Доверенный конюший Генриха, Агриппа д'Обинье, человек строгих принципов, поэт, который описывал все происходившее с Генрихом, был так расстроен беззаботностью своего господина, что решился ему на это попенять.

– Как вы можете здесь оставаться, когда ваше королевство так нуждается в вас? – требовательным голосом спросил он. – Как можете проводить время с женщиной, у которой есть другие любовники, и, по слухам, более дорогие ее сердцу?

Говоря это, Агриппа д'Обинье едва ли понимал, что вряд ли на свете найдется еще один монарх, позволяющий слуге разговаривать с ним в таком тоне. Но, возможно, именно поэтому служил ему верой и правдой.

– Ты забываешь, Агриппа, что я здесь пленник, – с улыбкой ответил Генрих.

– Пленник, сир! Но другие бегут из своих тюрем. И сейчас у них в руках оружие. Те, кто знали вас с младенчества, теперь отдали себя в подчинение месье Анжу, чтобы он вел их в бой. Но разве ему можно вполне доверять? Это вы должны вести их за собой, сир, а вы с вашей легкомысленностью беззаботно проводите здесь время.

Генрих не спеша, добродушно произнес:

– Терпение, мой добрый Агриппа. Еще немного терпения.

– И что за король этот Наваррский? – недоумевали при дворе.

Он по-прежнему оставался беззаботным; но люди стали поговаривать, что рано или поздно этот человек последует примеру Анжу. Разве можно быть таким легкомысленным? А как же его королевство? Разве можно рассчитывать оставаться правителем, если твои подданные тебя даже не видят? Ясно, Наваррский что-то замышляет.

А Генрих понимал, что ему сбежать гораздо сложнее, чем Анжу. Он не мог оставить карету у дома любовницы и просто удрать через заднюю дверь.

Предстояло придумать что-то такое, что не вызвало бы подозрений.


Екатерина с королем готовились к поездке в Сент-Шапель на молебен, когда им сообщили, что Наваррский исчез. Лицо Генриха III исказилось от ярости, но Екатерина осталась спокойной.

– Далеко ему не уйти, – заявила она. – Пошлем стражников, перекроем все дороги, ведущие на юг, и будь уверен, скоро его вернем.

Когда приказы были отданы, она повторила:

– Никуда ему от нас не деться. Он слишком легкомыслен. В отличие от Анжу, у него нет никакого плана. Надо же, бежал среди бела дня, когда его исчезновение сразу же заметили!

– Наваррского можно не опасаться, только пока он рядом с нами, – проговорил король, думая об отважном человеке, посмевшем отказать ему совершить убийство.

– Нельзя показывать, что мы расстроены его бегством, – сказала Екатерина. – Поэтому как ни в чем не бывало поедем в Сент-Шапель.

Мать с сыном отправились на молебен. По пути им рассказали, о чем судачат во дворце: все считали, что Наваррский отправился к гугенотам, так как его обращение в католичество никто всерьез не принимал.

– Вряд ли он способен стать вождем у наших врагов, – высказалась Екатерина. – Но они могут сделать из него символ. Гугеноты не забывают, что он сын своей матери, хотя и мало похож на нее.

На выезде из Сент-Шапель их нагнал всадник. Он был один, и через несколько мгновений король и королева-мать узнали в нем Генриха Наваррского. Он рассмеялся, в глазах его было озорство.

– Слышал, что вы ищете одного человека, – громко крикнул он, чтобы его хорошо расслышали, – поэтому доставил его к вам!

Во дворец он скакал между Екатериной и королем, весело посмеиваясь, очевидно чувствуя себя очень хорошо, а они не могли скрыть облегчения.

– Не понимаю, почему вы так легко поверили, что я вас оставил? – спросил Генрих.

– Ходили слухи, что ты присоединился к Анжу, – пробормотал король.

– Ха-ха! – рассмеялся Наваррский. – Я мог бы легко это сделать, если бы захотел.

– Мы быстро вернули бы тебя обратно, – предостерег король.

– Но вместо этого я сам себя вернул, а если точнее – и не собирался вас покидать. Зачем? При дворе столько удовольствий!

Он правда, повеса, убедились все. И вовсе не хочет покидать двора, становиться солдатом. Политические интриги – не для него. Наваррский предпочитает будуарные интриги.

А Генрих в душе смеялся. Он достиг нужного эффекта. До этого бегство было невозможным, теперь напряжение ослабеет, можно привести задуманный план в действие. Пусть еще некоторое время на него полюбуются, как на легкомысленного повесу.


В покоях короля Наварры собрался небольшой совет. Справа от короля сидел его верный слуга, Агриппа д'Обинье. Они обсуждали, как через несколько дней им стать свободными и отправиться на юг.

