Либба Брэй - Великая и ужасная красота

Пиппа таращится на мистера Бамбла огромными умоляющими глазами. И ее очарование производит желаемый эффект.

— Дорогая, но вы должны понимать, что если я разорву нашу помолвку, то ваша репутация — и даже сама ваша добродетель — окажутся поставленными под сомнение!

Ах, ну да. Мы должны ужасно бояться, что мир усомнится в нашей добродетели. Это ведь позор!

— Да… — чуть слышно произносит Пиппа, опуская взгляд. — Потому я и подумала, что лучше будет, если я откажу вам.

Она снимает с пальца обручальное кольцо и опускает в ладонь жениха. Я жду, не станет ли мистер Бамбл умолять Пиппу передумать, не заговорит ли о своей любви, о том, что ее болезнь не имеет для него значения… Но он, кажется, испытывает лишь искреннее облегчение, и тут же говорит слегка высокомерным тоном:

— Но в таком случае что я должен сказать вашим родителям?

— Скажите, что я еще слишком молода и глупа, чтобы стать хорошей супругой, и что вы достаточно благородны для того, чтобы позволить мне разорвать помолвку и при этом сохранить репутацию. Они не станут спорить с вами.

Пиппа никогда не выглядела чудеснее, чем в этот момент. Она высоко вскинула голову, глаза загорелись триумфом. Наконец-то, впервые в жизни, она не захотела отдаться течению, а решила плыть против него.

— Что ж, очень хорошо…

В гостиную вплывает миссис Найтуинг.

— Ох, мистер Бамбл, прошу простить, что вам пришлось меня ждать. У одной из наших девушек случилась ужасная истерика, но, похоже, теперь она в полном порядке.

— Это не имеет значения, миссис Найтуинг. Я как раз собрался уходить.

— Уже?

Миссис Найтуинг смущена и озадачена.

— Да. Боюсь, у меня есть неотложные дела, требующие моего внимания. Желаю доброго дня, леди.

Растерянная миссис Найтуинг тем не менее не забывает о долге и идет проводить мистера Бамбла.

— Ну, как у меня получилось? — спрашивает Пиппа, с размаху падая в кресло.

— Блестяще! Просто блестяще! Сама мисс Лили Тримбл не сыграла бы лучше!

Пиппа внимательно осматривает палец, лишившийся кольца.

— А колечко-то жаль, между прочим!

— Тебе надо было подождать, пока он сам попросит его вернуть!

— Он бы этого не сделал.

— Вот об этом я и говорю!

Мы хохочем во все горло, когда в гостиную возвращается миссис Найтуинг, полная подозрений, с хищным видом.

— Пиппа, между вами и мистером Бамблом все в порядке?

Пиппа нервно сглатывает.

— Да, миссис Найтуинг.

— Тогда скажите, бога ради, куда подевалось ваше кольцо?

Этот момент мы упустили. Как объяснить всем исчезновение кольца? Но Пиппа вскидывает подбородок, и в ее глазах мелькает веселая улыбка.

— Ах, это… Мистер Бамбл заметил в камне трещину.

Мы сидим в личном салоне Фелисити, отгороженном от большого холла яркими шарфами и шалями. Мы с Пиппой рассказываем остальным об утренней встрече с мистером Бамблом; мы спешим, перебивая друг друга.

— А потом Пиппа сказала…

— …что он заметил трещину в камне!

Мы хохочем до хрипоты, пока у нас не начинают болеть щеки.

— Ох, это все просто грандиозно! — восклицает наконец Фелисити, вытирая выступившие на глазах слезы. — Будем надеяться, что мы в последний раз видели нашего невезучего мистера Бамбла.

— Миссис Бартлеби Бамбл! — Пиппа подчеркнуто произносит обе буквы «Б». — Нет, вы представляете, какой это ужас?

Мы снова смеемся, но потом смех переходит в грустные вздохи.

— Джемма, мне хочется снова отправиться туда, — говорит Фелисити, немного помолчав.

Энн кивает.

— Мне тоже.

— Мы рискуем уж слишком испытывать нашу удачу, если повторим все так быстро, — говорю я.

— Да будь же ты человеком! — умоляюще произносит Энн.

Фелисити поддерживает ее.

— В конце концов, ничего же страшного не случилось! Подумай, как это прекрасно — ощущать такую силу в своих руках! Может быть, твоя матушка беспокоится попусту, как всегда беспокоятся все матери!

— Может быть… — бормочу я.

Я вынуждена признаться, что тоже полностью зачарована магической силой, которую дали нам руны. И еще один визит к ним едва ли может причинить много вреда. А потом, мысленно обещаю я себе, я остановлюсь и последую совету матушки.

