Виктория Холт - Вечный любовник

Жанна сразу приняла маршала, а тот, не откладывая дела в долгий ящик, изложил суть дела.

– Короля беспокоит судьба его дорогого кузена, вашего сына, принца Наваррского. Его величество склоняется к мысли, что ему следует подыскать невесту.

– Его величество подобрало для моего сына жену, маршал?

– Король предлагает вашему сыну руку своей сестры, принцессы Маргариты.

Жанна не нашлась что ответить.

– Ваше величество наверняка помнит, что блаженной памяти король Генрих II высказал такое пожелание, когда ваш сын был еще совсем маленьким.

– Я это хорошо запомнила, – кивнула Жанна.

– И вот теперь его величество король и королева-мать высказывают пожелание, чтобы принц незамедлительно прибыл ко двору.

Жанна промолчала. Случилось то, чего она больше всего боялась. Королева-мать требует, чтобы Генрих прибыл ко двору. Но с какой целью? Насколько искренни ее заверения в дружбе и желание его женить? Можно ли верить договору о мире?

– Предложение его величества не радует ее величество?

– Мне необходимо посоветоваться с моим духовником, – нашлась Жанна.

– Значит, ваше величество не радо той чести, которую ей оказывает его величество?

– Когда никаких сомнений не останется, не будет и никаких условий, которые я бы не приняла, если они устраивают королеву-мать. Я готова пожертвовать всем во славу Франции, но предпочитаю быть последней женщиной в стране, чем принести в жертву мою душу и душу моего сына ради возвеличения моей семьи.

Де Бирон склонил голову и заверил королеву, что никаких условий, которые она бы не могла принять, не будет.

Жанне хотелось все взвесить. Ей совсем не нравилось, что Генрих должен ехать ко французскому двору. Он слишком падок до женщин и непременно станет легкой добычей одной из подручных шлюх королевы-матери. Нет, отправляться ко французскому двору Генрих еще не готов.

Колиньи писал из Парижа:

«Принцесса Маргарита отличается живостью нрава, остроумием и проницательностью. А вследствие этого, почему бы ей не внять слову разума и истины, не принять веру, которую исповедуют ее будущий муж и свекровь?»

Читая это письмо, Жанна спрашивала себя, не отравлен ли адмирал елеем, который источают придворные льстецы? Но ее не так легко одурачить, как его. Отчего это королева-мать и король – ее послушный сын – идут на несомненно мучительные для них изъявления дружеских чувств по отношению к тем, кто еще совсем недавно был их врагом? Жанна была уверена – в этом есть какая-то опасная для них подоплека.

«Король готов устранить все препятствия для свадьбы, – писал Колиньи, – даже религиозные предубеждения».

Что он этим хочет сказать? Король предлагает обратить Марго в гугенотку, чтобы угодить ее будущему мужу?

Жанне хотелось крикнуть: «Нет! Нет! Я вижу, что за этим стоит. Генрих нужен им в Париже не для свадьбы, а для чего-то другого».

Она собрала своих советников, но они, казалось, тоже были одурманены предложением женить Генриха на сестре короля. Жанне напомнили, что времена мирные, что они должны обращаться с недавними врагами как с друзьями, а Маргарита – блестящая партия для наследника наваррского трона.

Все были против нее. Лишь интуиция не позволяла Жанне отнестись с одобрением к этой свадьбе. И она послушалась ее: Генрих в Париж не поедет, во всяком случае пока. К тому же в это время до Жанны донесся слух, что в Беарне у сына завелась новая любовница и он не рвется ее покинуть. Вот пусть и остается. Она отправится в Париж с дочерью Екатериной, а Генрих должен жить в Беарне, пока окончательно не выяснится, что на самом деле стоит за этой показной дружбой французского двора.

Полная подозрений и мрачных предчувствий, Жанна отправилась в путь.

Принцесса Маргарита, по прозвищу Марго, которое дал ей брат Карл, любовалась собою, смотрясь в зеркало, когда слуга доложил:

– Ваше высочество, королева-мать желает вас принять в своих апартаментах в четыре часа.

В четыре! А сейчас уже полчетвертого. Марго постаралась подавить легкую тревогу, постоянно возникающую у нее при вызовах матери еще с тех пор, когда она была совсем маленькой девочкой. Маргарита ни в грош не ставила никого при дворе, особенно не считалась со своими братьями, но матери всегда побаивалась. Как и теперь не смогла подавить охватившего ее беспокойства.

