден. Возразить было нечего.