Франсуаза решила заключить сделку с кардиналом де Гизом – членом дома не менее достойного, чем королевский, и при том имеющим отношение к церкви. Всем было известно, что таким людям угодить непросто.

Король не возражал расстаться с девушкой, и мадам д'Эстре наконец была удовлетворена – две сделки лучше одной.

Кардинал де Гиз оказался более страстным любовником, чем король Франции, и Габриэла пришла к выводу, что с ним ей лучше. От нее теперь не ждали, что она станет заводить дружбу с животными или обсуждать, какие драгоценности больше идут ее любовнику, ей не нужно было больше слушать болтовню молодых людей и ловить на себе их завистливые взгляды.

– Конечно, ничто не может сравниться с любовником-королем, – рассуждала ее мать, – но Гизы утверждают, что в их жилах течет не меньше королевской крови, чем у Валуа, поэтому их можно считать следующими по ценности. Кроме того, месье де Гиз сделает из тебя женщину – а это тоже хорошо.

В течение года Габриэла была горячо обожаемой любовницей кардинала де Гиза, а сама день ото дня хорошела. С исчезновением невинности стало ясно, что она чувственная женщина. И тут в нее без памяти влюбился герцог де Лонгвиль.

Габриэла, однако, считала, что, раз кардинал де Гиз заплатил за нее матери крупную сумму, ей следует оставаться верной ему, а потому, хотя и неохотно, отвергала притязания симпатичного де Лонгвиля. Но тот был настолько одержим страстью к ней, что встретился с мадам д'Эстре и заключил с ней тайную сделку. Мать объяснила дочери, что теперь в ее обязанность входит проявлять благосклонность и к де Лонгвилю, но ввиду сделки с кардиналом де Гизом надо щадить его чувства, все делать так, чтобы он ни о чем не догадался.

Габриэла была рада, потому что де Лонгвиль ей очень нравился, и знать, что от нее не ждут сопротивления ему, ей было очень приятно.

Жизнь между кардиналом и де Лонгвилем выглядела для нее сплошным удовольствием, но такое положение не могло продолжаться долго. Вскоре кардинал открыл, что его водят за нос, и сильно разозлился, но в это время его брат, блистательный Генрих де Гиз, вступил в борьбу за французскую корону, и делом чести всех членов его семьи стало его поддержать. Генрих де Гиз нуждался в своем брате кардинале, и тот присоединился к нему, покинув поле битвы, оставив Габриэлу Лонгвилю.

Габриэла счастливо жила с Лонгвилем, когда мадам д'Эстре узнала, что дочь привлекла внимание мавританского банкира по имени Замет, который благодаря своему богатству часто бывал при дворе. Мадам д'Эстре немедленно заключила сделку с банкиром, причем на очень выгодных условиях, потому что, как она говорила, ее дочь пользовалась благосклонностью короля Франции, а разве может быть для девушки большая честь, чем эта?

И Габриэла переселилась в дом Замета. Некоторое время она царствовала там, но однажды ее заметил Генрих III и пришел к выводу, что невинная юная девочка, которая была ему продана, стала такой чувственной женщиной, что у него снова появился к ней интерес.

– От вас, сир, она перешла к кардиналу де Гизу, – объяснил ему д'Эпернон. – А потом, как я полагаю, ее покровителями были Лонгвиль и Замет.

– Габриэла была такой невинной девочкой, когда пришла ко мне, – нахмурился Генрих. – Какая странная мать – продавать родную дочь! Думаю, она не одну ее выставила на продажу?

– Мадам д'Эстре – сущее исчадие ада, сир. Она сама ведет распутный образ жизни, но это можно было бы простить. Мадам торгует всеми своими дочерьми, и, хотя мы заключали с ней сделки, потому что ее дочери – первые красавицы Франции, все это не может не вызывать сожаления.

– Вы воплотили в слова мои собственные мысли, мой дорогой. Мне жаль бедную девушку, потому что она и правда была девственницей, когда пришла ко мне.

– У вашего величества доброе сердце.

– А теперь она с Заметом. У меня есть план, мой дорогой. Давайте найдем ей мужа.

Так Габриэла снова стала много времени проводить при дворе, а королю доставило большое удовольствие познакомить ее с одним из своих фаворитов. Это был Роже де Сен-Лари, герцог де Бельгард, главный конюший Франции, хранитель монаршего гардероба и постельничий короля.

