Сенаре было три года, она была не по летам развитая и, конечно, красивая прямо писаная красавица. Отец внимательно смотрел на нее и кивал головой. Мне казалось, что он считает ее побочной дочерью Колума. Он внимательно выслушал историю о Марии, как ее вынесло на берег, как ее принесли в замок, где она родила девочку. Я видела огонек в его глазах, когда он смотрел на Колума. Это означало, что он понял, каким способом Колум ввел в семью еще одного своего ребенка. Он не стал бы так думать, если бы видел эту бедную полумертвую женщину, которую я нашла на берегу. Но его глаз знатока быстро оценил внешность Сенары.

— Она будет красавицей, эта малышка, — проговорил он и закашлялся от смеха. Ему нравилось думать о грехах других мужчин, думаю, это позволяло ему считать и свои в порядке вещей.

Я помню горячий спор в то Рождество. Отец изливал свой гнев на испанцев, как делал это в дни моего детства. Он задыхался от гнева, когда говорил о десанте, который они высадили в июле на Пензанс.

— Черт возьми, эти доны совершают набеги на наши берега. Они забыли, что мы их выгнали с моря?

— Разве? — изумилась матушка. — Если это так, как им удалось добраться до Пензансе?

— Наше побережье! — захлебывался от возбуждения отец. — Что ты скажешь на это, зять? Считаешь ли ты, что мы должны сесть на корабли и гнать их?

— Я так думаю, — сказал Колум.

— Торговля! — фыркнул отец. — Она хороша, когда мы покончим с донами. Но до тех пор, пока у них хватает наглости совершать набеги на наши берега, нам остается только одно — действовать на их берегах.

— Вы нанесете им больше вреда, если лишите их торговли, — сказала матушка.

— Нанесете вред! — взорвался отец. — Да я убил бы их всех, вышвырнул бы с моря!

И он уже был за то, чтобы вывести свои корабли из торгового предприятия и пойти войной на Испанию.

— Мы еще не покончили с испанцами! — рычал он. — Черт возьми, когда же они получат хороший урок?

Колум и отец говорили об испанцах с отвращением. Отцу нравился Колум, только он не мог понять, почему Колум не был моряком?

— Хотел бы я найти золотую жилу, как сэр Уолтер Рейли, — сказал Пени.

— Он ее еще не нашел, — напомнила ему матушка. — Но он просто обязан, если захочет вернуть расположение королевы, которое потерял, соблазнив одну из ее фрейлин.

— Бедный Рейли! — сказал отец. — Не сомневаюсь, она попросила, чтобы ее соблазнили. По-моему, ни одну женщину нельзя взять против ее воли.

— Вы, мужчины, воображаете себя неотразимыми, — сказала матушка, — но иногда вам попадаются жертвы, не расположенные к вашим ласкам.

Глаза отца устремились на матушку, подавляя веселье. Я подняла голову: Колум смотрел на меня. Я подумала, что хотела бы остаться здесь, со своими детьми навсегда, тут я чувствовала себя в безопасности.

Эдвина и ее сын были, конечно, с нами. Карлос был в море, и в такое время она обычно жила в Лайон-корте. Матушка знала, как Эдвина могла сильно беспокоиться, а при ее странном даре она всегда боялась, что та увидит какую-нибудь беду.

Эдвина заговорила со мной, когда мы оказались одни.

— Сейчас я спокойна за тебя.

— Почему ты раньше беспокоилась обо мне?

— У меня было тревожное чувство, что в замке что-то нехорошее. Помнишь, я говорила тебе?

— Да, помню. Это имело отношение к Марии, но она исчезла, ты знаешь, так же внезапно, как появилась.

— Это было странное чувство… смутное, хрупкое. Теперь я чувствую себя… немного спокойнее.

— Значит, мне ничего не грозит? — с чувством сказала я.

Эдвина ответила:

— Как будто зло, которое угрожало, пока отступило, но больше ничего не могу сказать.

Конечно, это было влияние Марии. Я часто удивлялась, что с ней сталось? Она ушла, ничего не взяв с собой. Это было очень странно. Эдвина обняла меня.

— Будь осторожна, Линнет! — сказала она. И я подумала, может быть, она еще тревожится за меня?

Тот год прошел, почти ничем не отмеченный. Я была рада, что, кажется, о Марии забыли — так было лучше для Сенары. Красная комната все еще оставалась «комнатой, посещаемой призраками», но имя Марии упоминалось уже редко.

