Сигарета обожгла пальцы. Бри уронила ее и затушила окурок каблуком. Двенадцатилетний мальчишка пытается делать работу за взрослого человека. Ей стоило больше внимания обратить на его исчезновения. Вот еще одно дело, что заставляло ее чувствовать себя ни на что не годной.

– Я с ним поговорю.

Она повернулась и пошла в дом.

– Бри, мы ведь были детьми, – раздалось ей вслед. – Не говори только, что ты до сих пор таишь злость. – Она остановилась. – Я постарался извиниться, – напомнил он. – Ты получила мое письмо?

Ей хорошо удавалось уходить от собственного гнева. Десять лет она в точности этим и занималась. Десять лет притворства, что не в курсе, какой Скотт серийный жулик. Десять лет избегала противостояния, которое положило бы конец ее браку. И посмотрите, куда это ее завело? Совершенно в никуда.

Бри резко обернулась.

– Что, Майк, до сих пор шпионишь? Все такой же подлый крысеныш?

– Я был влюблен в тебя, – сказал он, будто это все объясняло. – Ты была старше меня.

Старше на год. Она впилась ногтями в ладони.

– Поэтому ты пошел к моей матери и рассказал, что видел нас с Дэвидом вместе? Отличный способ завоевать девушку.

– Я думал, что если вы разбежитесь, то у меня появится шанс.

– Никогда, даже за миллион лет.

И снова он порылся в карманах.

– Мне было семнадцать, Бри. Прошлое изменить не в моих силах. Я поступил неправильно и сейчас могу только сказать, что сожалею.

Той ночью, когда они с Дэвидом прятались в дюнах и предавались любви, они и не подозревали, что за ними шпионит Майк. На следующий день этот шпион  пошел к ее матери, и Бри в тот же день сослали с острова к ужасной тетке Ребекке в Батл-крик. Бри больше не возвращалась на остров до тех пор, пока три недели назад не получила известие, что Мира умерла и перед смертью назначила ее опекуншей своего внука.

Майк вытащил руки из карманов:

– Позволь помочь тебе с Тоби.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи. Оставь нас в покое.

Он потер большим пальцем золотой браслет:

– Я беспокоюсь об этом парнишке.

– Уверена, твоему общественному имиджу идет на пользу такое притворство, мол, присматриваешь за бедным сиротами.

Он не выказал даже грамма стыда.

– Понимаю, что ты не раскатаешь передо мной красную дорожку, но, думаю, мы могли бы в этом деле действовать вместе.

– Ты неправильно думаешь.

Майк обвел взглядом заросший двор и пчелиный домик с облупившейся белой краской и провисшей тонкой крышей. Порыв ветра зашелестел в листве, но не встрепал дорогую стрижку Майка.

– За это место ты много не выручишь, если попытаешься продать его. Здесь нет вида на море, доступа к пляжу, да и коттедж нуждается в ремонте.

Он не сказал ей ничего, что Бри сама уже не знала бы. Невезенье в делах любовных и имущественных – это как раз в ее духе. Банк лишил их со Скоттом пятимиллионного дома, купленного в Блумфилд–Хиллс. По последним слухам, его стоимость снизили до трех миллионов и все еще не могут сбыть с рук.

Старый знакомый обошел запущенный огород Миры, где саженцы помидоров боролись за выживание с сорняками.

– Если ты увезешь Тоби с острова, то лишишь единственного убежища, которое у него имеется.

– Ты же не думаешь в самом деле, что я тут останусь? – произнесла она так, словно у нее имелась дюжина возможностей, когда в реальности не водилось ни одной.

Майк все еще умудрялся выглядеть невинным, когда вонзил нож:

– Слышал, ты мало что получила после развода.

Ей не досталось ничего. Никакой помощи от семьи. У братьев свои финансовые проблемы, да и не будь их, Бри все равно не стала бы просить у родственников денег, ведь когда-то она пропускала мимо ушей их предупреждения насчет Скотта. Что же касается наследства… Оно ушло в течение года после смерти матери.

– Вот, у тебя есть маломальский дом, – напомнил он. – Мира не отпускала от себя Тоби, поэтому у него не очень много друзей, но корни его здесь, и в его жизни и так довольно перемен. Думаю, Дэвид хотел бы, чтобы ты осталась.

Она не могла стоять здесь и слушать, как он произносит имя Дэвида. Даже после стольких лет.

– Больше не приходи сюда.

