Екатерина верила в Дайеллу.


– Как я смогу жить, если тебя не будет рядом со мной?

Сладкие слова на сладких устах, подумал он. И в ответ поцеловал ее.

– Генрих, я слышала, что королева-мать скоро возвращается в Париж. Если это произойдет, мне придется отправиться вместе с ней.

Он ущипнул ее за ухо:

– Давай не будем думать о таком трагическом исходе.

– Но, Генрих, если…

– Не хочу об этом и думать.

– Но это обязательно произойдет.

– Сегодня все хорошо; давай не будем заглядывать в будущее, которое может оказаться хуже настоящего.

– Мы не должны допустить, чтобы оно было хуже, Генрих.

– Это, моя любовь, в руках судьбы.

– Но если мы поклянемся никогда не расставаться…

Он приник губами к ее шее:

– Мне есть о чем подумать и помимо клятв.

– Но я боюсь, Генрих.

– Чего же, моя малышка?

– Я боюсь, что меня заставят покинуть Беарн без тебя. Если я уеду… ты поедешь со мной?

Он продолжал, тихо посмеиваясь, целовать ее.

– Неужели ты думаешь, что я расстанусь с моей маленькой Дайеллой?

Это удовлетворило ее. Она была не в силах понять, что он лишь отвечает на ее вопрос. Дайелле, которая входила в «летучий эскадрон», приказали заманить его в Париж. «Нет, моя дорогая, даже ради тебя, даже ради любой другой женщины не поеду, – думал при этом Генрих. – Однажды меня уже заманили в Париж. Там я потерял моих друзей, слуг… все, кроме собственной жизни. Больше никогда! Даже ради самой желанной женщины на свете. Женщин на свете много, а жизнь у меня одна».

Очаровательная Дайелла! Такая юная и такая простодушная; она так мило пыталась исполнять свои обязанности. Но Генрих больше не был юнцом. С тех пор как король Наварры въезжал в Париж, не подозревая об опасности, он сильно вырос.


Настали нелегкие времена. Гугеноты не могли доверять Екатерине Медичи, потому что считали ее главной виновницей резни, однако все жаждали мира, и считалось, что Екатерина с дочерью прибыли на переговоры с Генрихом Наваррским о мире.

Между Екатериной и ее советниками, с одной стороны, Генрихом и его советниками, с другой, постоянно шли переговоры, в них принимала участие и Марго. Многое ей приходилось обсуждать и с виконтом де Тюренном, а для этого часто бывать в покоях друг у друга. То, что там происходило, ни для кого не было тайной, но Генриха, очарованного Дайеллой, поведение супруги никак не беспокоило. В интересах и его, и Марго, а также многих симпатичных господ и дам, бравших с них пример, было, чтобы переговоры шли как можно дольше и королева-мать не возвращалась в Париж, потому что это привело бы к разлуке многих любовников.

Марго вызывала всеобщее восхищение и сама получала истинное удовольствие, когда предоставляла возможность своим поклонникам любоваться ею, и фанатикам, которые считали ее дочерью сатаны, посланной из ада, чтобы навлечь на всех беды и несчастья, возмущаться. Она всегда была в центре внимания – черноволосая, в золотистых или красных платьях. Марго устраивала балы и маскарады, как в Париже; ее наряды отличались пышностью, были ли они сшиты из красного испанского бархата или из сатина, украшенного блестками и драгоценными камнями; на ее прекрасных волосах колыхались плюмажи, усыпанные бриллиантами, и все глаза устремлялись на нее, когда она танцевала итальянские или испанские танцы, которые были такими же модными, как и французские. Иногда Марго пела, аккомпанируя себе на лютне. Но наибольший восторг вызывал блеск ее остроумных речей. Они были бы неудивительными при дворе французском, но в Беарне воспринимались совсем по-другому.

Марго не была бы Марго, если бы не пыталась что-то менять. Недостаток роскоши в замках По и Нераке вызвал ее неудовольствие, а отсутствие хороших манер у беарнцев – сожаление. Во всем этом она обвинила мужа, бывшего ко всему прочему еще и королем, который обязан вести за собой своих подданных. Она заявила, что люди берут с него пример, когда он ходит в грязных одеждах и не принимает ванну. Сказала, что не подпустит его к себе, пока он хотя бы не вымоет ноги. После тех редких случаев, когда они бывали вместе, Марго требовала, чтобы белье меняли, а кровать спрыскивали духами. Высказала она неодобрение и по поводу того, что он ласкает служанок.