Сенара росла и превращалась в обычную маленькую девочку, с той только разницей, что была исключительно красива. Дружба между Тамсин и ею стала еще более заметна: Сенару, склонную к непослушанию, могла призвать к порядку только Тамсин.

Я проводила много времени в детской, учила детей, потому что это было уже необходимо. Я, конечно, была пристрастна, но сообразительность моей дочери доставляла мне истинную радость. Ее ласковая натура пленяла меня, и больше всего — покровительственная черта характера, так заметная в отношении ко мне и Сенаре.

Я пыталась выбросить из головы свои сомнения и страхи в отношении Колума. У меня были дети, моя матушка жила не так далеко от меня (я знала, как она страдала оттого, что между нею и ее матерью было такое большое расстояние), поэтому я сказала себе, что у меня все-таки есть за что благодарить судьбу.

Если бы я не знала о том, чем занимается Колум, я была бы счастлива все эти годы. Потребовалось еще два года, прежде чем я поняла, что они были только затишьем, периодом ожидания, и что тучи, которые стали собираться вокруг меня, просто отступили. Они могли еще возвратиться и разразиться грозой над моей головой.

В те годы страна жила мирно, хотя были схватки с Испанией, постоянным врагом Англии. Поражение Армады спасло нас от вторжения, но не уничтожило врага полностью. Но был один печальный день для страны, и особенно для Запада, когда мы услышали, что умер сэр Фрэнсис Дрейк. Он и сэр Джон Хокинс отправились с военным флотом атаковать испанские поселения в Западной Индии, и оба погибли. Особенно жаль, что погиб сэр Фрэнсис, который так много сделал хорошего для Плимута, представляя его в парламенте. Ведь это он провел воду в город от реки Миви, построил шесть мельниц для помола зерна и организовал строительство стен и укреплений.

Матушка была очень огорчена.

— Как много хорошего он сделал в мирное время. Почему он должен был поехать в эту экспедицию? Какое имело значение то, что у испанцев в этих местах накоплены сокровища? Ну и пусть они будут у них. Разве лучше, если для того, чтобы взять их, великий человек должен лишиться жизни?

— Он умер так, как хотел умереть! — прорычал отец.

А потом было сожаление, когда мы услышали, что испанцы взяли Кале. Означало ли это, что наши враги опять возрождались? Наша королева заключила союз с французами, но их любили не больше, чем испанцев. И была большая радость, когда адмирал Говард опустошил Кадис. Мой отец говорил об этом целый год. «Потери испанцев достигли двадцати миллионов дукатов!» — злорадствовал он. До нас доходили подобные новости, но потом целые месяцы проходили тихо; случавшееся в стране мало влияло на нашу жизнь.

Теперь я часто бывала у матери: дети подросли и ездить с ними стало легче.

Мои отношения с Колумом тоже претерпели изменения. Я не была уже так необходима ему. Бывали моменты, когда наша страсть вспыхивала вновь, но потом он казался почти равнодушным ко мне. Его отлучки были все дольше, но я уже знала, что нельзя спрашивать, куда он уходил, да я и не хотела знать. Я не видела выхода из положения: или я должна принять Колума, каков он, есть со всеми его делами, или отказаться от него и уехать. Но оставить его означало оставить детей, а этого я не могла, и я сделала то, что казалось единственно возможным: я закрыла глаза на то, чего не хотела видеть, и осталась.

Поездки к матушке были моим спасением, иногда дома был и отец. Лэндоры были там частыми гостями, но они никогда не приезжали, когда там была я, не только из-за моих прежних отношений с Фенимором, но и потому, что я вышла замуж за мужа Мелани. Матушка как тактичная женщина организовала наши визиты так, чтобы они никогда не совпадали.

Я слышала, что наша торговая компания процветала, теперь у нее был целый флот. Торговля оказалась очень доходным делом, и даже произошло слияние нескольких торговых компаний, зарегистрированных по чартеру.

— Конечно, ядром дела стал Фенимор Лэндор, — сказала мне матушка однажды. — Отец твой временами полон энтузиазма, а иногда он у него куда-то исчезает. У него все-таки сердце пирата, хотя я говорю ему, что страна больше выиграет от торговли, чем от сражений. Он не соглашается и приводит в пример Великое поражение. Я знаю, это была славная победа, но какой урон нанесен и нам, и Испании?

