Сьюзен Филлипс - Великий побег

Вода в бухте, словно на палитре художника, меняла цвет от темно–синего в центре до серо–голубого по краям со светло-коричневыми отметиной береговой линии и верхушки отмели. Там, где бухта сливалась с озером Мичиган, на поверхность, покрытую рябью, утреннее солнце бросало серебристые блестки.

Каких-то два парусника напомнили ей о дедушке, любившем парусный спорт, от чего ей стало не по себе. Она понимала, что откладывать дольше нельзя. Потому отставила кружку, достала сотовый телефон и наконец позвонила деду.

Еще не услышав патрицианский голос Джеймса Литчфилда, она точно знала, что скажет бывший вице–президент Соединенных Штатов:

– Люсиль, я не одобряю то, чем ты занимаешься. Совсем не одобряю.

– Какой сюрприз.

– Ты же знаешь, что я не выношу сарказм.

Она потянула за оранжевую косичку, болтавшуюся около уха.

– Это было ужасно?

– Не особо приятно, но Мэт, кажется, взял под узду прессу. – Тон его стал еще холоднее. – И я полагаю, что ты звонишь мне, потому что хочешь, чтобы я оказал какое-то пособничество и подстрекательство.

– Готова поспорить, что ты так бы и сделал, попроси я тебя.

В глазах защипало.

– Ты так похожа на свою мать.

Он не сказал это в качестве комплимента, но она ему была тем не менее благодарна. А потом, прежде чем он смог наброситься на нее, Люси указала на то, что они оба знали:

– Побег помог Нили стать настоящей личностью. Я уверена, что со мной будет то же самое.

– Вряд ли ты в этом уверена, – возразил дед. – Просто ты не представляешь, что делать дальше, и не хочешь встать лицом к лицу с последствиями того, что натворила.

– И это тоже. – Она призналась ему в том, о чем не смогла сказать родителям: – Я бросила идеального мужчину и даже точно не знаю почему.

– Я уверен, на все есть причины. Но я желал бы, чтобы ты покончила с ними до того, как я вынужден был лететь в Техас. Ты знаешь, что я терпеть не могу этот штат.

– Только потому, что ты там не прошел. Выборы случились почти тридцать лет назад. Может, тебе уже следует забыть?

Он фыркнул и спросил:

– Ну и насколько ты собираешься протянуть этот свой отпуск?

– Понятия не имею. Неделю? Может больше.

– И конечно же, не сообщишь где ты.

– Если бы я сказала, тебе пришлось бы лгать. Не то чтобы ты в этом не преуспел, но зачем ставить немолодого человека в такое положение?

– Ты самый непочтительныйребенок.

Она улыбнулась.

– Я знаю. Я тебя тоже люблю, Ворчун. – Он терпеть не мог, когда она звала его Ворчуном, но это была ответная месть за «Люсиль». – Я остановилась в доме у друзей на Великих Озерах, – призналась она. – Но ты, наверное, об этом уже знаешь.

А если не знал, то в скором будущем будет в курсе, поскольку за арендованную машину она платила по кредитной карте, и ее любящие родители почти наверняка следят за ней.

– Так какова цель твоего звонка?

– Чтобы сказать тебе… прости, что разочаровала тебя. И попросить, чтобы ты был поласковей с мамой. Ей и так трудно.

– Мне не нужно напоминание от внучки, как мне обращаться с моей дочерью.

– Правда, но не совсем.

Далее последовала полная колкостей лекция об уважении, честности и ответственности тех, кому столько много дано. Вместо того чтобы слушать, она поймала себя на том, что прокручивает состоявшийся несколько месяцев назад разговор с матерью.

– Знаешь, я ревную тебя к вашим отношениям с дедом, – призналась тогда Нили.

Люси отняла взгляд от куска торта с кокосовым заварным кремом, который они ели в любимом ресторане в Джорджтауне:

– Он был тебе отвратительным отцом.

– И вряд ли лучший в мире дед. Кроме как тебе, разумеется.

Так и было, сказать по правде. Сестры и брат Люси избегали его всеми силами, но дед с Люси с самого начала нашли общий язык, хотя при первой встрече она вела себя грубо и огрызалась. Может, именно поэтому.

– Он любит меня, – сказала Люси. – И тебя тоже любит.

– Я знаю, – ответила Нили. – Но с ним у нас никогда не было таких, как у тебя,  доверительных отношений.

– Тебя в самом деле так сильно заботит?

Она вспомнила, как Нили улыбнулась и сказала:

– Нет, ничуть. Старый ворчун точно также нуждается в тебе, как и ты в нем.