Генрих над женой посмеивался. Если она приехала в Беарн, чтобы попытаться сделать из него образцового француза, то ей лучше отправиться обратно, потому что эта миссия завершится неудачей, едва начавшись.

– Однако я заметил, – сказал он, – что месье Тюренн сильно изменился после твоего приезда. Значит, какие-то зерна упали не на каменистую почву.

Генрих, как всегда, раздражал Марго, однако особенно жаловаться ей не приходилось. Он вел себя как хотел, о его увлечении Дайеллой судачил весь двор, но все-таки и ей не мешал наслаждаться жизнью.

В По нравы были более пуританскими, и там к Марго отнеслись строже. Легкая критика ее не раздражала, но, когда ей пытались ставить палки в колеса, она впадала в гнев.

Прошло больше года с тех пор, как они приехали, и наконец переговоры продвинулись вперед. После того как королева-мать договорилась обо всех условиях мира между королем Франции и ее зятем, королем Наварры, никаких причин для того, чтобы им и дальше оставаться в Беарне, не осталось. Екатерине хотелось как можно скорее вернуться назад к горячо любимому сыну, к комфортной жизни в Париже, и, наконец, она объявила, что они отправляются в путь, на север.

Екатерина вызвала Дайеллу и спросила, как у нее обстоят дела с королем Наварры, хотя ей и было все прекрасно известно. Генрих без ума от этой девочки и не представляет жизни без нее.

– Ты просила его, чтобы он не допустил вашей разлуки?

– Да, мадам.

– Что ж, мы скоро уезжаем, и ты едешь вместе со мной в Париж. Король Наварры будет нас некоторое время сопровождать. Тебе предоставляется шанс. Используй все свои чары. Я хочу, чтобы он поехал с нами в Париж.

– Постараюсь, мадам, но, когда я спрашиваю его об этом, он отвечает уклончиво.

Екатерина ущипнула ее за щеку, да так сильно, что Дайелла вскрикнула.

– Это твои заботы, детка, – сказала она.


Генрих и Марго проводили Екатерину до Кастельнодари. Там все попрощались, хотя Екатерина до последнего момента лелеяла надежду, что они оба тоже вернутся в Париж. Она и король Франции не могли чувствовать себя в безопасности, пока король Наварры находился на свободе в своем маленьком королевстве; раньше они недооценивали его – и Екатерина только теперь узнала ему истинную цену. Он вовсе не был легкомысленным юнцом, каким представлялся раньше, и поэтому было еще больше причин держать его под своим контролем.

Перед отъездом Екатерина навестила Марго, войдя в спальню, где дочь возлежала на черных сатиновых простынях, на которых лучше выделялось ее белое тело.

Взглянув на нее, королева-мать попыталась догадаться, кого из любовников она ждет. Шпионы уже донесли ей, что Марго начала охладевать к Тюренну.

«Распутница, – подумала Екатерина. – И это моя дочь!» Но ее кольнула и зависть. Этой чувственной молодой красотке стоит лишь сделать знак мужчине, как он готов ради нее на все. Если бы ей хоть половину красоты дочери, как по-другому сложилась бы ее жизнь!

– Дочка, тебе не пристало жить в этом захолустье, – заявила Екатерина.

– О, я буду так скучать по французскому двору, – вздохнула Марго.

У королевы-матери начался свойственный ей приступ смеха.

– И по всем галантным господам, которые тебя очаровывали?

– Их хватает и здесь, мадам.

– Болваны и простолюдины. Где здесь люди утонченной культуры?

– Простолюдины часто оказываются хорошими любовниками.

– В сравнении с месье де Гизом?

Губы Марго дрогнули, но она ответила твердо:

– Ни один мужчина во Франции, ни один мужчина на земле не может сравниться с месье де Гизом, и вам, мадам, это прекрасно известно.

– Может, когда-нибудь настанет время… – Екатерина пожала плечами, ее глаза приняли многозначительное выражение. Марго напрягла слух. – Можно будет что-то устроить, – намекнула Екатерина.

Но нет. Это ловушка. Они никогда не отдадут ей Гиза. Как? Развести ее с Генрихом? Развести Гиза с женой? Нет, время, когда их брак был возможен, миновало.

Не верьте итальянкам, когда они что-то обещают! Марго слышала такую поговорку и не собиралась позволить, чтобы ее заманили в Париж, неизвестно к какой судьбе. По крайней мере здесь, при дворе ее добродушного мужа, она может делать все, что хочет.

