Он издал самый мерзкий, пугающий смешок:

– Тогда тебе нечего беспокоиться.

– Н-наверно, нет.

Люси оперлась ладонями на грубые доски, однако ноги держала вместе.

«Злой коп» пинком развел их.

– Не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Ты знаешь, что надо делать. – Его дыхание встрепенуло волосы за ушами, голос прошелся мягким рашпилем: – Мне это нравится не больше, чем тебе.

Да уж, не нравится тебе это дело совсем, как же.

Панда прикрыл глаза, пока проводил руками по бокам от ее голеней до подмышек.

– Говорю же, – сказала Люси. – Я чиста.

– Почему я тебе не верю?

Он чуть переместил руки, и ладони замерли как раз под ключицей. Потом Панда медленно опустил их и обхватил груди.

Люси взглянула на него через плечо:

– Только не говори то, что сказал последний раз.

– Что именно?

Он дыхнул ей в ухо.

– Ты сказал, мол, здесь ничего нет.

Ухмыльнувшись, Панда сунул большие пальцы в чашечки бюстгальтера и нашел соски:

– Я ошибался.

К тому времени, как прекратил терзать ее груди и двинулся осваивать новые территории, колени Люси ослабели, а тело пылало жаром. Панда принялся шарить руками по бокам и бедрам, прежде чем нашел главную цель.

– Кажется, я что-то нащупал.

И не он один.

– Это незаконно, – поерзав бедрами, заявила Люси.

– Сопротивление аресту. – Он потянул за молнию на шортах. – А теперь мне придется провести обыск полостей.

– О, нет. Только не это.

Менее убедительно она не могла бы сказать.

– Ты сама напросилась.

Он зажал коленями ее ноги вместе и потянул шорты вместе с трусиками.

– Я пыталась хорошо себя вести, но это так трудно.

– Ты и представления не имеешь – насколько.

И он прижался к ней в подтверждение своих слов.

Удивительно, сколько же мест он нашел для обыска. Ей хватило сил разве что только слабо запротестовать:

– Шоколадный батончик тамникогда бы не поместился.

– Всегда все бывает первый раз, – хрипло произнес Панда, теперь дыша так же прерывисто, как и она.

– Полицейская жестокость, – выдавила Люси, пока он возился с молнией своих шорт.

– Только минутку будет больно.

Больно не будет совсем. Что же касается «минутки»… Как бы не так! Запас сил у Панды неистощим.

– Соберись с духом.

Он наклонил Люси.

– Погоди…

– Слишком поздно.

И взял ее сзади.

Его стон вырвался вместе с ее вздохом. Он прижал губы к ее шее. Люси вжалась в него, пока он держал ее тело в больших руках. Окруженные пылью и обломками жизни других людей, они играли в свою игру, их тела сливались, когда они брали и отдавали друг другу, и снова брали. Это был самый примитивный секс. Грубый и грязный. Секс для плохой девчонки. В точности, что она хотела.


– Не смотри на мой живот, – предупредила Люси, натягивая снова трусики.

Панда пальцем провел по ее щеке:

– Почему?

– Он толстый.

– Ой–ой.

– Не говори так.

Она, втянув живот, надела шорты и застегнула молнию. Люси сама положила начало этим личным досмотрам, когда утащила Панду в гараж после того, как он смотался в городок. Она заявила ему, что ей шепнули, будто он пытается протащить вяленые колбаски «Тощий Джим». Панда же сказал, что его «Джим» отнюдь не тощий. Она приперла его к стене и заявила, что решать ей. В итоге Люси пришлось признать, что он прав.

– Это ты виноват, что я набираю вес, – упрекнула она. – Я схожу с ума от того, что в доме нет ничего, кроме этой траханной диетической кормежки.

Он поднял бровь, но ничем не прокомментировал ее непристойность.

– А как же все это дерьмо, которым я тебя кормлю каждую ночь на лодке?

– Вот именно, – сказала она. – Будь у меня нормальная пища, я бы не пожирала твою суррогатную заначку.

– Ты права. Я виноват. Обещаю. Больше никаких чипсов. Никаких лакричных палочек. Я стану чист в своих деяниях.

– Только посмей!

