– И приказ императора жениться на невесте убитого.

Марья Семеновна успокаивающе погладила Лизу по руке.

– Давайте сменим тему, милочка, этот разговор слишком волнует вас. Боже мой, да вы вся дрожите! – испуганно воскликнула она, внимательнее посмотрев на молодую женщину. – И зачем я только об этом заговорила?

– Нет-нет, ничего, – пробормотала Лиза. – Я… просто неважно себя чувствую сегодня.

Каким-то чудом ей удалось справиться с волнением, и теперь она ощущала, как в ней поднимается волна холодной ненависти к мужу. Так вот, оказывается, как все было на самом деле! А она-то думала, что он женился на ней если не по любви, то, по крайней мере, по сердечному влечению. Наивная дурочка! Но он-то хорош… ревнивый супруг! Да как он посмел обвинить ее в потере невинности, когда женился на ней по чистому расчету?! Будь у нее до свадьбы хоть десять любовников, это ничего бы не изменило. «Я не собираюсь объявлять наш брак несостоявшимся…» Да куда уж! На Кавказ-то, под черкесские пули, небось неохота ехать! «И у меня есть на это свои причины, которые тебе совсем необязательно знать…» Отчего же необязательно? Разве не вы, господин Тверской, утверждали, что у мужа и жены не должно быть друг от друга тайн? Лицемер! Низкий, коварный, лживый лицемер!

Совладав со своими чувствами, Лиза посмотрела на тетушку с милой улыбкой.

– Мари, дорогая моя, послушайте меня… – она на мгновение опустила ресницы. – Я тут немного подумала и вот что решила. Хватит мне страдать от невнимательного отношения мужа. Пора…

– …начать выезжать в свет и обзавестись толпой галантных поклонников, – закончила за нее графиня. – Вы правильно решили, дитя мое. Я и сама хотела поговорить с вами об этом, но все ждала, пока вы освоитесь на новом месте и будете готовы. Но, раз вы уже все обдумали, то… – она подмигнула молодой женщине и лукаво рассмеялась. – То и не будем с этим тянуть. Сейчас, когда в Петербурге осталось так мало общества, это будет гораздо проще для вас. И для начала… Для начала мы с вами отправимся в театр. А потом я устрою у себя раут в вашу честь и представлю вас обществу.

– Спасибо, Мари, – благодарно улыбнулась Лиза. – Тогда я прямо сейчас велю горничным готовить наряды.

– Прекрасно, ma chere. Зовите вашу служанку. Но сначала, – Марья Семеновна заговорщицки улыбнулась племяннице, – велите принести нам шампанского. Выпьем за успех нашего начинания и… несокрушимую женскую солидарность.


На другой день завсегдатаи Александринского театра были весьма заинтригованы, увидев в ложе бенуара очаровательную смуглянку в белом атласном платье и элегантном алом веночке а‑ля Тальони. На груди незнакомки красовались великолепные бриллианты. Она обмахивалась веером из красных испанских кружев. Прекрасные темные глаза женщины заинтересованно и чуть-чуть насмешливо осматривали залу, на хорошеньких пухлых губах играла едва уловимая усмешка.

Рядом с красавицей сидела графиня Полтева, улыбаясь загадочной улыбкой и приветливо кивая знакомым молодым людям. Один из них, поощренный этим доброжелательным кивком, нерешительно приблизился к ложе. За ним последовал второй, третий… В конце первого акта в ложе графини находилось трое молодых мужчин. В антракте их число удвоилось. Когда же опера закончилась, хорошенькую княгиню Тверскую и ее тетушку провожала целая толпа предупредительных кавалеров. И все они были приглашены на завтрашний раут в особняк графини Полтевой.

Через пять дней Лиза отправилась на свой первый столичный бал. Переступая порог огромной сияющей залы, она не чувствовала ни малейшего трепета или страха, только приятное волнение, окрашивающее ее щеки нежным румянцем. И эта, на первый взгляд, странная уверенность в своем успехе имела вполне определенные причины: ведь ее бальная карточка была уже наполовину заполнена.

К концу первой недели после Лизиного дебюта взыскательное столичное общество единогласно признало, что юная мадам Тверская чрезвычайно мила, приятна в общении, и ее манеры вполне соответствуют bon genre (хорошему тону). А один молодой франт, только что вернувшийся из Парижа, во всеуслышание заявил, что она похожа на настоящую светскую львицу – новый женский образ, пришедший на смену образу томной романтической красавицы и весьма почитаемый в нынешнем французском свете.


Он ехал на лошади через бесконечный темный лес. Высокие деревья зловеще смыкались над головой. Мохнатые ели тянули к нему широкие ветви, словно пытались схватить, и от этого его лошадь испуганно шарахалась то в одну сторону, то в другую. Он придержал повод. Лошадь остановилась, и он с беспокойством огляделся, стараясь найти хоть какой-то просвет в сплошной стене деревьев.