Люси все еще не была уверена, что та имела в виду.

Когда дед наконец закончил лекцию, она сказала, что любит его, напомнила о правильном питании и попросила не сильно рычать на Трейси.

Он в ответ сказал, что ей лучше заняться своими делами.

Завершив разговор, Люси выплеснула остатки кофе в кусты и встала. Но только повернулась к дому, как услышала странный шум. Шум производил человек. Словно кто-то споткнулся и пытался удержаться на ногах. Шум исходил от рощицы, отмечавшей северную границу газона, где начинался лес. Повернувшись, Люси уловила мелькнувшую и исчезнувшую среди деревьев ярко–желтую футболку.

За ней шпионил Тоби.

Тоби вприпрыжку бежал по лесу, то огибая большой пень, то стрелой проносясь мимо огромного валуна, а то перепрыгивая через ствол красного дуба, поваленного бурей в прошлом году. Наконец мальчишка добежал до тропинки, ведущей в коттедж. Хотя Тоби был меньше сверстников в классе, но бегал быстрее их всех. Бабуля рассказывала, что его папа тоже отлично бегал.

Ближе к коттеджу мальчик перешел на шаг. Онасидела на крыльце, смоля очередную сигарету и пялясь на двор так же, как и все эти две недели, с тех пор, как появилась здесь. И вовсе не потому что ей было на что там смотреть. Двор спускался к канаве, и кроме помидоров и перца, посаженных мистером Вентцелем, в садике Бабули ничего не росло, разве что бурьян. Правда, за ульями торчала парочка яблонь и персиковые деревья, да только они и в подметки не годились вишневому саду мистера Вентцеля.

Женщина выпустила длинную струю дыма, но даже не заметила, что он вернулся. Может, думала, что если не будет смотреть, то он исчезнет, но исчезнуть должна именно она. Тоби хотелось, чтобы здесь все еще были Эли и Этан Бейнеры, тогда он мог бы пойти к ним домой. Они были его лучшими друзьями, вроде как его единственными друзьями, но уехали на лето в Онтарио, потому что их родители, возможно, собирались развестись.

Онастряхнула пепел на розы Бабули.

– Дождь собирается, – произнесла она вслух. – Пчелы все попрятались в улей.

Тоби опасливо покосился на ульи. Пятнадцать домиков стояли на краю двора недалеко от границы вишневого сада мистера Вентцеля. Бабуля любила пчел, но Тоби ненавидел и боялся укусов и держался от пчел подальше. Сначала, когда Бабуля заболела, о них заботился мистер Вентцель, но потом он тоже заболел, и ему пришлось уехать в дом престарелых на материк. Его сын отвечал за сад теперь, а он даже не живет на острове, просто нанимает людей, чтобы позаботились о фруктах. Никто не проверял пчел с тех пор, как уехал мистер Вентцель, и если им станет слишком тесно, то они начнут роиться, а об этом Тоби даже думать не хотелось.

Ему о многом не хотелось думать.

Дамочка скрестила ноги и глубоко затянулась, задержав дыхание, словно понятия не имела о вреде курения. Она была с длинными рыжими волосами, высокая и такая худая, что казалось, можно порезаться о ее острые кости. Она не спросила Тоби, где он был. Наверно, даже не заметила, что он уходил. Как и Бабуля, он терпеть не мог поблизости незнакомцев. А сейчас еще та новая леди в доме Ремингтонов. Она сказала, что ее зовут Гадюка. Он не думал, что это на самом деле ее имя, но откуда ему знать.

Все утро он следил за домом на случай, если Панда, его владелец, тоже появится. Тоби никогда не встречался с Пандой, но был совершенно уверен, что тот прекратит посылать деньги, если узнает, что вместо Бабули он, Тоби, ухаживал за домом с тех пор, как в январе она заболела. Тоби требовались эти деньги, или его план жить здесь самостоятельно не сработает. Последний раз Панда был на острове два месяца назад и не позвонил Бабуле, чтобы на что-нибудь пожаловаться, из чего Тоби заключил, что хорошо убирался в доме.

Дамочка потушила сигарету в блюдце, оставленном на ступеньках.

– Хочешь, чтобы я что-нибудь сообразила тебе поесть?

– Не хочу я жрать.

Бабуля не позволяла ему так говорить, но она теперь не жива, а он должен как-то убедить эту, что может сам о себе позаботиться, а ей стоит убираться и оставить его в покое.

Она вытянула ногу и почесала коленку. Даже для белой женщины дамочка была уж чересчур белая с крошечными веснушками на руках. Тоби не верил, что она умеет готовить, потому что только и делала, что разогревала всякую всячину, оставленную Бабулей в огромном холодильнике. Будто бы он сам не мог с этим управиться.