— Ладно, хорошо, — говорю я. — Пойдем сегодня в пещеру.

— Ох, — стонет Пиппа, — честно говоря, я слишком устала, чтобы снова всю ночь бегать по лесу!

— Мы можем сделать это прямо сейчас, — заявляет Фелисити. — Никуда не уходя.

Пиппа вовсю раскрывает глаза.

— Ты что, сошла с ума? Сейчас? Когда тут рядом вообще все, и миссис Найтуинг тоже?

Фелисити осторожно отодвигает скрывающую нас шаль. Школьницы в основном расположились у камина, рассевшись компаниями по три-четыре человека; до нас никому нет дела.

— Да никто и не заметит, что мы исчезли!

Мы, стараясь не думать ни о чем, стремительно возносимся на вершину все той же горы. Мне не по себе. Я ощущаю себя русалкой, поднимающейся к свету из глубин моря, — но когда смотрю вниз, вода превращается в лицо матушки, напряженное и полное страха. Я вдруг пугаюсь, мне хочется остановиться. И в следующее мгновение мы все вновь оказываемся в «шатре» Фелисити. Наши глаза сверкают, кожа порозовела, на губах играют понимающие улыбки. Тела стали сияющими и легкими, как вздохи. Мы очутились в большом холле, абсолютно невидимые.

Ох, боже, какой же великой и ужасной красотой обладала эта магия! Все вокруг нас замедлилось, все двигалось как во сне, в том ритме, в каком тянется мелодия из музыкальной шкатулки, у которой кончается завод. Голоса гудели низко, а каждое слово звучало как будто целую вечность. Миссис Найтуинг сидела в своем кресле и вслух читала младшим девочкам «Дэвида Копперфилда». Искушение оказалось слишком сильным. Я легко, очень легко коснулась ее руки. Она не прекратила читать, просто медленно-медленно ее свободная рука поднялась к тому месту, до которого я дотронулась. Миссис Найтуинг почесала эту точку, словно ее укусило какое-то назойливое насекомое, и тут же забыла об этом. Это было невероятно.

Пиппа тихонько взвизгивает от радости.

— Они нас не видят! Нас тут как будто и нет вовсе! Ох, мне такого хочется натворить…

— А почему бы и нет? — говорит Фелисити, выгибая брови.

С этими словами она подходит к миссис Найтуинг и переворачивает книгу в ее руке вверх ногами. Миссис Найтуинг требуется некоторое время, чтобы осознать, что случилось, и вид у нее становится озадаченным. Девочки, сидящие у ее ног, прикрывают рты руками, стараясь хихикать не слишком откровенно.

— Но почему все вокруг такое медленное? — спрашиваю я, проводя ладонью по мраморной колонне.

Колонна ежится под моей рукой, и я испуганно отскакиваю.

Колонна живая…

Сотни крошечных фей и сатиров шевелятся на ее поверхности. Гнусная маленькая горгулья расправляет крылья и склоняет голову набок.

— Ты видишь сейчас вещи такими, каковы они на самом деле, — заявляет она. — Другим кажется, что им все это снится. Но это они живут во сне, а не мы.

Она сплевывает и сует нос под крыло.

— Ух! — выдыхает Фелисити. — Ну и гадость! Мне так и хочется прихлопнуть ее!

Горгулья визжит и взлетает повыше.

Светящийся желтоглазый малыш с крылышками улыбается мне.

— А почему бы тебе не освободить нас всех?

Его голос звучит едва слышно, мягко, он как будто мурлычет.

— Освободить вас?..

— Мы здесь заперты. Прикованы к колонне. Освободи нас — всего на мгновение, чтобы мы могли как следует расправить крылья!

— Ладно, — говорю я. В конце концов, это вполне разумная просьба. — Вы свободны.

С визгом и писком феи и нимфы скользят вниз по колонне, словно поток воды, и рассыпаются по полу во все стороны, подбирая крошки сыра, хлеба, еще какой-то отвратительный сор. Есть что-то безумное в том, как все эти существа бегают и порхают вокруг.

— Как это мило с твоей стороны! — восклицает Пиппа.

Какой-то сатир ростом с мой большой палец подбегает к девочке, сидящей на ковре. Он заглядывает под подол ее платья и испускает похотливый вопль.

— Ух, какая сладенькая и пухленькая! — восклицает он.

— Ох, ну и грязная же тварь! — со смехом говорит Фелисити. — Похоже, ученицам школы Спенс грозит весьма невежливое обращение!

— Но мы не можем позволить им вести себя так, — возражаю я, хотя мне и самой смешно наблюдать за выходками этой мелочи.

Сатир ползет вверх по лодыжке девочки, и я подхватываю его двумя пальцами.

