— А я хочу увидеть черную ведьму! — объявил Коннелл.

В тот вечер трудно было уложить их спать. Ветер крепчал и издавал зловещий свист по всему замку. Я чувствовала себя тревожно, потому что надвигался шторм. Это была одна из тех ночей, когда Колума не было со мной, и я знала, что это означало, — какой-нибудь корабль терпел крушение. Такое случалось и раньше. Я лежала в постели, испытывая ужасное беспокойство. Было уже около полуночи, но я знала, что уже не усну. Я думала о тонущем корабле, о Колуме и его людях, плывущих за трофеями.

Почему никогда никому не удавалось спастись? И, повинуясь какому-то чувству, я встала. Я не могла лежать в ожидании, позволяя воображению рисовать жуткие сцены: я должна знать, что происходило. Я надела плащ с капюшоном, непромокаемые сапоги и вышла из замка.

Ветер сразу же набросился на меня, стараясь сбить с ног. Пробираясь по стене, я вышла на тропу. Было трудно устоять на ногах, но я почти ползком добралась до берега. С подветренной стороны замка было небольшое укрытие. Я видела темные силуэты, бегающие туда-сюда почти у самой кромки воды. Волны поднимались, как гигантские чудовища, и с грохотом опускались на песок. Я слышала, как Колум крикнул:

— Нельзя еще выходить, подождем немного! Значит, там был корабль, крепко схваченный «Зубами дьявола». Ветер сорвал с меня капюшон, волосы разметались во все стороны. Ветер и дождь хлестали по юбке, они слепили меня.

Пока я стояла там, съежившись, передо мной замаячила фигура.

— Боже мой, что ты тут делаешь? — закричал Колум.

— Там корабль! — крикнула я в ответ. — Можно ли что-нибудь сделать?

— Что сделать? В таком море? Уходи, уходи немедленно!

Он взял меня за плечи. Я плохо видела его лицо, но даже по тому, что мне удалось увидеть, — в нем было что-то сатанинское.

— Не смей больше выходить, возвращайся! Делай, что я тебе говорю.

— Я хочу помочь…

— Иди домой, этим ты поможешь! — Он оттолкнул меня, и я пошла, спотыкаясь, к замку.

Если бы я могла чем-нибудь помочь тем людям на корабле, которых я не видела, но знала, что они там, я бы не подчинилась ему, но я ничего не могла сделать.

Я дошла до укрытия и прислонилась к стене. Я дрожала от холода, потому что одежда была мокрой от дождя и набегавших волн. Тут я увидела людей, идущих с мулами в нашу сторону. У каждого в руке был фонарь, они направлялись в Морскую башню.

Я вошла в замок, сняла мокрую одежду и досуха вытерлась. Меня тошнило от пережитого ужаса. Что-то говорило мне, что я не все узнала о том, что происходит в такие ночи.

Я завернулась в халат и подошла к окну. Ничего нельзя было различить, так было темно. И ничего не было слышно, кроме завывания ветра да ударов о камни разъяренных волн.

Я не стала ложиться, зная, что не усну. Колум так и не пришел спать в ту ночь. С рассветом шторм утих, ветер уже не так громко завывал, волны из последних сил наваливались на стены замка, израсходовав ночью весь свой гнев.

Я представляла, как внизу снуют лодки. Они привезут то, что смогут найти на корабле, и тайком принесут все в Морскую башню, а через несколько дней Колум отправится на поиски покупателя того, что захочет продать. А еще через некоторое время Дженнет скажут, чтобы она не приходила к своему любовнику в Морскую башню, потому что у него будет другая работа.

А там, в этом неистовом злобном море будут умирать люди, и некому будет спасти их. Колума интересовала не жизнь людей, его интересовал груз корабля, и, если бы спасли людей, какие осложнения это могло принести? А если бы спасенные потребовали обратно то, что было взято с их кораблей? Значит, в интересах Колума и его людей никто не должен был выжить? И вот этого я не могла забыть.

Как только рассвело, я оделась и снова пошла на берег. И там я нашла ее. Женщина лежала на отмели, ее длинные темные волосы покачивались на воде вокруг головы. Лицо было бледным, и я подумала, что она мертва. Я вошла в воду и поймала ее руку. Когда волна отошла, я подтянула ее ближе к берегу. Следующая волна чуть не утащила меня с ней, ибо море еще не успокоилось и волны были высокими. Но мне удалось вытащить ее на берег. Она лежала на песке, и я опустилась на колени возле. «Она мертва, — подумала я. — Бедная женщина!» Я взяла ее кисть и почувствовала удары пульса. И вдруг, к своему ужасу, я увидела, что она на последних месяцах беременности.