Молодой и весьма симпатичный, несмотря на болезненную желтоватость, Бельгард танцевал с Габриэлой и все время был подле нее. Это происходило по повелению короля, но еще никогда с такой охотой он ему не повиновался.

Вскоре Бельгард влюбился в Габриэлу, и она ответила ему взаимностью. Не в ее правилах было отказывать возлюбленному, и не успел король предложить им пожениться, что входило в его намерения, как они при первой же возможности забрались в постель.

Как раз в то время, когда король занимался всеми этими хлопотами, в Париж прибыл Генрих де Гиз. Начали возводиться баррикады, и вскоре король был вынужден покинуть столицу.

Мадам д'Эстре, опасаясь за жизнь дочери, служившей ей таким хорошим источником дохода, приехала в Париж и, забрав с собой Габриэлу, поспешила в безопасный Кевр.

Вскорости мадам д'Эстре оказалась настолько поглощена значительными переменами в ее собственной жизни, что предоставила дочерей самим себе. Сама же, бросив тяжело больного месье д'Эстре, бежала со своим любовником, Этьеном д'Алигре, маркизом де Турзелем, губернатором Иссуара.

Наконец Габриэла могла сама собой распоряжаться, а сильнее всего на свете ей хотелось возобновить роман с Бельгардом. И это оказалось нетрудно, поскольку он страстно желал того же и, как только мог освободиться от службы, сразу же спешил к ней.

Важные события следовали одно за другим. По приказу короля был убит Генрих де Гиз; самого короля убил монах по наущению сестры Гиза; Франция обрела нового короля; а он оставил на прежних должностях тех, кто служил его предшественнику на троне.

Испытывая добрые чувства к Бельгарду, Генрих IV оставил и его на службе, нежно назвав Сухим Листом, сделав своим конюшим. А Бельгард неосторожно похвастался перед королем своей очаровательной любовницей.

Генрих скакал рядом с Бельгардом, и вскоре они увидели укрепления замка д'Эстре. В солнечном свете их башенки и подъемный мост выглядели изумительно.

Бельгард довольно улыбался.

– Надеюсь, дружище, ты не собираешься меня разочаровать, – промолвил король.

– Сир, готов поклясться, вы никогда прежде не видели такой красавицы.

– Ну ладно, – оборвал его король, – а то мои надежды делаются слишком радужными.

Они спешились, и по тому, как Бельгард фамильярно обращался с грумами, король понял, что он частый гость в замке. Но Бельгард не сказал слугам, кто с ним приехал, потому что Генрих ему это запретил.

Они вместе поднялись в большой зал, и, как только туда вошли, появилась, приветствуя их, молодая женщина. Она была очень симпатична, и король почти был готов согласиться с Бельгардом, что красота ее ни с чем не сравнима.

Женщина узнала короля, упала перед ним на колени, но он ее поднял, обнял и потом немного отстранил, чтобы взглянуть ей в лицо. Бельгард стоял рядом, почтительно улыбаясь.

«Очаровательна, – подумал король, – и довольно опытна, даже, пожалуй, от этого немного огрубела».

Но в этот момент его внимание было отвлечено. По лестнице спускалась другая женщина, моложе первой, необыкновенно изящная, почти по-детски грациозная и настолько красивая, что он почти сразу поверил, что ничего подобного прежде не видел. Ее волосы в проникающем через окна солнечном свете отливали золотом.

Женщина, которая стояла рядом с Генрихом, слегка повернула голову и сказала ему:

– Моя сестра Габриэла.

– Это моя Габриэла, – пробормотал Бельгард.

Король подошел к ней, а она остановилась на лестнице и вопросительно на него посмотрела. Первая женщина громко сообщила:

– Габриэла! Нам оказал честь его величество.

Тогда Габриэла спустилась по лестнице, подошла к нему и опустилась на колени, но он не поднял ее, как сестру, а стоял неподвижно, любуясь ее золотистыми волосами.

Поднявшись, Габриэла робко взглянула на Генриха, и он показался ей совсем старым. Ему было тридцать восемь лет, а ей – двадцать. Он не был таким надушенным, как Бельгард, и не был так элегантно одет. У него были пронзительные и цепкие глаза, лоб – высокий и широкий, а волосы, густые и непричесанные, как и бороду, уже тронула седина. Этот человек сильно отличался от кардинала де Гиза, последнего короля Франции и других ее любовников, она с трудом сдержалась, чтобы не отвести нос, в который ударял неприятный запах.

– Мои дорогие дамы, – сказал Бельгард, – его величество проскакали со мной несколько миль. Король нуждается в отдыхе.