— Эй, стоп, ты не должен этого делать! — говорю я благодушно.

Он оборачивается и грязно ругается. Его лицо превращается в дьявольскую маску, и он впивается острыми зубами в тонкую кожу моего запястья. Я вскрикиваю от боли и роняю сатира. Мне показалось, или он внезапно увеличился в росте?.. Фелисити вскрикивает, и я понимаю, что мое воображение тут ни при чем… тварь растет! И вот уже сатир нависает над нами, а его рогатая голова касается потолка…

— Сейчас проверим, какова ты на вкус, сладкая или кислая, — шипит он мерзким гулким голосом.

— Что происходит? — вскрикивает Пиппа. — Останови их!

— Стоп, замереть всем! — кричу я.

Но сатир только смеется, видя наш испуг.

Пиппа в ужасе вцепляется в меня.

— На них не действует! Почему на них не действует?

— Я не знаю! — рявкаю я в ответ.

Пользоваться магией оказалось куда труднее, чем я думала.

— Я так и знала, что ничего хорошего из этого не выйдет, — жалобно произносит Пиппа.

Но разве не она сама похвалила меня за освобождение этих тварей минуту назад?

— Мы должны заставить их вернуться на колонну! — кричит Фелисити.

Горгулья садится на мою ногу. Я стремительно наклоняюсь и хватаю ее за крылья, бегу к камину и подношу мерзкое существо к огню. Горгулья верещит от ужаса.

— Быстро говори, как вернуть все обратно!

Горгулья ругается, и я подношу ее поближе к пламени, так что жар касается ее ног.

— Говори, или я брошу тебя в огонь!

Горгулья принимается звать на помощь, но выросший сатир только смеется в ответ.

— Давай-давай, бросай этот мусор в огонь! Ну, будет на свете одной горгульей меньше. Зато мы повеселимся.

Я опускаю тварь еще на дюйм ниже.

— Говори!

Горгулья отчаянно визжит:

— Да, да! Я скажу! Повторяй за мной: «За вашу ложь в мраморе ляжете…»

Нимфа с голой грудью шлепается на каминную полку.

— Тварь! Уродина! Не смей говорить дальше!

— «На тысячи лет, вечно живые…»

Нимфа бросается на горгулью, но промахивается и падает в огонь; тот с удовольствием шипит, пожирая ее.

Горгулья, вылупив глаза, визжит:

— Все, это все! Вот эти слова!

— Ну же, давай! Говори скорее! — кричит мне Фелисити.

Сатир загнал ее и остальных в угол.

У меня пересохло во рту, и я с трудом произношу:

— За вашу ложь в мраморе ляжете…

Омерзительные вопли наполняют большой холл.

Тварям понравилось быть свободными. Мое сердце колотится так же быстро и шумно, как их крылья, когда я разом выпаливаю вторую половину заклинания:

— На тысячи лет, вечно живые!..

Сатир, подскочивший ко мне чуть ли не вплотную, внезапно съеживается и снова становится размером с наперсток. Феи, нимфы, горгульи и сатиры с воем проносятся мимо нас, их как будто несет сильным ветром, пока они не ударяются о колонну, непрерывно визжа. Они плюются и проклинают нас. Но постепенно мрамор снова застывает, вынуждая их замолчать, и лишь полные злобы и ярости лица и открытые рты свидетельствуют о том, что произошло несколько мгновений назад.

Я дрожу с головы до ног, обливаясь потом. Все мы выглядим испуганными до предела.

Пиппа вздрагивает.

— Мне никогда не нравилась эта комната. Теперь понимаю почему.

— Думаю, на эту ночь я уже более чем сыта магией, — заявляет Фелисити, отирая влажный лоб тыльной стороной ладони.

Но Энн не согласна. Она останавливается рядом с Сесили и Элизабет.

— Еще одна маленькая шутка, и все!

— Что ты собираешься сделать? — спрашивает Пиппа.

Энн улыбается.

— Ничего такого, чего бы они не заслужили.

— Наверное, ты права… насчет них, — бормочет Фелисити, раздвигая занавес из шарфов.

По холлу разносится оглушительный визг Сесили и Элизабет, сопровождаемый отчаянным криком миссис Найтуинг:

— Праведные небеса!!

Обе девушки совершенно голые. Их одежда оказалась вдруг разбросанной по всей комнате — чулки лежат на оттоманке, белье разостлано по полу. Когда Сесили и Элизабет осознали, что с ними произошло, они завизжали и попытались прикрыться руками. Сесили вообще-то попробовала даже спрятаться за Элизабет, но Элизабет тут же бешено заорала и вцепилась ей в волосы.