Насколько лучше было бы, если бы каждый шел своим мирным путем.

Я знала, что она была права и что отец с ней никогда не согласится. Но как я хотела, чтобы Колум присоединился к ним вместо того, чтобы заниматься своей жуткой торговлей.

Одно удивляло меня и Колума: с рождения Тамсин я не беременела. Иногда я думала, что это связано с моим настроением: я не хотела больше иметь детей. Можно сказать, что я не хотела, чтобы их отцом был убийца. И все же, сколько из нас могли сказать, что они не дети таких отцов? Уж, конечно, не я: мой отец бил многих по той простой причине, что они были испанцами, и потому, что он хотел то, что имели они Но это казалось совсем другим: он рисковал своей жизнью, убивая, а Колум заманивал людей на смерть, просто чтобы захватить их груз. В глубине сердца я не могла с этим примириться; я верила, что, когда появится возможность, я убегу.

Если бы я освободилась от него, забрала детей и вернулась в свой старый дом, могла бы я начать все сначала и быть счастливой? Я не знала, у меня было ощущение, что это период ожидания. Дети мои уже не были малышами, они быстро росли. Я обещала себе, что решение я приму потом.

А потом случилась странная вещь. Я гостила в Лайон-корте несколько недель и возвращалась домой. Был жаркий ветреный день. Дети радовались возвращению домой, как всегда, хотя им и нравилось в Лайон-корте. Подъезжая, я взглянула на башни замка и почувствовала трепет, как всегда, когда какое-то время меня не было дома. Первыми я увидела башни Изеллы и Морскую. Каждый раз, когда я видела башню Изеллы, я вспоминала тот день, когда была заперта там. Мне до сих пор чудилась заплесневелая сырость затхлой морской воды. Вспоминала и про тех двух жен, которые жили так близко и не знали о существовании друг друга. Я всегда возвращалась домой с каким-то нехорошим предчувствием.

Коннелл сразу захотел посмотреть, хорошо ли грум Джерри смотрел за его собачками и соколами, пока его не было дома. Тамсин, Сенара и я прошли в мою спальню, потом Дженнет с девочками отправились в свои комнаты.

Я оглядела мою комнату, полную воспоминаний, но в этот день она казалась странной. Действительно ли это было так, или мне это казалось? Когда я возвращалась после очередного отсутствия, древность этого замка всегда давила на меня. Лайон-корт был современнее по сравнению с этим замком и носил меньше отпечатков прошлого.

Не знаю почему, но в тот вечер, сразу после приезда, я направилась в Красную комнату. Может быть, потому, что меня подавляла разница между этим местом и моим родным домом: маленькие комнаты, винтовые лестницы, неожиданные повороты — все это вызывало ощущение, будто тебя взяли из этого мира и перенесли в другую эпоху. И я чувствовала в тот вечер, как меня что-то подталкивало к Красной комнате.

Я постояла несколько секунд у двери. Эдвина сказала бы, что какая-то сверхъестественная сила посылала меня туда. Открыв дверь, я почувствовала, как дрожь пробежала по спине и волосы на голове встали дыбом. Эта комната всегда была темной — может быть, иначе она и не заслужила бы такую плохую репутацию длинная щель вместо окна пропускала очень мало света, но глаза мои, привыкшие уже к мраку, видели хорошо, и, я уверена, не обманули меня. Как только я открыла дверь, я сразу почувствовала, что в комнате кто-то есть. Пока я стояла на пороге, неясная форма приняла знакомые очертания, она возникла будто из занавесок, висящих по обе стороны окна.

Я затаила дыхание, у меня задрожали колени. Потом фигура направилась ко мне, медленно скользя. Запах мускуса окутал меня, она прошла мимо, слегка задев меня, и вышла в коридор.

Несколько секунд я не могла двинуться с места. Я была потрясена. Я просто стояла, не шевелясь, в нос мне ударил безошибочный аромат ее духов.

Очнувшись, я крикнула:

— Мария! Что ты делаешь здесь? Жуткая тишина. И тут я вновь обрела возможность двигаться. Я выбежала из комнаты. Пусто.

— Я видела призрак? — громко произнесла я.

***

Где была Мария? Никто не знал. Я не могла хранить в себе эту встречу. Я сказала Колуму:

— Я видела Марию, Колум! Я видела ее так же ясно, как вижу тебя.

— Как это могло быть? Где она?