Повернулась на каблуках и оставила его стоять в одиночестве во дворе.

Тоби сидел за откидным столиком в кухне, поедая очередную миску хлопьев. Кухня, наряду со всем остальным коттеджем, была переделана в пору столярных работ с мореным дубом и сделанных под дерево столешниц и стоек. На парочке открытых полок выстроилась Мирина коллекция горшочков для меда и керамические пчелы. Через окно над раковиной Бри наблюдала, как Майк осматривает все вокруг, словно оценивает собственность. Наконец он ушел.

Дэвид написал ей лишь одно письмо.

  «Я всегда буду любить тебя, Бри. Но это конец. Я не стану причиной разногласий между тобой и твоей семьей…»

Она была опустошена и душу отводила только в телефонных разговорах со Стар. Дочка Миры была ее лучшей подругой и единственным человеком, знавшим, как сильно Бри любила Дэвида, понимавшим, что их чувства выходили далеко за рамки курортного романа.

Шесть недель спустя, как она уехала, Стар забеременела от Дэвида, и тому пришлось бросить учебу и жениться на ней. Больше Бри никогда ни с одним из них не разговаривала.

Тоби поднял миску и захлюпал остатками молока. Потом поставил ее на стол.

– Бабуля говорила, что ты была богатая. Спорим, ты ей врала.

– Я была богатой. – Бри уставилась в окно. – А сейчас нет.

– Почему?

– Потому что полагалась на мужчин вместо того, чтобы сообразить, что нужно полагаться только на себя.

– А я знаю, что у тебя вообще нет денег. – Это обвинение – еще одно напоминание, как сильно он ненавидел ее. Не то чтобы и она была от него без ума.

– Когда ты уедешь? – спросил Тоби.

Не в первый раз он задает ей этот вопрос, хотелось бы ей самой знать ответ.

– Я не знаю.

Он отодвинул стул от стола.

– Ты не можешь сидеть тут вечно, ничего не делая.

Мальчишка был прав, и ей требовалось показать ему, что у нее имеется план. Хоть какой-то. Что угодно.

– И не собираюсь. – Она отвернулась от окна. – Буду продавать мед Миры.


Люси не имела намерений присоединиться к Панде в посиделках за пиццей. Вместо того она надела кроссовки и отправилась на свежий воздух. Бегать она ненавидела, но бездельничать ненавидела еще больше, и ей нужно было освободиться от эмоций, скопившихся за этот жалкий отвратительный день.

С Гуз-коув–лейн она повернула на шоссе. По дороге миновала заброшенный сельский ларек. За ним увидела мельком маленький голубой коттедж. Она услышала, как ее догоняет другой бегун, и даже не обернулась, чтобы посмотреть, кто это.

– Ты больше не числишься в платежной ведомости моей семьи, – сказала Люси, когда он поравнялся с ней.

– Сила привычки.

– Я не люблю бегать, а особенно с тобой.

– Потерпишь. Дорога чертовски узкая. Держись обочины.

– Любую машину тут за версту можно услышать, а я вышла на пробежку, потому что хочу побыть одна.

– Притворись, что меня здесь нет. – Он замедлил ход, чтобы не обгонять ее. – Ты ведь на самом деле не собираешься обратно в Уайнетт?

– А до тебя только сейчас дошло?

– Раньше я бы поспорил на что угодно, что изменишь решение.

– Так вот, ты ошибался.

– Всегда есть первый раз.

– Ну ты и лузер. – Она перебежала дорогу, развернулась и направилась обратно к дому.

Он за ней не последовал.

Вернувшись, Люси взяла велосипед и поехала на пляж на южную оконечность острова, уселась там на вершине какой-то дюны и стала наблюдать, как садится над озером солнце. Наконец, она отправилась обратно домой, где обнаружила Панду, сидевшего на одном из шести разномастных стульев, окружавших стол–подделку под викторианский стиль. Стол, который она все больше ненавидела не только за дешевую зеленую краску и уродливые чересчур массивные ножки, одну из которых подперли сложенным куском картона, а потому что он символизировал все, что требовало ухода в этом когда-то обжитом доме.

Перед Пандой лежала открытая коробка с пиццей, однако отсутствовала лишь пара кусков. Он поднял на Люси взгляд, когда она вошла, и желтый свет от абажура висевшей над столом лампы под Тиффани обозначил резче тени на его уже загорелой коже. Люси отчужденно обратилось к нему, словно они были лишь едва знакомы:

– Я устроилась в твоей спальне, и раз ты завтра уезжаешь, на одну ночь я не буду переселяться.