– Я полагаю, что обязанность жены – оставаться при муже, – решительным голосом проговорила Марго.

Екатерина улыбнулась ничего не значащей улыбкой, но это ей не понравилось.

Теперь еще важнее было во что бы то ни стало заманить Генриха в Париж. Тогда Марго поедет вместе с ним. И эта беспокойная парочка окажется под присмотром.


Генрих нежно поцеловал Дайеллу, крепко обнимал ее, как будто ни за что не хотел с ней расставаться. Она была очаровательной любовницей – такой юной и нежной, такой нетребовательной. И единственное, о чем она просила, – не отпускать ее одну в Париж.

– Увы, моя малышка, – сказал он, – нам суждено расстаться.

– Нет, не надо, – зарыдала она.

Он нежно и страстно поцеловал ее. Сладкая Дайелла! Он будет так скучать по ней!

Королева-мать со своим «летучим эскадроном» отъехали из Кастельнодари на север. Дайелла была вместе с ней, а король и королева Наварры остались.


Марго лежала на черных атласных простынях, в спальне горели тысячи свечей. Ее черные волосы ниспадали на плечи, на фоне черных простыней белизна кожи была еще заметнее. Она улыбнулась виконту де Тюренну: – Мой дорогой, я вынуждена просить тебя не входить в мою спальню без разрешения. Я вовсе не хотела быть с тобой сегодня вечером.

– Но, моя принцесса, ты знаешь, что я привык…

Она махнула рукой:

– Привычки меняются, мой друг.

– Но мои чувства к тебе никогда не изменятся.

– Увы, – ответила она, – с моими чувствами дело обстоит как раз наоборот.

– Я не могу в это поверить.

– Не знаю, как мне тебя убедить.

– Моя любовь…

– Любовь, которая была…

– Она… она будет вечной! – продолжал настаивать он.

– Месье де Тюренн, мы провели вместе много приятных часов. Но так уж всегда бывает. Кажется, что огонь будет пылать вечно, но потом… он вдруг гаснет. Так произошло и в нашем случае.

– Моя любовь не погасла.

– В любви должно быть согласие, мой друг. И тебе это хорошо известно.

Сжав кулаки, он посмотрел на нее. На какой-то момент ей показалось, что он собирается ее убить. Марго даже испытала легкое разочарование, когда он отступил.

– Если ты меня бросишь, – заявил де Тюренн, – я повешусь.

Она отвернулась, а когда снова повернула голову, его уже не было.

Она представила его безжизненное тело в петле. Повеситься из-за нее!


В передней рядом со спальней Марго находилась в ожидании одна из ее фрейлин. Мадемуазель де Ребур укладывала платья госпожи, когда услышала разговор между Тюренном и королевой.

Подслушивание у дверей не казалось мадемуазель де Ребур чем-то дурным. И у нее это неплохо получалось. Она ненавидела Марго и мечтала оставить службу у нее, и в то же время ей не хотелось возвращаться ко французскому двору. После отъезда Дайеллы король впал в некоторую меланхолию, но это вовсе не означало, что его глаза перестали высматривать симпатичных женщин, и мадемуазель де Ребур порой казалось, что они останавливаются на ней.

А почему бы и нет? Она не была красавицей и не отличалась крепким здоровьем, но ее хрупкость могла напомнить королю нежную гречанку. Не оттого ли в последнее время их взгляды так часто встречаются? Мадемуазель де Ребур была этим немного взволнована.

Но теперь она услышала голос виконта де Тюренна, полный страдания. Марго заявила ему, что больше его не любит, и бедный от горя угрожал повеситься.

Королю это вряд ли понравится, он ненавидит любое насилие. Что же касается Тюренна, то это один из лучших его генералов, а их у него не так уж много, чтобы кого-то терять.

Тюренна надо остановить. Что, если пойти к королю?..

Мадемуазель де Ребур уже много дней искала способа привлечь к себе его внимание.


Король поднял ее с колен, потому что, войдя, она распростерлась перед ним ниц, прося у него аудиенции.

– Мне горько видеть тебя в таком смятении, – сказал он. – Ты должна рассказать мне о своих бедах, моя дорогая.

– Я в большом страхе, сир.

– Не бойся меня. Подойди. – Он взял ее за руку и подвел к нише, в которой стоял диванчик. – Садись сюда и расскажи мне, что тебя так встревожило.

– Это было бы слишком самонадеянным с моей стороны, сир…

Они сели, он слегка обнял ее, и его рука как бы случайно легла ей на грудь.