Ни короля, ни королеву-мать никто не приветствовал. Ничего удивительного в этом не было, так как горожане ненавидели Екатерину Медичи, называли «змеей». Но никто не приветствовал и Марго, а тем более ее жениха.

Генрих бросал на нее насмешливые взгляды. Марго уже начинало казаться, что он видит ее насквозь, и печальнее всего, что это кажется ему забавным.

Она немного нахмурилась, но в это время вперед вышел кардинал де Бурбон, и начался обряд бракосочетания.

Марго беспомощно осмотрелась по сторонам. Любимый ею Генрих де Гиз пристально глядел на нее, она остро это чувствовала.

«Я ни за что не выйду замуж за этого беарнца, – подумала она. – Надо что-то сделать, чтобы свадьба не состоялась. Она так же ненавистна мне, как и жителям Парижа».

Кардинал спросил, согласна ли она выйти замуж за короля Наваррского.

Марго ничего не ответила.

«Пусть весь Париж увидит, что я отказываюсь выходить за него замуж», – думала она.

Кардинал повторил вопрос.

– Отвечай, Марго! – Это приказал король, стоящий у нее за спиной.

А что, если крикнуть и попросить жителей Парижа заступиться за нее, спасти от этого гугенота?

Тут ей на затылок легла рука, и голова ее наклонилась.

– Принцесса кивнула в знак согласия, – заявил король.

Обряд закончился. Король Наварры взял ее в жены. Марго подняла глаза и увидела, что Генрих улыбается. Он знал о ее нежелании выходить за него замуж, поэтому теперь на его губах играла насмешливая улыбка.


Невеста присутствовала на мессе, а ее жених и его приближенные ждали, когда закончится служба.

В толпе слышались разговоры: «Странная свадьба. Чем все это кончится? Надо было выдать нашу принцессу за правоверного католика. Говорят, они с Генрихом де Гизом любят друг друга. Он словно создан для нее. На этой свадьбе люди бы сорвали голоса от криков восторга».

Настало время всем ехать в Лувр, и блестящая кавалькада потянулась сквозь толпу молча стоящих людей. Горожане пялили глаза на прекрасную принцессу и ее мужа-гугенота. На королеву-мать бросали угрюмые взгляды, к которым она привыкла. Но вдруг раздались громкие приветственные крики, потому что все увидели Генриха де Гиза, сидящего верхом на лошади, – самого высокого среди гостей, со светлыми вьющимися волосами на красивой голове, идеал каждой женщины, и каждого мужчины тоже.

Послышались громкие возгласы:

– Да здравствует Гиз Лотарингский!

Сначала он делал вид, что не слышит, как люди приветствуют его, не замечая больше никого в королевской процессии. Но ему надо было как-то ответить, и он поднял шляпу, обнажив золотистые волосы, сверкающие в солнечном свете.

Марго слышала крики и тайком улыбалась. Как хорошо, что в день ее свадьбы люди приветствуют криками именно его!

Разве можно представить, что эта свадьба разлучит их, с горечью спрашивала она себя, когда вместе с женихом въезжала в Лувр.


Происходящее все больше и больше нравилось Генриху Наваррскому: стол был уставлен яствами и дорогими винами, велись интересные разговоры, рядом было полно очень красивых женщин, и он уже начал привыкать к их раскрашенным лицам, которые сначала вызывали у него раздражение. Мужчины были галантны, и, хотя это вызывало у него улыбку, он видел, что такая учтивость достигает своей цели. Его жена держалась так, будто она королева всей Франции, а не крошечной Наварры. Он не мог ею не гордиться, Марго нравилась многим, и его забавляло, что она и де Гиз не сводят друг с друга глаз.

Однако общая атмосфера была немного возбуждающая и тревожная – за всей этой помпезностью и блеском, приторно-ласковыми взглядами и изысканными речами таилась какая-то опасность.

Оставшись, наконец, наедине, молодожены смерили друг друга саркастическими взглядами. Марго не выглядела озабоченной, и это Генриха радовало. Ему захотелось сказать, что ей не следует его бояться, он не станет ей докучать, но она не выказывала никакой тревоги, и не было никакой необходимости ее успокаивать.

– Брачная постель! – проговорила Марго, презрительно пнув ее. – Ну, мой друг, вот мы и достигли ее.

– Мне впору извиниться, что я претендую на брачное ложе рядом с тобой, потому что я здесь оказался отнюдь не по своей воле.