Он поставил локоть на спинку стула:

– Это моя комната.

Это была также единственная спальня на первом этаже, представлявшая собой убежище, в котором можно было чувствовать себя в безопасности от хозяина.

– С удовольствием устрою тебе одну из других постелей, – предложила Люси.

– А если я возражаю?

– Тогда я перееду, и спи на моих грязных простынях.

Он одарил ее хамоватой усмешкой:

– Позволь уж мне подумать.

Она холодно парировала:

– Я бы предпочла, чтобы ты думал быстрее. У меня был длинный день, и я хочу спать.

Панда пожал плечами, перестав ухмыляться.

– Спи, где хочешь. Мне все равно. Как-нибудь сам устрою себе постель. – Он повернул к двери, но замешкался: – Еще кое-что. Оставь дом в покое. Пусть все останется, как есть.

Это мы еще посмотрим.

Но он еще не закончил досаждать ей. Только она выключила свет в спальне, как услышала стук.

– Я забыл зубную пасту, – заявил Панда через дверь.

Люси вылезла из кровати, нашла в аптечном шкафчике зубную пасту, отомкнула дверь и сунула тюбик в щель.

По гневно сжатым челюстям Панды можно было подумать, что у нее в руке нож с выкидным лезвием.

– Ты закрыла дверь на замок? – сказал он похожим на дымящийся сухой лед голосом.

– Привычка, – с тревогой ответила она.

– Ты закрыладверь?

Люси не хотелось показаться ребенком, упомяни она, как жутко в доме по ночам, поэтому просто пожала плечами.

Он свел вместе брови и поднял презрительно уголок рта:

– Милочка, если бы я захотел зайти в эту комнату, замок бы меня не удержал. Впрочем, какое мне до тебя дело? В любом случае, не так уж ты и хороша.

Она втянула воздух и захлопнула перед ним дверь.


Панде хотелось врезать кому-нибудь. Вообще-то, себе. Доколе это будет продолжаться? Он опять облажался с ней. Но она его так разозлила!

  «Сука это заслужила. Если бы она так меня не бесила, я бы ее не ударил».

В точности то же самое он сотни раз слышал, когда их вызывали по какому-нибудь случаю бытового насилия, где очередной козел пытался оправдаться за то, что выбил дерьмо из какой-нибудь женщины, извиняясь теми же самыми словами. То, что Панда использовал слова вместо кулаков, вряд ли придавало ему благородства.

Он запустил пятерню в волосы. «Будь лучшим в том, в чем ты хорош». Но все, связанное с Люси Джорик, прямо с самого начала оказалось большим провалом. Все эти игры, которые он устраивал, чтобы запугать ее, ничего не принесли, кроме того, что заставили чувствовать себя колоссальным придурком. Одна ошибка за другой, и каждая вела к самой огромной ошибке из всех. К той последней ночи.

И так трудно было держать от нее руки подальше, когда они были на Каддо, но в последнюю ночь в мотеле его самообладание полетело к чертям собачьим. Слишком много часов он провел с ней на мотоцикле, когда она прижималась к его спине, чересчур много дней смотрел в эти карие глаза со вспыхивающими в них зелеными искорками, служившими ему сигналами смерча всякий раз, когда Люси чувствовала себя уязвимой.

Панда поднял кулак, чтобы постучать в дверь, но потом передумал. За что ему извиняться? Последнее, что она хочет сейчас, это видеть его.

Он пошел по запущенному коридору и поднялся по лестнице этого населенного привидениями  дома. Дома, который он купил, не сумев удержаться. Прожитая жизнь оставила Панде достаточно эмоционального дерьма, с которым приходится иметь дело. И еще больше дерьма ему не нужно, особенно связанного с дочкой бывшего президента Соединенных Штатов.

Не мог он достаточно быстро убраться с этого острова.


На следующее утро Люси избежала встречи с Пандой, выскользнув через раздвижные двери в спальне на настил, который вел на задний двор. Прокатилась на велосипеде до городка и выпила кофе с маффином за столиком летнего кафе «Пейнтид Фрог». Кроме оценивающих взглядов, брошенных парочкой девчонок–подростков на ее татуировку и прическу, никто не обращал на приезжую готку внимания. У нее возникло головокружительное чувство, что Люси Джорик осталась позади.