Комната, в которую он привел ее, располагалась на самом верху одной из башен замка. Здесь она будет изолирована от остальных членов клана. Она не могла понять, кого защищал Макдан: их или ее. Как и остальные помещения этой крепости, комната оказалась темной, душной и наполненной дымом из двух сосудов с курящимися в них травами. Чувствуя головокружение и тошноту, Гвендолин подошла к закрытым окнам, широко распахнула их, а затем сделала несколько глубоких жадных вдохов свежего воздуха. Почувствовав, что очистила легкие от вони, дыма и запаха болезни, она повернулась лицом к Макдану.

– Это будет моя комната? – спросила она, игнорируя его вопрос.

Он кивнул.

Увидев это, она подошла к столу, схватила два курящихся сосуда и выкинула их в окно.

– Совершенно ясно, что твой клан презирает меня, – начала она, вновь поворачиваясь к нему, – но если я сумею завоевать их доверие…

– Проклятие! – послышался снизу разъяренный голос. – Вы что там, черт возьми, хотели убить меня?

Гвендолин охнула и выглянула из окна. На нее снизу смотрел толстый маленький человечек, сердито потирая ушибленную голову.

– Прошу прощения, – с жаром принялась извиняться она.

Хмурое выражение на лице коротышки сменилось ужасом.

– Ведьма! Ведьма! – закричал он и бросился прочь. – Она пыталась убить меня! Она послала мне знак смерти! Помогите! Помогите!

Гвендолин с отчаянием смотрела, как толстяк, вопя во все горло, убегал от нее.

– Полагаю, тебе следует оставить всякую надежду завоевать доверие клана, – сухо посоветовал Алекс. – Они крайне суеверны и никогда не смогут доверять ведьме. Кроме того, меня нисколько не волнует, подружишься ты с остальными членами клана или нет. Я привез тебя сюда только из-за того, что ты обладаешь силой. Теперь я хочу знать: ты можешь вылечить моего сына?

Гвендолин молча смотрела на него. Она не сомневалась, что мальчик смертельно болен и что его пытались лечить гораздо более искусные лекари, чем она.

– Как долго он уже болеет, Макдан?

Алекс устало пожал плечами.

– Точно не знаю. Он никогда не был здоровым ребенком, с самого рождения. Дэвид очень похож на свою мать, и лицом, и хрупким телосложением. Его мать умерла от этого, – мрачно закончил он.

– Но он же не всегда находился в таком состоянии, – возразила Гвендолин.

– Нет, – согласился он. – Мальчик стал чувствовать себя хуже, чем обычно, четыре месяца назад. Поначалу это казалось просто каким-то желудочным недомоганием. Организм отвергал поступавшую в него пищу. Когда он пытался есть, то испытывал ужасную боль. Постепенно аппетит у него совсем пропал. Он похудел, а затем ослаб. Элспет очень хороший лекарь, но она, похоже, не в состоянии помочь ему. Тогда я послал за лекарями из Сконы. Они жили здесь почти месяц, мучая бедного парня отвратительными зельями и жестокими процедурами: пускали ему кровь, давали рвотное и слабительное. Временами мне казалось, что они намерены уничтожить болезнь, разрушив его тело, но мой сын не очень-то подходил для их жестоких пыток. В конце концов я не выдержал его криков и отправил их восвояси. Его здоровьем опять занялась Элспет, ей помогала Ровена. Я молился, чтобы он поправился, но Дэвиду становилось все хуже. Тогда меня окончательно покинула надежда. Однажды до меня дошли слухи, что среди Максуинов живет ведьма. Мне сказали, она обладает огромной силой, хотя часто использует ее, чтобы творить зло. Мораг посоветовала мне найти тебя и привезти в замок. А теперь я хочу знать: ты можешь вылечить моего сына?

Гвендолин колебалась. Она не обладала волшебной силой и опытом врачевания, а помнила лишь кое-что из записок матери. По всем признакам мальчик должен был умереть и, возможно, еще до наступления утра. Но если она заявит это Макдану, тот поймет, что напрасно рисковал благополучием своего клана, и перестанет защищать ее.

– Болезнь мальчика очень серьезна, – начала она, – и он перенес процедуры, которые скорее ослабили его, чем принесли пользу. Я не могу с уверенностью утверждать, что вылечу его, – осторожно добавила Гвендолин. – Но я попытаюсь, Макдан.

Она не увидела на его лице проблеска надежды. Возможно, он уже пережил подобное и знал, как это больно. Поэтому он просто кивнул:

– Тогда я поручаю сына твоим заботам. Пока ты находишься здесь, можешь свободно передвигаться по всему замку, но тебе не разрешается выходить за его пределы без моего разрешения и без сопровождающих. Я вверил тебе его жизнь, и если состояние мальчика ухудшится, или он умрет, или ты попытаешься сбежать, пеняй на себя. Понятно?