Марго склонила голову:

– Твоя откровенность меня радует. Надеюсь, это поможет нам избежать недоразумений.

– Хоть что-то во мне тебе нравится. Ура!

– Ну вот, твоя честность и закончилась. Тебе совершенно все равно, нравишься ты мне хоть чуть-чуть или нет.

Он присел на краешек кровати и посмотрел на нее, лежащую с рассыпавшимися по подушке волосами, сверху вниз. Перед ним была женщина, которую многие, в том числе Генрих де Гиз, считали первой красавицей двора.

– Полагаю, – промолвил он, – во мне что-то меняется.

– Надеюсь, не к худшему. Это было бы…

– Невозможно? – Он слегка дотронулся до ее груди.

Она смотрела на него из-под полуприкрытых век.

– Я этого не говорила.

– Возможно, я прочитал твои мысли.

– Это вызывает тревогу.

– Они так секретны?

Он наклонился над ней и взглянул ей в лицо; она почувствовала его нараставшее волнение.

– Ты занимался любовью со многими женщинами, – сказала она.

– А у тебя было много любовников.

– Я всегда считала, что опыт – вещь полезная.

– И я тоже. Он учит делать то, чего от нас ждут. Она изобразила вздох, но ее глаза начали поблескивать.

– Короли… королевы… они должны исполнять свои обязанности. – Она закрыла глаза.

Оба они по своей природе были такими, что им было трудно делить постель и оставаться холодными, не делая того, что предполагает супружество.

Молодожены не собирались предаваться любви со всей силой страсти, но когда наступило утро, между ними установились отношения, которые можно было назвать дружескими.

У них была одна общая черта – чувственность. Они понимали друг друга. Они будут королем и королевой, которым время от времени надо исполнять свои супружеские обязанности, но каждый будет с пониманием относиться к тому, что другой будет иногда искать приключений на стороне.

Между ними не будет сцен – только понимание.

Эти два человека смотрели на их брак одинаково и не могли быть им недовольными.


Для празднования такой свадьбы одного-двух дней было мало. Балы и пиршества шли чередой один за другим. Такого торжества в Париже не было давно. Но даже самые толстокожие люди чувствовали висевшее в воздухе напряжение, которое день ото дня лишь усиливалось. Гугеноты ходили по улицам только группами, их беспокоили окружавшие их мрачные люди. На перекрестке улиц Бетизи и Арбр-Сек, где жил Колиньи, всегда было многолюдно. Многие друзья советовали адмиралу уехать из Парижа, но он был твердо убежден, что его дружба с королем слишком важна для дела гугенотов, чтобы ее прерывать.

В ближайшую после свадьбы пятницу, к изумлению Генриха, к нему наведался его кузен Конде. Он гоже только что женился, и жизнь при французском дворе ему очень нравилась. Конде не замечал – или не хотел замечать – растущей напряженности.

Но на этот раз кузен, вне всякого сомнения, был сильно взволнован.

– Они пытались убить Колиньи! – воскликнул он.

Генрих вскочил и тревожно посмотрел на него:

– Как? Где? Ты уверен?

– Нет никаких сомнений. Он шел по улице Пули домой, когда раздался выстрел из дома рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа.

– Адмирал ранен?

– Не опасно. Ему оторвало один палец. Пуля прошла через запястье и вышла у локтя.

– Это большое потрясение для старого солдата. Так ты говоришь, он вне опасности?

– Послали за лекарем, Амбруазом Паре, а у дома Колиньи собралась толпа людей – наших сторонников, гугенотов. Они говорят, что его хотели убить, потому что он – вождь гугенотов. Если это так, мой друг, нам надо быть настороже.

Генрих медленно кивнул:

– Нас пригласили в Париж на мою свадьбу. По-твоему, кузен, здесь может быть какая-то другая причина?

Конде пожал плечами:

– Должен же жених присутствовать на собственной свадьбе.

– Так-то так. Дом рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа… Что же это за дом?

– Я слышал, что он принадлежит Пилю де Вилльмару, канонику собора Нотр-Дам. Он также был наставником Генриха де Гиза.

– Да? – задумчиво произнес Генрих. – Любопытно. Думаю, мой друг и кузен, на улице нам надо быть очень осторожными.

– Мне хотелось бы уехать из Парижа.

– А я при первой возможности заберу жену и увезу ее в Беарн. – И Генрих улыбнулся, представив, как молодая и элегантная королева Наварры оставит Париж ради сельских прелестей Нерака и По.