Внезапно рядом раздался пронзительный женский крик. Он сразу узнал этот голос, и его бросило в холод. Это кричала Лиза. Ее голос, наполненный болью и ужасом, звучал совсем близко, но Алексей ее не видел, и поэтому не мог прийти на помощь.

Крик повторился, и Алексей наугад направил лошадь в его сторону. Они врезались в густую чащу деревьев, и противные ветви облепили их со всех сторон. Алексей потянулся к сабле, надеясь прорубить дорогу, но вместо стальной рукояти его ладонь коснулась другой человеческой ладони. Он повернул голову. И увидел прямо перед собой злобно оскалившееся лицо Глебова. От ужаса и изумления Алексей застыл на месте. А Глебов вдруг торжествующе посмотрел на него и медленно, отчетливо произнес:

«Я всегда жестоко мщу своим врагам. Даже если для этого приходится встать из могилы».

В отчаянном усилии вскинув руку, Алексей изо всех сил обрушил сжатый кулак на голову противника. Раздался хруст, затем недовольное ворчание… И Алексей проснулся.

– Тьфу ты, господи! – пробормотал он, проводя ладонью по взмокшему лицу. – И приснится же этакая дрянь!

Рядом снова послышалось недовольное ворчание. Повернув голову, Алексей увидел на соседней подушке лицо Анастасии. Пробормотав во сне что-то неразборчивое, она перевернулась на другой бок и снова мирно засопела. Тогда Алексей осторожно откинул одеяло и встал с кровати.

Августовское утро было великолепным. Над гладью Финского залива стелился серебристый туман. Из его дымки выступали верхушки кустарника, живописно разбросанного вдоль пологого берега. Огромный газон перед коттеджем переливался радужными капельками росы. Посмотрев на высокие стрельчатые окна спальни (дача была выстроена в новомодном готическом стиле), Алексей представил себя средневековым рыцарем из замка. «Хорош рыцарь, – внезапно мелькнуло у него в голове. – Не сумел защитить свою даму от злодея».

И сразу очарование чудесного утра исчезло. На смену романтическим мечтаниям пришли привычные невеселые мысли. О Лизе, об их размолвке, о неизвестных злоумышленниках, которых он, к своему огромному стыду, так и не сумел наказать. И об этом странном, зловещем сне.

Прошел целый месяц с того дня, как он оставил жену на попеченье тетушки и уехал в Петергоф. Скоро двор – а вместе с ним и кавалергардский полк – вернется в город. А он так и не научился думать о Лизе спокойно, как о чужом человеке. Воспоминание о ее предательстве до сих пор причиняло ему мучительную боль. Мысль о том, что у них уже никогда не будет прежних теплых и доверительных отношений, была невыносима. Вдобавок ко всем этим терзаниям примешивались непонятные угрызения совести. Будто это не Лиза была перед ним виновата, а он перед ней.

Эти уколы совести отравляли ему все петергофские удовольствия. Даже ночные часы с пылкой красавицей Анастасией не доставляли ему прежней радости. Хуже того, любовница постоянно его чем-то раздражала. И это порядком тревожило его, потому что Анастасия вовсе не изменилась в худшую сторону – она осталась такой же, какой была всегда. Зато… зато изменился он сам.

– Но этот сон, – задумчиво пробормотал он. – Откуда он взялся? Я же никогда не думал о том, что Глебов мог каким-то чудным образом остаться в живых. Это все Лизины фантазии.

«Я всегда жестоко мщу своим врагам. Даже если для этого приходится встать из могилы»… – вспомнились ему слова Глебова из сна.

Алексею вдруг стало зябко, будто на него и впрямь повеяло могильным холодом. Почему, почему Глебов сказал ему во сне это? Ведь ничего такого перед смертью он не говорил. Впрочем, он был убит наповал и вообще ничего не успел сказать. Может, это всего лишь отражение собственных мыслей Алексея? Они оба враги Глебова: он, Алексей, потому, что убил, а Лиза – потому что вышла за убийцу жениха. Но месть… Каким образом Глебов мог ему отомстить? Ведь не сделался же он, и впрямь, вампиром!

«А что если первым мужчиной Лизы был вовсе не Андрей, а Глебов? – вдруг пришла ему на ум чудовищная догадка. – Да нет, вздор, – тут же возразил он себе. – Если бы это был он, зачем бы она запиралась? Впрочем, довольно об этом. От таких мыслей можно с ума сойти!»