– Я распоряжусь, чтобы приготовили обед, – отозвалась Габриэла и повернулась, чтобы уйти, но король поймал ее за руку и задержал.

– Мне бы хотелось, чтобы ты осталась и поговорила со мной.

– Но ваше величество голодны… – Она повернулась к сестре. – Диана…

– Я посмотрю, чтобы приготовили обед, – откликнулась та, и король не стал ее удерживать.

– Возможно, ваше величество захочет посмотреть сад, – предложил Бельгард.

– Пожалуй, – согласился Генрих, – если мне составит компанию мадемуазель Габриэла.

– Что ж, я вас провожу, – весело воскликнул Бельгард.

Генрих улыбнулся ему:

– А ты не забыл о мадемуазель Диане? Не поболтать ли тебе с ней, пока мы будем гулять по саду?

Бельгард стоял и смотрел, как они выходили в сад.

Как он мог сделать такую глупость?! Познакомить самую красивую женщину Франции с самым большим распутником страны – королем!


Габриэла понимала, что случилось. Король Франции влюбился в нее и с наивностью, которая могла показаться забавной, если бы не была столь опасной, ждал, что она ответит ему взаимностью.

Во время прогулки по саду он намекнул, что навестит ее еще и в следующий раз приедет один.

Генрих страстно целовал ее руки, искал губы, но, если полагал, что она, имея других любовников, легко отдастся ему, то глубоко ошибался. Габриэла была уже опытной любовницей, потому что ее мать заключала с мужчинами сделки; да и теперь у нее было сразу два любовника – Бельгард и Лонгвиль. Оба питали к ней нежные чувства, а она любила и того, и другого и не могла решить, кого больше. Оба они были придворными, весьма галантными господами, их модные одежды всегда были надушены, кожа пахла свежестью. Габриэла не могла не признать, что к королю влечения не испытывает, хотя этого и можно было ожидать.

Глядя правде в глаза, она говорила себе, что король ее не привлекает, потому что она горячо любит Бельгарда. Лонгвиля Габриэла тоже любила и не сомневалась, что если бы не ее чувственность, то уже решилась бы связать свою жизнь с одним из этих господ и была бы счастлива.

– Ты довольна своей жизнью в замке с сестрой? – спросил ее Генрих.

Она ответила, что довольна.

– Негоже прятать здесь такую красоту.

– Меня часто навещают, – сказала она. – И те, чье внимание я ценю.

– Не хочешь ли ты сказать, что у тебя уже есть любовник?

Габриэла широко раскрыла голубые глаза:

– Разве месье Бельгард не говорил вашему величеству, что мы собираемся пожениться? Мой отец дал согласие на наш брак, и я не вижу, что могло бы этому помешать.

– Я могу, – заявил король.

– Ваше величество?

– Бельгард достойный господин, но не настолько, чтобы быть достойным тебя, очаровательная Габриэла.

– На мой взгляд, он этого вполне достоин, – возразила она. И решительно направилась к замку.

Король почувствовал разочарование. Эта женщина не испытывала перед ним никакого благоговейного страха и отнюдь не была стеснительной юной девственницей. Раздосадованный, он, однако, не собирался сдаваться, просто за Габриэлу придется побороться. Что ж, Генрих знал, что делать, а когда он добьется своего, победа будет только слаще. Так же и с Парижем. Когда король сможет назвать его своим городом, то будет любить сильнее всех тех, в чьи руки он попадал без всякого труда.


Уезжая из Кевра, Генрих сказал Бельгарду:

– Ты был прав, Сухой Лист. Габриэла д'Эстре на самом деле красивейшая женщина Франции. Она достойна любви короля.

Сердце молодого человека обдало холодком, но, глянув на скачущего с ним рядом хорошо повидавшего жизнь мужчину и вспомнив свое отражение в зеркале, которым он любовался утром, немного успокоился. Ему – тридцать, королю – тридцать восемь. Он элегантен и красив, а король – едва ли. Габриэла влюблена в него, и, в отличие от своей матери, она не продажная женщина. Бельгард полагал, что Габриэле он подходит больше короля Франции.

– Сир, она – самое ценное, что есть на земле, – отозвался он. – Но эта женщина отдаст свою благосклонность только тому, к кому лежит ее сердце.

– В следующий раз, и это будет скоро, я поеду в Кевр один.

Бельгард промолчал.

– Ты улыбаешься, Сухой Лист? Думаешь, мне не удастся ее у тебя отбить?