Он вспомнил, как его мать незадолго до смерти предостерегала его от жизни в Париже и говорила, чтобы после свадьбы он безотлагательно возвращался в Беарн, потому что жизнь при дворе полна соблазнов и там никак нельзя не испортиться.

Назад в Беарн! Но решить туда уехать было гораздо легче, чем на самом деле это сделать.


Кипящие яростью гугеноты захотели увидеть короля Наварры и принца Конде. Раненый адмирал лежал на улице Бетизи, но в Париже находились и двое молодых людей, которые считались их вождями.

Конде и Генрих вместе приняли делегацию, выслушали просьбу гугенотов постараться отомстить за покушение на жизнь адмирала.

– Как мы можем это сделать, – спросил Генрих, – если нам неизвестно, кто истинный виновник?

– Ваше высочество, – последовал ответ, – выстрел раздался из дома, который принадлежит слуге Генриха де Гиза. Поэтому совершенно очевидно, откуда исходил приказ и кто истинный виновник. Мы должны потребовать, чтобы Генриха де Гиза привлекли к суду.

Глаза Конде блестели от возмущения, и он твердо сказал, что они правы и эти подозрения нужно высказать королю.

Генрих хранил молчание. После смерти матери он сильно повзрослел, а Конде казался ему незрелым мальчишкой. Он знал, что у дома де Гиза собрались гугеноты и требуют отмщения. В Париж на свадьбу их приехало сотни. Но они забывали, что католиков тут тысячи.

Генрих не хотел умирать, а смерть буквально витала в воздухе. Колиньи просто повезло, что он остался жив. Если бы пуля попала на дюйм-другой правее, она пробила бы ему сердце, что, наверное, И было целью стрелка.

Генрих сказал:

– Мы окружены врагами. Откуда мы можем знать, что у них на уме?

Гугеноты обратили взоры к Конде. Они решили, что король Наварры слишком легкомыслен, у него на уме одни забавы, он думает только о женщинах, а не о борьбе за их дело.

Генрих почувствовал это отношение к себе, но вдруг ему показалось, что будет совсем неплохо, если такое мнение о нем сложится повсюду.

Колиньи попытались убить потому, что он был признанным вождем. И может, спокойнее будет житься тому, кто будет лишен качеств вождя?

Смерть витает в воздухе, а жизнь между тем так прекрасна!


Остаться в стороне ему было непросто. Он был королем Наварры, сыном королевы Жанны, бывшей уважаемым лидером гугенотов. И теперь, когда Колиньи лежал раненным, все смотрели с надеждой на него, Генриха.

Он устал, и ему хотелось отдохнуть, но члены делегации продолжали стоять у дверей его спальни. Они побывали у короля и королевы-матери, все им рассказали, потребовали арестовать Гиза.

– Ну и это сделали? – спросил Генрих.

– Нет, ваше высочество. Гиз все еще на свободе. Но королева-мать очень обеспокоена, а король, как кажется, вне себя. Мы заявили о нашей твердой решимости добиваться правосудия.

Генрих вздохнул. Он чувствовал, что они многого не понимают.

– Уже поздний час, – сказал он, позевывая.

Члены делегации обменялись взглядами. Как он может говорить о сне, когда их горячо любимого адмирала чуть не убили?! Ну что за человек этот Генрих Наваррский!

– Ваше высочество, нам надо выработать план действий. Мы хотим завтра собраться у дома адмирала.

– Завтра у нас будет много дел, так что сейчас самое время отдохнуть, – отстраненным голосом произнес Генрих. – Скоро должна прийти моя жена.

Но гугеноты не уходили, а стояли группами, и было ясно, что без прямого приказа они не уйдут. Он не был уверен, что такой приказ следует отдавать, потому что атмосфера в городе была крайне накаленной. Возникла напряженная тишина. В чем дело? Марго что-то слишком задержалась у своей матери, но скоро должна была появиться, и тогда гостям придется уйти.

Гугеноты продолжали горячо обсуждать попытку покушения на адмирала, в шоке оттого, что он едва не лишился жизни.

Как бы поскорее уехать в Беарн, думал Генрих. Сможет ли он объяснить Марго, что им надо покинуть Париж, а если она воспротивится его планам, не уехать ли ему одному?

Марго наконец пришла, заметно чем-то сильно встревоженная. Она бросила взгляд на собравшихся в покоях гугенотов, но едва ли по-настоящему поняла, кто это.