– А если мальчик поправится?

– Если мой сын выздоровеет, тебе будет сохранена жизнь.

– И я буду свободна?

– Нет. Ты останешься здесь, чтобы лечить других, если они заболеют.

– Это нельзя назвать справедливой сделкой, Макдан, – запротестовала Гвендолин. – Если я спасу жизнь твоего сына, то хочу получить свободу.

– Я уже три раза спасал тебя от смерти, – напомнил он. – Дважды от Максуинов и один раз от разъяренного медведя. Твоя жизнь принадлежит мне, и если ты заслужишь, то получишь ее в качестве награды.

– Тогда убей меня, и покончим с этим, – сердито ответила она и отвернулась. – Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме.

Он почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается волна гнева. Неужели она не понимает, что у нее нет выбора? Он грубо схватил Гвендолин за руку и повернул к себе. Она оскорбленно вскрикнула и попыталась вырваться, но Алекс все сильнее сжимал ее, пока не почувствовал, что ее плоть может лопнуть под его пальцами, как спелая ягода. Другой рукой он взял ее за подбородок и заставил смотреть себе в глаза, давая понять, что не намерен терпеть ее дерзость.

– У тебя нет выбора, Гвендолин, – грубо сказал он.

– Это у тебя нет выбора, Макдан, – возразила она, и в ее серых глазах полыхнул огонь. – Если ты не согласишься освободить меня, то твой сын умрет.

Он знал, что его пальцы причиняют ей боль, но гнев Гвендолин, похоже, помогал ей справиться с ней. Внезапно он понял, какая она маленькая и слабая. Ее подбородок мог легко сломаться под его пальцами. Нежная кожа согревала ладонь, которой он сдавил руку девушки. Она часто и неглубоко дышала, щеки ее немного раскраснелись – то ли от невыносимой жары в комнате мальчика, то ли от гнева. Мягкие выпуклости ее грудей вздымались и опускались при дыхании, касаясь его обнаженной груди. Их тела разделяла лишь ветхая ткань ее платья.

Внезапно его охватило желание, слепое, всепоглощающее и непреодолимое. Не в силах справиться с собой, он отпустил подбородок девушки, запустил пальцы в ее волосы, а другой рукой обнял ее и крепко прижал к себе, впившись губами в ее губы. Она застонала и попыталась оттолкнуть его, но охватившее Алекса вожделение ошеломило его, лишило способности логично мыслить. Конечно, она сопротивлялась, но он не мог понять, не мог поверить, что клокотавшее в нем желание не воспламенило и ее. Его язык раздвинул сладкие девичьи губы и проник ей в рот, пробуя ее на вкус, овладевая ею, моля уступить. Она застыла на мгновение, как будто в шоке, а возможно, ее тело вспоминало его предыдущий поцелуй и то, как она ответила на него. Он застонал и еще более страстно поцеловал ее, обнимая все крепче, пока ее стройное нежное тело не оказалось плотно прижатым к нему.

Ее нерешительность вдруг исчезла, и она прильнула к нему и ответила на поцелуй с безрассудством, не уступавшим его собственному. Он хорошо понимал, что это было неправильно, неразумно, но продолжал сжимать ее в объятиях, гладить и целовать, как тонущий человек, который наконец нашел, за что ухватиться. Он был почти уверен, что скоро разум вернется к нему, но до этого момента он с радостью погрузился в это восхитительное безумие, в это украденное наслаждение, которое, как он думал, ему уже никогда не придется испытать вновь. Когда Флора была здорова, она тоже воспламеняла его, но не так, чтобы он лишался способности мыслить, с трудом мог дышать и забывал о том, кто он и где находится.

Он был мужем Флоры.

Испуганный собственной необузданностью, Алекс внезапно отпустил Гвендолин и отступил на шаг. Он недоверчиво смотрел на нее, размышляя, не околдовала ли она его. Эта мысль несколько успокоила его, поскольку если и не извиняла, то по крайней мере объясняла его непреодолимое влечение к девушке. Но она поднесла кончики пальцев к губам и в растерянности смотрела на него, как будто не могла понять, что с ними происходит.

– Хорошо, – произнес он необычно глухим голосом. – Вылечи моего сына, и я подарю тебе свободу.

Гвендолин ничего не ответила. Он расценил ее молчание как согласие.