Мой отец показывал мне, как делать искусственное дыхание. Я повернула женщину вниз лицом, голову набок, положила руки ей на спину и всей тяжестью своего тела надавила на нее. Таким образом я выкачала воду из ее легких и, думаю, спасла ей жизнь.

Теперь мне нужно было как-то перенести женщину в замок. Я хотела положить ее в постель, чтобы о ней позаботились надлежащим образом, в чем она очень нуждалась.

Я вернулась в замок и позвала слуг. Мы взяли мула, и, несмотря на то, что женщина находилась в каком-то оцепенении, нам удалось посадить ее на мула и привезти во двор замка. Там я приказала отнести ее на кровать.

Ее поместили в Красную комнату и прямо в моем плаще положили на кровать. Я не хотела, чтобы ее принесли в эту комнату, но это сделали прежде, чем я смогла помешать, а теперь казалось неразумным переносить ее куда-то еще.

Женщина лежала неподвижно, и я сказала Дженнет:

— Не надо ее пока беспокоить, принеси только сухую одежду из моей спальни. Ее положение опасно, она беременна.

— Господи, бедняжка, конечно, потеряет ребенка! — воскликнула Дженнет.

— Попытаемся, чтобы этого не произошло, — ответила я.

Я послала слугу за доктором. Он жил в пяти милях от нас, но, если он нужен был в замке, немедленно приезжал. Потом я приказала принести горячего бульона и, оставшись с Дженнет, раздела женщину.

Я удивилась, увидев, что женщина моложе, чем я думала: вероятно, моего возраста или на год старше меня. Ее гладкая кожа, руки и ноги красивой формы восхищали. Беременность женщину не портила. Она обладала великолепными волосами — густыми, шелковистыми, почти иссиня-черными, какие редко можно увидеть в Англии. Можно было предположить, что она иностранка. Ресницы темные, как волосы; их черноту еще подчеркивала бледность кожи.

— Она находилась на этом корабле? — прошептала Дженнет.

— Наверное, да, — ответила я. — Нет другой причины, почему она была в море в такую ночь.

Взгляд Дженнет стал отсутствующим. Казалось, она ушла в воспоминания.

— Море может быть ужасным, — сказала она.

— Мы будем за ней ухаживать, пока она не поправится, — настаивала я.

Я поражалась, как быстро женщина приходила в себя. Я смогла покормить ее горячим бульоном, и у нее проступил на лице легкий румянец. Ее кожа светилась, было такое впечатление, будто за алебастром горел свет. Я подумала: «Никогда я не встречала такой красивой женщины!»

Я должна была предстать перед Колумом и знала, что он рассердится. Что бы он сделал, если бы сам нашел женщину? Думаю, он оставил бы ее на милость волн, и ей бы пришел конец.

Я пошла в спальню и столкнулась с ним лицом к лицу.

— Ты принесла в замок женщину? — сказал он.

— Она чуть не утонула! Я ухаживаю за ней: она беременна.

— Почему ты принесла ее?

— Она бы умерла, если бы я оставила ее там. Он схватил меня за руку:

— Какое тебе до этого дело?

— Если я вижу умирающего, я делаю все возможное, чтобы помочь, будь это мужчина или женщина.

— И ты принесла ее в мой замок?

— Это и мой дом.

— Не забывай, что ты живешь здесь по моей милости.

— А ты не забывай, что мое приданое весьма способствовало процветанию этого замка.

Глаза его сузились. Я знала, что Колум страстно любил мирские блага, наверное, по этой причине он стал «мусорщиком». Он и женился на мне не столько потому, что хотел меня, но потому, что я принесла ему хорошее приданое, несомненно, не хуже приданого Мелани Лэндор. Матушка повлияла на отца, чтобы мое приданое было приличным: было важно, чтобы я, будучи в положении, вышла замуж за человека, который был в этом виноват. Я находила это омерзительным, он — нет. Глаза его сверкали в предвидении тех богатств, которые море принесет ему.

— Ты становишься мегерой!

— А я начинаю понемногу узнавать тебя!

— Тогда узнай и это, — сказал он. — Я буду решать, кто будет гостем в моем доме.

— Что ты предлагаешь? Выгнать эту женщину? Она больна и умрет, если о ней не позаботятся. Что будет с ней?