В детстве мать не раз ее била. Маргарита прекрасно помнила, как королева внезапно хватала ее за ухо или щипала за щеку, да с такой силой, что у нее выступали слезы. Но ее страшила не боль, не то, что случалось, а то непредсказуемое, что могло произойти. При этом Марго знала, что Екатерина Медичи оказывает такое же воздействие на многих людей и они ее боятся сильнее, чем кого-либо еще во Франции.

Глядя в зеркало, она постаралась придать своему лицу решительное выражение. Отражение посмотрело на нее вызывающе. Затем накрутила на палец локон золотистого парика, покрывавшего ее собственные черные волосы, которые ей нравились гораздо больше, но в моде был золотистый цвет.

Собственная внешность всегда придавала Марго бодрости. Недаром же милашка Брантом с восторгом написал о ней: «Полагаю, что ни одна из когда-либо живших или живущих на земле женщин не может сравниться с нею по красоте. Излучаемый ею огонь так опаляет чужие крылья, что их обладатели не отваживаются приблизиться к ней. Даже богини не бывают столь прекрасными. Чтобы сделать мир достойным ее красоты, высоконравственности и добродетельности, Господу пришлось бы расширить пределы земли, поднять выше небо, пока для полета ее совершенства и славы не будет достаточно простора!»

Истинный поэт! Изумительные строки. Маргарита с удовольствием вознаградила бы их автора известным ей способом, если бы ее сердце, ее душа и ее тело уже не были отданы самому достойному из мужчин двора.

«Брантом мог бы так же хорошо написать и о моем возлюбленном, – сказала она себе. – Пожалуй, такие слова больше подходят ему, чем мне».

Ее глаза вновь остановились на отражении в зеркале. Красива? Да, безусловно. А золото и серебро наряда, блеск украшений это лишь подчеркивают. Но высоконравственность? Добродетельность? С ними дело обстоит совсем по-другому.

Марго показала язык своему отражению, словно бросая ему вызов. «Вряд ли, – старалась она себя успокоить, – я получу нахлобучку. Разве не может она послать за дорогой дочерью лишь для того, чтобы побеседовать с ней по душам?» Ее чувственные губы слегка скривились.

Вообще-то Марго приоделась ради своего любовника; на ее бледных изящных пальцах сверкали драгоценные камни, а мягкий розовый испанский бархат платья был расшит стеклярусом. Конечно, мать может поинтересоваться, с чего это она так вырядилась, – уж не собирается ли заняться важными государственными делами?

«Нет, маман, – прошептала Марго, тут же укорив себя за это, потому что при обращении к Екатерине Медичи никогда не употребляла слово «маман». – Это дело – гораздо более важное. Я готовилась к встрече с мужчиной, которого люблю и буду любить больше всех на земле».

Ее глаза, чаще кажущиеся черными, но порой имевшие темно-синий цвет, сверкнули и радостью, и вызовом. «А что я сделаю, если она попытается нас разлучить? Я умру… умру… умру…»

Марго отличалась повышенной чувственностью. Ее братья подшучивали над ней за это, но она не обижалась. Марго любила Генриха де Гиза со всей пылкостью, на которую только была способна.

Впрочем, чего тут удивительного? Он должен стать королем Франции. И каким замечательным правителем будет! Ведь Гиз так отличается от этого полубезумного Карла! Конечно, Карл ее брат, и она его по-своему любит, но, когда видит в приступе ярости, с пеной у рта, катающимся по полу, ломающим мебель, ей стыдно за него. Брату герцогу Анжуйскому она доверять не может и вообще из всех братьев по-настоящему дружит только с герцогом Алансонским. Но как ничтожны были все принцы Валуа в сравнении с храбрецом Генрихом де Гизом!

Герцог Анжуйский ревниво относится к Гизу за его красоту и мужественность. Когда герцог Анжуйский, или Алансонский, или даже сам король появляются на людях, их встречают вялыми возгласами, а то и вовсе молча. Но когда те же люди видят ее возлюбленного де Гиза, красивейшего мужчину Франции, это вызывает у них восторг, и по городским улицам эхом разносится: «Виват Гизу и Лотарингии!»

О, он достоин того, чтобы стать королем или, по крайней мере, взять в жены принцессу.

«Только так и будет, – сказала себе Марго. – Я настою. Все остальные получат отказ. Мать и братья будут вынуждены с этим смириться».

О Гизах люди говорят: «Вот настоящие принцы, другие выглядят рядом с ними плебеями». И хотя на самом деле это так, лучше бы они помалкивали. Такие разговоры, дошедшие до ушей герцога Анжуйского, вызвали у него дикую ревность: он затаил злобу, а от него можно было ждать чего угодно. И королева-мать после смерти мужа любит его больше всех на свете. Смугловатый, похожий больше на итальянца, нежели на француза, герцог Анжуйский, ненавидя де Гиза, может убедить и мать относиться к нему так же враждебно.