– Вечером ты будешь ужинать в большом зале вместе с остальными членами клана, – распорядился он, направляясь к двери. Комната почему-то показалась ему очень тесной, и ему нужно было оказаться как можно дальше от девушки. – Я предупрежу своих людей, чтобы не пытались отравить тебя.

– Я не хочу обедать с твоим кланом, – заявила Гвендолин, все еще потрясенная тем, что произошло между ними. – Поскольку я пленница, то буду есть в своей комнате.

– Ты будешь есть тогда и там, где я скажу, – нетерпеливо возразил Алекс. – И я приказываю присоединиться ко всем в большом зале.

– Я не спущусь вниз, – покачала головой Гвендолин.

Он рывком распахнул дверь.

– Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы тебя силой привели туда.

Гвендолин пристально смотрела на него. Солнечный свет, проникавший в комнату сквозь открытые окна, сияющим нимбом окружал ее хрупкую фигуру. Он сверкал в черном шелке ее волос и золотом обводил изящные контуры ее стройного тела, заставляя Алекса с болью почувствовать ее красоту и женственность даже в этом оборванном и пропахшем дымом платье. Желание вновь охватило его, необыкновенно сильное, почти болезненное.

– Тебе понадобится другое платье, – хрипло пробормотал он. – Я распоряжусь насчет этого.

Уходя, он захлопнул за собой дверь.


– …Горшок сделал большой круг, затем остановился и повис в воздухе, как будто его удерживали чьи-то жуткие нечистые руки, – продолжал Мунро, для большей убедительности сложив ковшиком свои собственные пухлые ладони.

По огромному залу прокатился ропот.

– И что же ты делал? – поинтересовался Реджинальд.

– Ну, я просто стоял и смотрел на него, не в силах сдвинуться с места, потому что мои ноги превратились в камень, а когда я открыл рот, чтобы закричать, то не смог произнести ни звука. Вот тогда я понял, что ведьма заколдовала меня и что мне остается только молить Господа о спасении.

– А что было дальше? – спросил Лахлан.

– Ну, сосуд повисел там секунду, отбрасывая на меня огромную черную тень, – продолжил Мунро, взмахнув руками, чтобы произвести большее впечатление на слушателей. – Я почувствовал, как холод пробирает меня до самых костей. А когда мне стало казаться, что я больше этого не выдержу, горшок внезапно ринулся ко мне, подобно тому как сокол бросается на зайца. Я испустил громкий и протяжный крик ужаса, прежде чем он со всей силой ударил меня по голове, сбив с ног.

Он наклонил голову и показал на шишку размером с яйцо, красовавшуюся у него на макушке.

Женщины клана вскрикнули от ужаса.

– Прошу прощения, Мунро, но как тебе удалось закричать? – полюбопытствовал Оуэн. – Мне послышалось, ты сказал, что не мог издать ни звука.

– Это был беззвучный крик, – поправился Мунро. Прищурившись, он тихо закончил: – Самый ужасный из всех, что могут быть.

– Но почему эта ведьма выбрала именно тебя? – спросил Реджинальд. – Ты же не сделал ей ничего плохого.

– Не стоит даже надеяться, что Мунро будет единственным, кто пострадает от ее чар, – мрачно предупредила Элспет. – Ведьмам не нужна причина, чтобы творить зло. Они приносят несчастья другим людям просто так, ради собственного удовольствия!

– Надо же, – сказал Оуэн, качая головой. – Казалось бы, такая чудесная девушка.

– Я так не думаю, – раздраженно возразил Лахлан. – Чудесная девушка попробовала бы эликсир хотя бы из вежливости.

– Боже милосердный, Лахлан, приготовленное тобой зелье способно растворить сталь! – заметил Реджинальд. – Макдан здорово разозлился бы, если бы ты отравил его гостью, как только она вошла сюда.

– Возможно, напиток получился чересчур сильным, – согласился Лахлан. – Но я приготовил другой, и на этот раз мне кажется, что это как раз то, что нужно.

Он похлопал ладонью по маленькому кувшину, стоящему рядом с его кубком.

– Если она действительно ведьма, ее сила должна быть очень велика, поскольку на нее не подействовали развешанные в зале травы и амулеты, – с тревогой сказала Марджори, ставя на стол блюдо с жареным мясом. – Мне бы хотелось, чтобы Макдан позволил оставить их здесь еще ненадолго.

– А мне нет, – сказал Реджинальд. – У зала жуткий вид, а пахнет здесь еще хуже.

– Ведьма почувствовала их действие, – заверила Элспет Марджори. – Просто она использует свои чары, чтобы скрыть это. В комнате мальчика она выглядела совсем не так хорошо. Я видела, что дым беспокоит ее.