Наконец она взглянула на него, но не похоже, что взаправду хотела его видеть.

– Торчать здесь я тоже не хочу. Во всяком случае, не больше, чем этого хочешь ты. – Голос ее звучал так, словно она по-настоящему устала, но он понять не мог, как она могла устать, ничего не делая целыми днями.

– Тогда почему не уедешь? – спросил Тоби.

– Потому что твоя бабушка оставила мне этот дом и сделала твоей опекуншей, а я понятия не имею, что с этим делать.

– Тебе ничего не придется делать. Ты можешь уехать. Я сам о себе позабочусь.

Она взяла пачку сигарет и уставилась на пчелиные ульи. Словно потеряла интерес.

Он прошел мимо нее и потопал по выложенной из камня тропинке вокруг дома. Почему бы ей не уехать? Он сам ходил в школу, сам себе готовил и стирал одежду, и все такое дерьмо. Разве он не делал это с тех пор, как заболела Бабуля? Даже те две недели, когда после похорон оставался с мистером Вентцелем. Бабуля считала, что каждый человек может позаботиться о себе сам, потому у нее не водилось много друзей, кроме мистера Вентцеля и Большого Майка, который возил ее к врачам. И еще Тоби к тому же заботился обо всем.

Он добрался до входа в коттедж. Они с Бабулей покрасили его три года назад – в ярко–голубой цвет со светло–серой окантовкой. Бабуля хотела покрасить в фиолетовый, но Тоби ее отговорил. А теперь ему хотелось позволить ей красить в любой цвет, какой бы она пожелала. Также как ему хотелось, чтобы он никогда ей не перечил и не доставлял огорчения, когда она не покупала ему новую компьютерную игру или еще по какому дурацкому поводу.

Он обхватил ствол огромного дерева перед домом – клен, про который Бабуля говорила, что он старше ее на много лет. Пока Тоби вскарабкивался на дерево, то ободрал коленку о кору, но продолжал взбираться, потому что чем выше взбирался, тем дальше от этой и от пчел, и от мыслей о леди из дома Ремингтонов. И тем ближе к Бабуле и папочке на небесах. И его мамочке тоже, но она оставила его, когда он был малышом, и он много о ней не думал. Бабуля говаривала, что любила свою дочь, но та была никудышным созданием.

Бабуля и его мамочка были белые, а он черный, как его папа, и как ни сильно Тоби сейчас скучал по Бабуле, по папе он скучал больше. Ему было четыре, когда тот умер. Папа работал монтажником–высотником, строил башни, самая опасная работа в мире, любой скажет, и погиб, спасая другого парня, застрявшего на большой сотовой вышке у Треверс–Бей. Дело было зимой, температура ниже нуля, да к тому же в пургу. Тоби отдал бы все, что у него есть, даже бы дал отрезать руку или ногу, лишь бы папа был сейчас жив.

В гараже Люси нашла дорогой горный велосипед и отличный морской каяк в лодочном сарае: и то, и другое слишком новые, чтобы остаться от Ремингтонов. Разведав, что путешествие в городок совсем не такое сложное занятие, как ей казалось в первый вечер странствования, она стала пользоваться велосипедом, чтобы привезти продукты в рюкзаке. Чарити–Айленд кто только не навещал, и поэтому ее оранжевые дреды, кольцо в носу и армейские ботинки не особо привлекали внимания.

Спустя несколько дней она воспользовалась паромом, чтобы съездить на материк и избавиться от арендованной машины. Раз уж она обосновалась здесь, то прикупила парочку вещей к гардеробу и нанесла несколько немыслимых временных татуировок.

В конце первой недели пребывания в доме Люси вычистила кухню сверху донизу. Входя сюда, Люси с каждым разом все больше ненавидела большой стол. Не только потому что он смотрелся омерзительно и был слишком велик для алькова, но и покрашен в уродливый зеленый цвет, которому, должно быть, предназначалось сочетаться со стенами, да все бестолку. А еще даже спекла несколько буханок хлеба.

Кроме мелькания время от времени в роще шпиона–двенадцатилетки, ее ничто не отвлекало, и потому наступил идеальный момент, чтобы начать делать наброски для книги отца. Поскольку Люси не собиралась возобновить лоббистскую деятельность до сентября, то изначально намеревалась начать работу над книгой, как только вернулась бы из свадебного путешествия. Мэт говорил, что ему надоели типы, занимавшиеся описанием наследия Нили, и он верил, что будущие поколения заслуживают знать более личную историю первой женщины–президента.