Это и была одна из причин, по которой Марго тревожилась все сильнее всякий раз, когда ее вызывала к себе Екатерина Медичи.

Как-то ей приснилось, будто все открылось. В этом ночном кошмаре лицо матери с искривленными губами и сверкающими глазами она видела совсем близко, и было ясно, что ей все известно, – она видела, как дочь предавалась любовным утехам с де Гизом. Марго верила в разговоры о том, что ее мать просверлила дырку в полу своей комнаты и смотрела в нее, когда ее муж – отец Маргариты – занимался любовью с Дианой де Пуатье. Екатерина Медичи была вполне способна на такое.

«Если бы только отец был жив! – подумала она. – Он встал бы на мою сторону».

Марго было всего шесть лет, когда на рыцарском турнире его, полного сил и здоровья, сбросила лошадь. На этом правление ее горячо любимого отца с красавицей Дианой, которая стала второй матерью его детям, закончилась. И даже когда королем стал Франциск, а королевой Мария Стюарт, Екатерина оставалась в тени, потому что тогда всеми делами заправляли дяди Марии – кардинал Лотарингский и Франсуа де Гиз, отец ее любимого Генриха.

Бедняга Франциск! Он все время болел и прожил недолго. После него трон занял Карл, а на самом деле пришла пора Екатерины, потому что, когда Франциск умер, Карлу было всего десять лет и править страной стала именно она. Избалованный, психически неуравновешенный, Карл на троне – пренеприятное, лишенное всякого величия зрелище. Поговаривают, что мать нарочно воспитала его таким, чтобы властвовать над ним и, соответственно, над Францией. Так что ничего удивительного, что и она, Марго, с детства испытывает перед матерью страх, который не в силах побороть.

А если она спросит: «Гиз – твой любовник?» Что ей тогда ответить? Правду. То есть сказать: «Да. Мы постоянно занимаемся любовью и каждый раз получаем от этого огромное удовольствие!» Что будет? Начнет ли мать, которая прекрасно осведомлена о других ее любовниках – а первого Марго завела, будучи еще двенадцатилетней, – изображать ужас? Станет ли, глядя на нее своими пустыми глазами, говорить, что женщине следует хранить невинность до брачного ложа, и при этом, кривя губы, хрипло хихикать. Ведь вполне можно предположить, что, несмотря на все свои высоконравственные проповеди, мать на самом деле испытывает тайное наслаждение, воображая дочь в объятиях мужчины.

А если как ни в чем не бывало соврать? Например, сказать: «Нет, мы не любовники, но надеемся пожениться»? Что тогда? Мать рассмеется дьявольским смехом, поднимет руку и ударит ее по лицу? Или схватит за запястье и начнет выкручивать кисть? Приблизит к ней свое пугающее лицо и потребует: «Выкладывай, девочка, все как на духу, или я выпорю тебя собственными руками»?

Все-таки как странно, что такая сильная женщина когда-то позволяла собою помыкать. Поистине Екатерина Медичи – загадочное явление. Вот и Марго, отнюдь не трусиха, слывет самой отчаянной женщиной во дворе, а испытывает перед нею страх, как последняя служанка…

Пока Маргарита надо всем этим размышляла, дверь в ее покои отворилась, вошел ее младший брат. И как только юный принц обнял сестру, она тотчас позабыла про все свои печали. Они были очень дружны, их объединяла неприязнь к брату, герцогу Анжуйскому, которого назвали Эдуардом Александром, но мать изменила его имя на Генриха в честь покойного мужа. А настраивало их против старшего брата то, что его боготворила Екатерина.

Герцогу Алансонскому при крещении дали имя Эркюль, но все всегда его звали Франциском. Он был щуплым, невысоким, очень смуглым, с рябой кожей лица после перенесенной в детстве оспы. Будучи маленьким, Франциск мечтал вырасти большим и стать в семье «старшим братом», а потому безумно завидовал всем, кто был сильнее его, и любил доставлять им всевозможные неприятности. Его главнейшим врагом был не король – да и у кого мог вызвать ненависть полубезумный Карл? – а его брат герцог Анжуйский, который в случае смерти Карла мог сесть на трон, так как его во всем поддерживала мать. Герцог Алансонский ненавидел брата лютой ненавистью, но любил сестру, потому что она всегда стояла на его стороне, сюсюкалась с ним, буквально нянчилась с ним. Повзрослев, он стал видеть в ней соратницу.