Генрих предложил довольно простой план. Он попросит дозволения отправиться в Санли на охоту, а чтобы не вызывать никаких подозрений, возьмет с собой герцога де Гиза. А там, когда герцог заснет, сядет на лошадь и будет скакать всю ночь. Нет ничего проще. Никто не заподозрит, что он убежал.

– Есть несколько причин, по которым это никому не придет в голову, – с усмешкой пояснил Генрих. – Во-первых, потому, что я попрошу, чтобы со мной поехал Гиз, а какой же гугенот, думающий о бегстве, пригласит с собою злейшего врага? Во-вторых, на днях я обратился с просьбой о пожаловании мне должности наместника, и королева-мать намекнула, что она и король склонны это прошение удовлетворить. Так зачем же мне бежать, если я вот-вот получу то, о чем мечтают другие? Они смеются над моей простотой, будто я и на самом деле мечтаю стать наместником. Есть и еще одна причина. Они полагают, что я слишком ленив для бегства.

– Значит, сильно удивятся, – вставил Агриппа.

– Да, мой добрый старый друг, удивятся. – Генрих улыбнулся своим единомышленникам и сказал одному из них: – Фервак, ты уверен, что никто не знает о том, что мы здесь собрались?

– Абсолютно уверен, сир. И ни у кого не может возникнуть подозрений, что я могу что-то замышлять.

– Мой верный друг, когда мы уедем отсюда, ты будешь сообщать нам новости о происходящем при дворе.

– Можете положиться на меня, – пообещал Фервак.

– А когда наступят лучшие времена, ты присоединишься к нам, – сказал Генрих. И добавил: – Друзья! Не думаю, что наш план потерпит неудачу, но самонадеянными быть тоже нельзя.

Король Наварры отправился в Санли, а в Париже никто и подумать не мог, что он замышляет бегство. Путь лежал мимо Сен-Жерменской ярмарки, и по просьбе Генриха они заехали на нее.

Генрих шел по ней рядом с Гизом и его приближенными, они двигались сквозь толпу рука об руку – самый красивый мужчина Франции и самый обольстительный. Острые глаза Наваррского высматривали симпатичных девушек, он останавливался, болтал с ними и назначал встречи через несколько дней, когда они будут возвращаться обратно. Гиз смотрел на него с презрением. Какие грубые манеры, даже для такого королька, думал он. Гиз не испытывал никакого уважения к человеку, который вел такую беззаботную жизнь при французском дворе, считал, что Наваррский недостоин править даже таким небольшим королевством и, скорее всего, в один прекрасный день его потеряет. Когда они поскакали дальше, Наваррский весело болтал о красоте местных девиц, говорил, что король и королева-мать вполне довольны им и готовы через несколько дней предложить ему пост наместника.

«Глупец! – думал Гиз. – Бедная Марго – вышла замуж за такого человека. Насколько лучше было бы, если бы она вышла замуж за меня. И кстати, я легко мог бы стать королем Наварры, отняв у этого болвана его королевство».

Когда они прибыли в Санли, Гиз заявил, что не хочет участвовать в охоте. Наваррский изобразил разочарование и попытался его уговорить, и чем старательнее это делал, тем сильнее Гиз приходил к убеждению, что этот человек никогда не убежит, как его брат Алансон. Кроме того, королева-мать послала двух своих верных людей, Сен-Мартена и Эспалена, чтобы они за ним присматривали, а сам Наваррский назначил на обратном пути свидание одной из девиц с ярмарки, да еще лелеет надежду стать наместником, что возможно только при верности королю и королеве-матери.

Когда Гиз покинул их в Санли, Наваррский довольно причмокнул губами. Все складывалось как нельзя лучше.


Фервак в Париже не мог найти себе места от беспокойства.

До этого момента никто не мог подозревать, что Наваррский собирается бежать, но через несколько дней все станет известно. Возможно расследование. Что, если кто-то видел, как он выходил из покоев Фервака?

Тогда – темная сырая камера! Допросы! Хруст ломающихся костей! Ходить он больше никогда не сможет. А возможно, и вообще придется сложить голову на плахе.

Наваррский никогда не сможет убежать. Он для этого слишком беззаботен.

Фервак продолжал безостановочно ходить по комнате. Затем остановился у дверей. Еще есть время. Наваррский, наверное, уже прибыл в Санли, но убежать еще не мог.

Фервак бросился к покоям королевы-матери.


Агриппа д'Обинье не поехал на охоту, но собирался оставить Париж вскоре после своего господина и готовился к отъезду, когда к нему, запыхавшись, прибежал один из его друзей, тайный гугенот Роклор.