Встряхнув головой, чтобы прогнать тягостное наваждение, Алексей бесшумно оделся. Потом вышел во двор, велел оседлать своего любимого жеребца Султана и выехал на дорогу. Миновав несколько дач, он оказался в парке Александрия, неподалеку от императорского дворца Коттеджа, или, как его еще называли, дачи Николая Первого. В этом дворце сейчас отдыхала царская семья. Тут же несли службу офицеры кавалергардского полка. Заступать на дежурство Алексею было еще рано, поэтому он решил немного покататься по парку.

Вскоре он встретился со своим сослуживцем, поручиком Стрешневым. Последнюю неделю Стрешнев провел в Петербурге и теперь возвращался в полк.

– Что нового в столице? – спросил Алексей.

– Да что там будет нового, – с усмешкой отвечал Стрешнев. – Все то же. Общества мало, поэтому премьер не дают, только старые, десять раз виденные спектакли да опостылевшие водевили. Одно хорошо: на балах просторно, никто не отдавливает ног. Да дамы стали любезнее, потому что мало кавалеров. А кавалеры теперь приглашают на мазурку даже дурнушек, потому что мало дам. Правда, одна интересная новость все же имеется.

– И что же это за новость?

Стрешнев взглянул на приятеля с хитрой улыбкой.

– В петербургском свете появилась новая очаровательница. Только что из деревни, свежа, как майская фиалка. И, вообрази: не успела появиться на своем первом балу, как сразу обзавелась кучей обожателей.

– Да ну? – Алексей с сомнением посмотрел на Стрешнева. – Неужели так хороша?

– Истинный крест! – заверил поручик. – Нет, не скажу, что красавица, но мила необычайно. И такая веселая, общительная… Такие остроумные мысли иногда высказывает, что хоть записывай. И представь: никакого жеманства, никакой притворной чувствительности… Словом, полная противоположность Анастасии Белозерской.

– Ну, уж это ты зря…

– А вот и не зря!

– Не верю, чтобы она была интересней Анастасии.

– И напрасно!

– Да кто ж она?!

– Жена твоя, – торжествующе пропел Стрешнев. И залился веселым смехом, довольный, что ему удалось так ловко подкузьмить приятеля и перефразировать строчку из «Евгения Онегина».

Алексей почувствовал, как в лицо ему бросилась кровь. Только огромным усилием воли он не выказал своих чувств: изумления, растерянности, досады. Лиза начала выезжать в свет. Как, без него? Без официального представления в качестве его жены? Да еще и завела себе поклонников, что казалось уж совсем невероятным. Да как она вообще решилась выезжать? Не побоялась, что ее плохо примут, что кто-то станет смеяться над ее провинциальными манерами… Невероятно!

– Да кто ж она?! Жена твоя! Да кто ж она?! Жена твоя! – снова и снова повторял со смехом Стрешнев. – Да уж, брат, вот как оно иной раз случается! Сидишь тут и не знаешь ничего. Так приедешь однажды на бал, увидишь хорошенькую незнакомку и спросишь: «Кто там, в малиновом берете, с послом испанским говорит»? Вот анекдот-то выйдет!

С трудом сдержав желание заехать по улыбающейся физиономии поручика, Алексей принял безразличный вид и небрежно произнес:

– Не понимаю, что ты находишь в этом удивительного. Ну, выезжает моя жена в свет, ну, появились у нее поклонники… Что же здесь странного? Не сидеть же ей, в самом деле, дома?

– Не знаю, может быть, оно, конечно, и так, – рассудительно заметил Стрешнев. – А только я бы на твоем месте не оставлял такую хорошенькую и бойкую женщину без присмотра.

– Да что за чепуха! – с досадой воскликнул Алексей. – Мы светские люди, не ревновать же мне жену к каждому, кто решит пригласить ее на танец! Вот еще глупость!

– «Как быть? Я жить привык беспечно, и ревновать смешно… Конечно»… – Стрешнев увлеченно прочел отрывок из лермонтовского «Маскарада» и собирался декламировать дальше, но, встретив мрачный, как туча, взгляд Тверского, мгновенно замолчал. – Полно, Алекс, не дуйся, я вовсе не хотел сказать ничего обидного, – примирительно сказал он. – А жена твоя, и в самом деле, очаровательна. Я тебе даже немного завидую.

Они переменили тему и минут через пять расстались. Свернув в уединенную аллею, Алексей остановил коня и задумался. Новость, сообщенная Стрешневым, сразила его наповал. Оставляя Лизу в Петербурге, он и подумать не мог, что она отважится пуститься в светскую жизнь. Конечно, здесь не обошлось без участия любезной тетушки Марьи Семеновны… Чтоб ей пусто было! Наверное, в столице над ним уже смеются. Да и, в самом деле, что может быть нелепее – узнавать о светских успехах жены от третьих лиц. Нечего сказать, удружила тетушка. Да и Лиза тоже хороша.