Он засмеялся и притянул Люси в объятия, словно ему хотелось ее поцеловать. Но они целовались только в постели – глубоко, взасос, имитируя то, что творили их тела. Секс с Пандой был похож на участие в порнофильме, только без третьей стороны. Он отпустил Люси и отвлекся, чтобы осмотреть кипу старья. Вернулось его нетерпеливое состояние. В отличие от нее, вынужденное заточение на острове раздражало Панду. Он не хотел бездействовать.

Люси пыталась сунуть ноги в сабо, когда, изучая заключенное в рамку из поломанных раковин зеркало, он спросил:

– Разве не оно висело в ванной на верхнем этаже?

– Нет.

Ей нравилось лгать. Совершенно новый опыт.

– Не морочь мне голову. Оно там было вчера.

– Ну в самом деле, Панда, для копа у тебя паршивая наблюдательность.

– Отличная у меня наблюдательность. Прекрати перетряхивать мой дом. И оставь в покое мою свинью.

– Тебе не нравится глазная повязка? По–моему, она… – Люси запнулась, увидев, что Панда подобрал сложенный листок, вырванный из блокнота, с грязного пола. Она бросилась к нему, требовательно протянув руку.

– Должно быть, выпало из кармана, когда ты сдирал с меня шорты.

– Я не сдирал… Что это, черт возьми?

Поскольку подозрительней его человека не было, он развернул листок и начал читать.

– Отдай!

Люси попыталась вырвать листок, но Панда высоко поднял тот и начал читать над ее головой:

– «Список «шиворот-навыворот»: что я хочу сделать, прежде чем умру»?

– Это личное.

– Я ни единой душе не скажу. – Он просмотрел страницу и ухмыльнулся: – Честно, мне даже будет неловко.

Когда он, наконец, опустил бумажку, было уже поздно. Он прочел все.

СПИСОК «ШИВОРОТ-НАВЫВОРОТ»


Сбежать из дома*


Одеваться как страхолюдина*


Спать с кем попало


Говорить слова на букву Х по всякому поводу*


Напиваться прилюдно


Обжиматься на людях


Выкурить косячок*


Завязать драку*


Хулиганить по телефону*


Ложиться спать, не смыв макияж*


Купаться голой


Спать до обеда*


Чесаться, рыгать и т.п.*

– «Ложиться спать, не смыв макияж»? – Он издал протяжный свист. – Это же все равно, что жить на вулкане.

– Ты хоть представляешь, какой вред это наносит коже?

– Уверен, ты вот–вот наберешься храбрости. – Он ткнул в бумажку пальцем. – А что означают все эти звездочки?

Хорошая девушка Люси попыталась бы сменить тему, но Гадюке было начхать, что он думает.

– Звездочки означают пометки на тех вещах, которые я уже попробовала к четырнадцати годам, но прискорбно забросила. Я хотела возобновить это, и если ты считаешь, что список – глупость, то твои проблемы.

Он скривил уголок губ:

– Глупо? Хулиганить по телефону? С чего бы мне думать, что телефонное хулиганство глупо?

– Наверно, вот это я не стану делать, – невинно заявила она.

Он посмотрел на ее куцый топик:

– Зато с твоим пунктиком «одеваться как страхолюдина» все путем. Заметь, жаловаться не на что.

– Спасибо. Пришлось несколько вещичек заказать по Интернету, но у меня получилось.

– Конечно. – Он постучал пальцем по списку. – Курение травки вне закона.

– Ценю вашу заботу, офицер, только наверняка это никого не остановит.

Панда прошелся дальше по списку:

– Ты никогда не плавала голой?

– Подай на меня в суд.

– Ты ведь дашь мне знать, когда соберешься попробовать?

– Если на хрена вспомню.

– Если собираешься употреблять это слово, то, по крайней мере, говори правильно. Звучит нелепо. – Он нахмурился. – Обжиматься на людях? Только не со мной.

– Заметано. Найду кого-нибудь еще.

– Ну, блин, твою мать, – прорычал он. – Можешь отметить «спать с кем попало» звездочкой, раз уже спишь со мной.

– Ни в коем случае. «С кем попало» означает больше одного мужика.

– Уже забыла про Теда?

– Не считается. Он сделал предложение.

Казалось, Панда хотел что-то сказать по этому поводу, но не стал. Вместо того он указал на загогулину, которую Люси начеркала тут же на полях.

– Что это?