— Какое мне дело?

— Может быть, это должно тебя касаться, раз ты забираешь себе груз корабля, на котором она путешествовала.

— Что я должен делать? Дать морю поглотить груз?

— Наверное, его нужно спасти и передать владельцам.

Колум неприятно рассмеялся:

— Я вижу, что моя умная жена, действительно, хочет взять мои дела в свои руки? — Смех внезапно прекратился, губы плотно сжались — Наоборот, я должен научить ее справляться со своими собственными. И чтобы она не вмешивалась в то, что видит, иначе скоро пожалеет об этом.

— И что ты сделаешь? Разденешь меня и привяжешь к столбу, будто я служанка, которая провинилась? Возьмешь в руки кнут, или это слишком низко для твоих благородных рук?

Он шагнул ко мне и поднял руку как бы для удара. Он и раньше так делал, но, как и раньше, удара не последовало.

— Берегись, если я действительно рассержусь, мой гнев будет ужасен!

— Я знаю это, — сказала я, глядя ему в глаза, — но не собираюсь быть твоей марионеткой, лучше умереть.

Колум засмеялся, на лице появилась нежность. Он схватил меня и крепко прижал к себе.

— Ты моя жена, ты дала мне лучшего в мире сына, я доволен тобой! Но знай, я не потерплю противоречий, моя воля — закон. Я благосклонен к тебе: еще ни одна женщина не нравилась мне так долго. Пусть оно так и будет.

— А что с той женщиной из моря? Ты выгонишь ее?..

Он на мгновение задумался. Я видела, что он отчаянно ищет решение. Он был сердит, потому что нашлась одна спасшаяся женщина и я принесла ее в дом, сохранив ей жизнь. Он предпочел бы, чтобы она умерла как свидетель. Он мог отослать ее, но что, если она потом все расскажет?

— Не сейчас, пусть пока побудет здесь.

— Она беременна.

Колум молчал несколько секунд, потом спросил:

— Когда должен родиться ребенок?

— Трудно сказать, думаю, месяца через два. Он задумался, потом сказал:

— Она может остаться, по крайней мере, до рождения ребенка. Ты уже говорила с ней?

— Она еще не может разговаривать. Кажется, она… чужестранка.

— Испанка! — скривил он губы.

— Это был испанский корабль? Он не ответил.

— Ладно, — сказал он, — незачем что-то решать сейчас.

— Мне кажется, она знатного происхождения.

— Тогда мы заставим ее работать на кухне, чтобы она забыла об этом.

Я подумала: «По крайней мере, он не выгонит ее, пока не родится ребенок. Бедняжка, куда она потом пойдет?» Ходили печальные слухи об испанских моряках, потерпевших крушение у наших берегов во времена Армады, но то были мужчины. Одна мысль о том, что женщину выгонят просить милостыню в незнакомой стране, с маленьким ребенком, приводила меня в ужас. Колум сказал:

— Ты говоришь, она похожа на иностранку? Где она?

— В Красной комнате.

— Комната моей первой жены? Та, в которой, как ты считаешь, есть призрак? Ну что ж, может быть, призрак поможет нам от нее избавиться. Я посмотрю на нее, пошли.

Мы вместе пошли в Красную комнату. Он открыл дверь и прошел к кровати. Женщина лежала, словно изваянная из алебастра. Волосы ее, теперь сухие, рассыпались по плечам. Идеально правильные черты лица, густые ресницы. Я хотела, чтобы она открыла глаза. Мне казалось, эффект был бы поразительным.

Колум смотрел на нее, не отрываясь.

— Боже, какая красавица! — наконец сказал он.

***

Через несколько дней она уже могла встать. Удивительно, как женщина в ее положении смогла пройти сквозь такое испытание. Я послала за повитухой, которая помогала мне при родах, и попросила ее осмотреть нашу больную. «Состояние хорошее, а все происшедшее не сказалось на ребенке», — сделала заключение повитуха.

Женщина говорила на ломаном английском. Она была испанка, как я и предполагала, — факт, говорящий против нее, ибо ненависть к этому народу сохранилась у нас, хотя мы и разбили Армаду. К сожалению, она мало что смогла нам рассказать. Когда я задавала ей вопросы, она качала головой. Она не помнила, что случилось, знала только, что была на корабле;, но не знала, почему. Очнулась она только в замке Пейлинг; я спросила ее имя, но она не помнила и этого.