– Я только что видел Фервака, который со всех ног бежал к покоям королевы-матери, – сообщил он.

– Фервак? Но почему?..

– Послушай, Агриппа, мой друг. Ну зачем Ферваку бежать в королевские покои? Будто он там часто бывает? И у него было такое выражение лица…

– Какое?

– Страха.

– Нам надо отсюда убираться! – воскликнул Агриппа д'Обинье. – Сейчас… немедленно. Без задержки.


Генрих был всего в нескольких километрах от Санли, когда его догнали Агриппа д'Обинье и Роклор. Он сразу понял: что-то случилось, скорее всего, их предали. Но как ни в чем не бывало поприветствовал своих друзей, так как рядом были Сен-Мартен и Эспален, шпионы королевы, которые не спускали с него глаз.

Эти двое были полны решимости хорошо исполнять свои обязанности, и Наваррский, когда появились его друзья, задумался, как от них избавиться.

– Какая радостная встреча! – сказал он д'Обинье и Роклору. – Вы прибыли вовремя. Скоро мы будем в Санли, где я намерен расположиться на ночлег, и знаю, что там же будут бродячие актеры. Хочу посмотреть представление, провести вечер с симпатичными жителями этого городка, а завтра мы отправимся на охоту.

Агриппа д'Обинье, изыскивающий возможность поговорить с Генрихом наедине, был полон беспокойства. Если Фервак их предал, все дороги, ведущие из Санли, перекроют и им не удастся бежать. А когда еще представится такая возможность, если все будут знать, что их первая попытка провалилась?

Улучив момент, Агриппа д'Обинье шепнул Генриху о том, что случилось.

– Через несколько часов все дороги будут перекрыты. Что нам делать?

– Немедленно бежать, – решил Наваррский.

– Как, если эти двое шпиков все время рядом?

– Я над этим думаю.

– Есть только один способ. Надо выбрать момент и внезапно их убить.

– Погоди, – остановил друга Наваррский. – Не хочу убивать ни в чем не повинных людей.

– Если вы собираетесь бежать…

– Дай мне еще немного времени.

Они прибыли в Санли, и Наваррский расположился на отдых. У владелицы гостиницы, которую он выбрал, была хорошенькая дочка, красота которой не осталась незамеченной Генрихом, он буквально глаз с нее не спускал. Агриппа д'Обинье в нетерпении думал: похоже, он забыл о побеге, у него в голове только одно – как бы получше провести ночь!

Наваррский предложил Сен-Мартену и Эспалену выпить.

– Король и королева-мать полагают, что я намерен бежать, – сказал он, слегка посмеиваясь. – И вы тоже так считаете, когда у здешней хозяйки такая очаровательная скучающая дочка?

Нет, заверили его стражники, ничего такого они не думают. В Наваррском было что-то обезоруживающее и ничего такого, чего обычно ждут от королей. Просто хороший парень, который очень нравится женщинам. Политические интриги его явно не интересуют.

Эспален и Сен-Мартен смотрели на своего пленника помутневшими от вина глазами. А Наваррский заявил, что ему жаль короля и королеву-мать – напрасно они из-за него беспокоятся. Может, Эспалену и Сен-Мартену вернуться в Париж и сообщить им, что бояться нечего?

– Расскажите им, как король Наварры проводит вечер, а завтра можете вернуться. Охота начнется рано, как и решили.

Эспален и Сен-Мартен поддались на его уловку. Генрих проводил их, усадил в седла, наказал рассеять страхи короля и королевы-матери, сказав им, что Наваррский проводит ночь в теплой постели с новой подружкой и вряд ли получит от нее за одну ночь все, что она может ему дать.

К его удивлению, шпионы ускакали.

– Все готово, – обратился он к своим друзьям. – Мы немедленно отправляемся в путь.

Они скакали всю ночь; не останавливались, даже чтобы поговорить, пока не переправились через Луару.

Потом Наваррский решил дать отдых лошадям.

– Спасибо Господу за мое избавление, – сказал он. – В Париже нашла смерть моя мать. Они убили адмирала и верных слуг. То же самое было бы и со мной. Никогда туда не вернусь, если только в этом не будет необходимости. – Он обернулся к друзьям: – Я сожалею лишь о двух вещах: о мессе и моей женитьбе. – Затем саркастически усмехнулся: – Что касается мессы, то постараюсь обойтись без нее. А без жены – нет. Хочу ее снова увидеть. – И, немного помолчав, добавил: – Итак, мы бежали. Но радоваться будем позже. Не сейчас. Вперед, в Беарн!