Проклятье. Она пустила в ход свою новую ухмылку:

– «Привет, киска».

– Ну и хреновина, – усмехнулся он.


У базилика на этажерке начали чуть-чуть обвисать листья. Люси поднялась с кушетки, чтобы полить его, убрала несколько сухих листьев с герани и снова села. Покатала ручку между пальцами и начала писать.

Преданность моей матери детскому вопросу уходит корнями в те годы, когда она тинейджером посещала больных детей в больницах и лагерях беженцев…

Что-то такое подробно описывал ее отец, и он не будет благодарен Люси за плагиат.

Она вырвала страницу, вытащила список «шиворот-навыворот» и внесла новый пункт.

Спустя рукава делать домашнюю работу.

Потом добавила звездочку.


Никогда еще Бри не чувствовала себя так не в своей тарелке. Для афроамериканцев посещать церкви белых было в порядке вещей – белой пастве это прибавляло приятного чувства равенства – но неловко себя ощущать единственным белым присутствующим в церкви черных. Бри сроду не доставляло удовольствия выделяться. Она предпочитала сливаться с толпой. Но пока распорядитель вел их по центральному проходу миссионерской церкви «Сердце Милосердия», она не видела ни одного такого же светлого лица, как у нее.

Распорядитель вручил им бюллетени и указал на скамью во втором ряду. Напрасно Бри надеялась отсидеться в задних рядах.

Усевшись, она еще больше занервничала. Так ли чувствовал себя чернокожий человек, вступая в одиночестве в мир белых? Или, может, ее собственная ненадежность играла роль, и все ее прежнее чтение внушило ей более обостренное расовое сознание, чем нужно?

Церковь «Сердце Милосердия» была второй старейшей церковью на острове и располагалась в приземистом кирпичном здании, стиль которого никогда не заработал бы очков, хотя просторная алтарная часть выглядела недавно перестроенной. Стены цвета слоновой кости, высокий потолок обит светлым деревом. Алтарь покрывала фиолетовая ткань, а на передней стене висели три серебряных креста. Собрание было немногочисленным, и в воздухе стояли запахи духов, одеколонов и тигровых лилий.

Сидевшие поблизости люди доброжелательно улыбались. Мужчины были в костюмах, пожилые женщины в шляпах, а те, что помоложе, в ярких летних платьях. После вступительного гимна женщина, как предположила Бри, священник, но оказавшаяся дьяконессой, приветствовала паству и объявила предстоящие события. Бри покраснела, когда женщина посмотрела на нее.

– У нас сегодня гости. Вы не представитесь?

Бри оказалась к такому не готова, но не успела она обрести дар речи, как заговорил Тоби.

– Я Тоби Уилер, – сказал он. – А это Бри.

– Добро пожаловать, Тоби и Бри, – приветствовала их женщина. – Бог благословил нас тем, что привел вас присоединиться к нам сегодня.

– Как бы не так, – пробормотал себе под нос Тоби, пока собрание произносило хором «аминь». Но несмотря на своего циничного подопечного, Бри почувствовала, как начала расслабляться.

Началась служба, и верующие увлеклись не на шутку. Бри привыкла к спокойной разумной религии, а здесь была религия страсти, с громкими мольбами и восхвалениями. После Бри потеряла счет людям, подходившим приветствовать ее, и ни один из них не спросил, что бледнолицая делает в их церкви. Женщина–дьяконесса рассказала Тоби о воскресной школе, а священник, мужчина, которого Бри как-то встречала в магазине подарков в городке, выказал надежду, что они придут еще раз.

– Ну и что ты думаешь? – спросила она Тоби, когда они возвращались к ее старому «чеви кобальту».

– Да нормально. – Он вытащил край рубашки из брюк. – Но мои друзья ходят в церковь Большого Майка.

Он говорил о своих единственных друзьях, близнецах, которых сейчас не было на острове. Мира оказала внуку медвежью услугу, воспитывая столь изолированно.

– Может, ты найдешь здесь парочку новых друзей.

– Я не хочу. – Он дернул дверцу машины. – Я позвоню Большому Майку и скажу, что пойду с ним в церковь на следующей неделе.

Бри ожидала, что на нее навалится знакомый груз поражения. Но этого не произошло. Вместо того она схватилась за дверцу, прежде чем Тоби успел ее захлопнуть, наклонилась и сказала: