– Мне горько слышать это.

Снова лучезарная улыбка.

– Это только то, что вы и могли ждать от внука вашего отца.

– Тебе не следует обвинять других в своих не лучших качествах, мой сын. Если ты находишь, что унаследовал то, что нельзя признать хорошим, ты должен бороться с этим, преодолеть это.

– Это было бы слишком трудно – не только для меня, но и для моей подруги по наслаждениям.

– Генрих, я вынуждена просить тебя вспомнить, с кем ты говоришь.

– Мама, я никогда об этом не забываю, но ты мудрая женщина и хорошо меня знаешь.

– Эта связь с дочкой садовника…

– Милашка Флоретта… – пробормотал он. Ее лицо приняло строгое выражение.

– Оставь свое легкомыслие, – сказала она. – Да будет тебе известно, эта история вызвала крайнее мое неудовольствие. Тебе следует знать, что по дворцу распространяются слухи. В Нераке только об этом и судачат, а скоро начнут говорить в Беарне, потом и в Париже…

– Лестно подумать, что мои дела станут предметом внимания великого французского двора.

– Не воображай, что они станут тебе аплодировать, мой сын. Там будут насмехаться. И знаешь, что скажут? «А что еще можно было ждать от этого неотесанного беарнца? Дочка садовника – это как раз для него!»

– Кажется, я слышу высокомерные интонации мадам Марго. Такого комментария можно ждать только от нее.

– Не вижу повода для самодовольства. Принцесса Маргарита – а я бы предпочла называть ее настоящим именем – может в один прекрасный день стать твоей женой.

– Она Марго для короля и для этого милашки по имени Генрих – так почему бы ей не быть такой же для его провинциального тезки? Что же касается женитьбы, могу сказать: если она решит, что я слишком груб для того, чтобы пойти с ней под венец, то это никого не обрадует больше, чем меня.

– Эти обстоятельства в будущем для вас с принцессой не будут иметь никакого значения.

– Увы, не будут, ибо в противном случае все было бы кончено. В этой надменной кокетке мне нравится только одно – она недолюбливает меня так же сильно, как я ее.

– Ты говоришь как глупец. Но сейчас не время рассуждать о союзе между тобой и Маргаритой. Она католичка, а ты гугенот. Надеюсь, ты это помнишь, Генрих?

Генрих кивнул. Да и никем другим он быть не мог, находясь рядом с Ла Гошери, Флоран Кретьен и матерью. Что касается его самого, то различия в этих религиозных направлениях не казались ему существенными. Поклоняться Богу одним способом или другим – какая разница? Стоит ли из-за этого так переживать? Правда, немного удивительно, что такая мудрая женщина, как его мать, столь фанатична в вопросах веры, что готова во имя религиозной идеи ставить под угрозу жизни своих подданных. Нет, Генрих верит в жизнь и полагает, что надо дать возможность жить и другим людям. Но коли окружающие исполнены решимости воспитать из него гугенота – что ж, он стал гугенотом.

– Кроме того, – продолжила Жанна, – ввиду существующего между нами и католиками в настоящее время противостояния…

Он больше не слушал. В его голове была одна Флоретта, ему хотелось поскорее к ней вернуться. Он мог бы сказать матери, что раз уж его дед постоянно оказывал внимание крестьянкам, то нет никаких причин для того, чтобы и он не находился в любовной связи с дочерью садовника. Он не мог уступить Флоретту.

Жанна, взглянув на него, поняла, что он слушает ее без должного внимания. Как было жаль, что он не оказался более значительной личностью, чем она! Если бы только Генрих был по-настоящему религиозен, упорен в своих штудиях, готовил бы себя к тому, чтобы стать вождем гугенотов и, когда придет время – а этого осталось не так уж долго ждать, – к тому, чтобы жениться.

Жизнь Жанны была полна печали, она была не из тех женщин, которые ждут счастья. Будучи фанатично религиозной, Жанна вообще полагала, что стремиться к нему греховно. Ей следует быть сильной и готовой достойно встретить любые невзгоды. Правда, она не всегда была такой. Когда-то тоже была молодой и даже в чем-то похожей на сына – хотя и никогда не была такой неразборчивой в связях, как он. Легкие, ни к чему не обязывающие романы были не для нее, и именно поэтому она так переживала, когда ее оставил Антуан.

Теперь иногда, в тишине ночи, Жанна с тоской о нем вспоминала.

Сначала Антуан ее любил, она была в этом уверена. А как его любила она! Приглашенные на их свадьбу говорили, что им никогда прежде не доводилось видеть такой счастливой невесты. Но какой молодой, какой несмышленой была она тогда! И уверенной, что ее супружеская жизнь будет безоблачной, а их брак – идеальным. Однако обстоятельства сложились иначе. Несмотря на то что Жанна была королевской дочерью, от герцога Вандомского Бурбона не приходилось ждать, что он будет жить ее жизнью. Поэтому они часто находились вдали друг от друга и обменивались письмами, которые она до сих пор хранит как свидетельства его глубокой к ней привязанности. Некоторые фразы из них проникли ей в самое сердце, она помнила их наизусть. «Теперь я вполне осознал, что столь же мало способен жить без тебя, как тело способно жить без души…» Действительно, Антуан так и думал, когда писал эти строки.

Но он был слаб, а его королева-мать, Екатерина Медичи, опасаясь Жанны, стремилась ослабить ее влияние на него, призывая сына ко двору. И сколько других людей пострадали от козней этой коварной женщины! Екатерина Медичи так ловко плетет интриги, что найти концы порой невозможно, но Жанна знала, что это именно она подослала к Антуану даму из своего «летучего эскадрона», чтобы та соблазнила его, а он забыл жену и стал марионеткой в руках королевы-матери Франции. Мадемуазель Лимодьер, по прозвищу Красотка Руэ, погубила Антуана, разрушила его счастливую семейную жизнь.

Это были дела давно прошедших дней, но при виде сына, который в пятнадцать лет стал так похож на отца, в Жанне снова всколыхнулись старые обиды. А как Антуан любил этого мальчика! Звал его крохой и маленьким дружком! Как гордился сыном, который выглядел значительно более сильным, чем его сверстники из французской королевской семьи, и превосходил их в развитии, правда, за одним исключением принцессы Маргариты. И все время Антуан писал ей о своей любви, о том, как он ею очарован, как обожает сына и дочь Екатерину. И в это же время занимался любовью с женщиной, выбранной для него королевой-матерью из банды ее шлюх, в обязанности которых входит соблазнять влиятельных мужчин, чтобы потом госпожа могла использовать их в своих целях.

Как мог Антуан оказаться таким слепцом?! Почему так легко стал игрушкой в руках этой дьяволицы?

Но теперь Антуан был уже мертв. Умер на руках у Красотки Руэ, которая была рада, что перед смертью он вернулся в лоно реформатской церкви. Это было свойственно Антуану. Теперь Жанна поняла, что на самом деле он был нерешительный, любвеобильный, ненадежный, но для нее навсегда остался самым обаятельным мужчиной в мире.

Смерть Антуана могла опустошить ее сердце, не будь оно уже до этого разбито его изменой. Но у нее не было времени для стенаний, она оказалась одна в этом жестоком мире с маленьким сыном и дочерью, которые нуждались в защите.

Жанна смотрела на Генриха полуприкрытыми глазами и думала о том, что сказал бы его дед, если бы присутствовал при их разговоре. Она знала: он откинул бы назад голову и рассмеялся. Потом начал бы рассказывать о своих похождениях в возрасте его внука, и, можно не сомневаться, их оказалось бы предостаточно. Юный Генрих воспитывался именно так, как хотел ее отец, поэтому стал грубоватым, здоровым, настоящим беарнцем. И тут же Жанну охватила печаль оттого, что он не был с нею рядом, когда рос. Так что не стоит строго судить мальчика за то, что он стал таким.

Она сложила руки на коленях.

– Я понимаю, надлежащие удовольствия обязательно ниспосылаются девушкам, когда для этого приходит срок.

Генрих улыбнулся. Все хорошо, можно вернуться к Флоретте и спокойно заняться с нею любовью, а когда родится ребенок, он испытает отцовскую гордость.

– И, мой сын, – продолжила между тем королева, – думаю, если ты стал достаточно взрослым, чтобы быть отцом, то достаточно вырос и для того, чтобы стать солдатом. – Он вскинул на нее глаза. Голос матери прозвучал очень жестко, когда она добавила: – Таким образом, тебе следует незамедлительно начать готовиться к отъезду в Ла-Рошель.

Генрих не нашел что ответить, но его сердце учащенно забилось. Ла-Рошель, цитадель гугенотов!

– Тебе надлежит немедленно представиться адмиралу Колиньи, который тебя ждет.

Посмотрев на мать, Генрих понял, что это ее решение родилось не внезапно.

Она пришла к заключению, что он больше не мальчик. И в ближайшие годы должен был стать более значительной личностью, чем его отец. В Ла-Рошели признанные вожди гугенотов должны узнать, кто он такой. Время игр закончилось.


В обнесенном оградой саду Генрих сказал Флоретте, что он убит горем, потому что должен ее покинуть. Таково решение его матери, королевы, и Флоретта знает, что он обязан повиноваться. Несмотря на это, ей нечего бояться, потому что она вынашивает ребенка, в чьих жилах будет течь королевская кровь.

Флоретта вытерла глаза, а Генрих отправился готовиться к отъезду в Ла-Рошель.

Его мать решила еще раз серьезно с ним поговорить.

– Мой сын, – сказала она, – тебе следует осознать, какая великая миссия на тебя возложена. С самого рождения твоим предназначением было стать вождем гугенотов. Я хочу, чтобы ты постоянно помнил об этом.

– Да, мадам.

– В Ла-Рошели ты узнаешь, что такое быть вождем…

Внезапно его внимание рассеялось. Он подумал о Флоретте, лежащей за оградой в саду с другим любовником – возможно, не в саду, а в лесу или у изгороди. Флоретта и другой! Конечно, он не настолько глуп, чтобы требовать от Флоретты верности, хотя они и поклялись, что будут ждать друг друга. Прирожденный здравый смысл, благодаря которому они стали любовниками еще до того, как по-настоящему выросли, подсказывал обоим, что горячая кровь, которая бурлила в их жилах, не позволит им все время оставаться холодными до их новой встречи.

– Тебе надлежит во всем полагаться на мнение адмирала Колиньи, – говорила между тем мать Генриха. – Он великий человек и, что более важно, хороший человек…

…Женщины в Ла-Рошели могут оказаться не столь отзывчивыми, как в По и Нераке. Колиньи? А не пуританин ли он? Не попытается ли навязать ему какие-то правила поведения?

– Колиньи? – пробормотал Генрих.

– Адмирал Колиньи. Величайший из французов. Генрих подумал, что его мало заботит вся эта Ла-Рошель.

– Ты поедешь туда вместе с твоим двоюродным братом, Генрихом Конде. Он примерно твоих лет, и будет очень хорошо, если ты станешь слушаться адмирала Колиньи, стараться стать таким же, как он – честным, богобоязненным, искренне верующим…

Генрих начал склоняться к выводу, что жизнь в Ла-Рошели будет непростой. И расставание с Флореттой наполняло его сердце печалью.

Кавалькада всадников приближалась к Ла-Рошели. Впереди скакала королева Наварры, а рядом с ней были два юноши, оба по имени Генрих: один – ее сын, принц беарнский, другой – его двоюродный брат, принц Конде.

Сердце Жанны наполнялось нежностью, когда она смотрела на их юные лица, на которых еще не оставили следа прожитые годы. Однако ее сын уже вот-вот должен стать отцом.

«О боже, – молила она, – не допусти, чтобы он повторил ошибки своего отца. Сделай так, чтобы он не причинял своей жене таких же страданий, какие Антуан причинял мне».

Но, вероятно, большинство жен принцев обречены на такие страдания. Жанна взглянула на племянника – немного старше ее сына, всего на несколько месяцев – и подумала о его отце, который, когда Антуан связался с Красоткой Руэ, завел шашни с Изабеллой де Лимёй. Жизнь Луи Конде походила на жизнь Антуана, и его жена страдала так же сильно, как Жанна. Потому что Изабелла, как и Красотка Руэ, тоже была из «летучего эскадрона» Екатерины Медичи и получила указание соблазнить Конде, как и та, другая, которой надлежало помешать Антуану исполнить свой долг перед гугенотами и его женой.

И эти двое мужчин, прекрасно зная, кто является их истинной соблазнительницей, тем не менее не нашли в себе сил для того, чтобы оказать сопротивление.

Но теперь мучить себя переживаниями о прошедшем бесполезно. Антуан умер, но оставил ей сына и дочь, и поэтому ей нужно быть готовой к борьбе.

Несмотря на все свои супружеские измены, Луи Конде был истинным вождем, но он тоже умер, и теперь важным было не его распутство, а то, как воздействует его смерть на тех людей, которые защищают Ла-Рошель.

Именно по этой причине Жанна ехала в этот город, желая показать этим людям, что, хотя принц Конде и был мертв, на его место должен заступить другой.

Более того, ей было кого им предложить – своего сына, беарнского наследника.

«Господи, дай ему силы!» – молилась она.