Кертис столкнулся с какой-то бандой, когда ему было всего лишь десять. Панда мог бы это предотвратить, кабы не сидел в колонии для несовершеннолетних. Ему разрешили лишь приехать на похороны брата.

Панда с трудом сморгнул. Мысли о Кертисе только разбудили иные воспоминания. От дум легче избавиться, когда отвлекает музыка, но Панда не мог слушать драматические оперы вроде «Отелло», «Бориса Годунова» или с дюжину других, когда поблизости болталась Люси. Да и вообще кто угодно.

Ему хотелось, чтобы она вышла и поговорила с ним. Он хотел, чтобы она была рядом; и хотел отослать ее как можно дальше. Желал, чтобы она ушла и чтобы осталась, желал снять с нее одежду – и ничего не мог поделать с этим. Находиться с ней рядом – тяжкое испытание для любого мужчины, особенно для такого ублюдка, как он.

Он потер переносицу, вытащил мобильник и пошел в сторону за дом, где его нельзя было подслушать.


Панда во время утренней пробежки то и дело подгонял Люси, и хотя она норовила отстать и сбивала его с темпа, он отказывался убегать вперед.

– Стоит мне скрыться из виду, в ту же секунду ты перейдешь на шаг, – заявлял он.

И то верно. Она ходила пешком ради здоровья, и у нее был пропуск в гимнастический зал, который она посещала полу–полурегулярно, но вот энтузиасткой бега не была.

– С каких это пор ты назначил себя моим личным тренером?

Он наказал ее, прибавив резко темп. Однако в конце концов сжалился и побежал помедленнее.

Ее убеждение, что он не законченный неандерталец, как хотел заставить ее поверить, росло с ее любопытством к нему, и она отправилась в экспедицию по выуживанию сведений.

– Ты разговаривал со своей подружкой с тех пор, как сбежал, ну, от чего ты там сбегал?

Какое-то ворчание.

– Откуда, кстати?

– С севера.

– Из Колорадо?  Из Нома?

– Тебе обязательно трепаться?

– Женат? Разведен?

– Смотри под ноги, тут яма. Сломаешь ногу, сама будешь виновата.

Люси втянула до отказа воздух в горевшие легкие:

– Ты в курсе всех подробностей моей жизни. Будет только честно, если я узнаю что-нибудь о тебе.

Он снова рванул вперед. В отличие от нее, он даже не запыхался.

– Никогда не был женат, этого с тебя хватит.

– А с кем-нибудь встречаешься?

Он чуть ли не жалостливо бросил на нее взгляд через плечо:

– Что тебе в голову взбрело?

– Что, эта лужа с кровожадными крокодилицами недостаточно просторна для твоих возможных свиданий?

Она услышала фырканье – то ли от веселое, то ли предупредительное, дескать, не задавай глупых вопросов, – но все, что она узнала: он был одиночкой, а мог и солгать.

– Странное дело, – как бы между прочим заметила Люси. – С тех пор как мы здесь, твои манеры явно улучшились. Должно быть, все дело в атмосфере болота. – Он срезал, перейдя на другую сторону дороги. – Вопрос в том, зачем так утруждать себя всеми этими сплевываниями и почесываниями – должна признаться, ты меня удивлял – раз уж, как оказывается, это все понарошку? – риторически спросила она.

Она ожидала, что он увернется от ответа, но он не стал.

– Ну и что? Тоска взяла, когда понял: у тебя слишком съехали мозги, чтобы тебя запугать и заставить сделать то, что сразу же стоило сделать.

Еще никто не говорил про нее «съехали мозги», но поскольку оскорбление исходило от Панды, она не приняла его близко к сердцу.

– Ты надеялся, что когда я увижу контраст между тобой и Тедом, то пойму, от чего отказалась, и поскачу обратно в Уинетт.

– Что-то типа того. Тед хороший парень и явно любил тебя. Я пытался оказать ему услугу. И отступился, когда до меня дошло: самое большое одолжение, какое я могу ему сделать, это не дать тебе вернуться.

В этом заявлении хватало правды, чтобы стало больно. Пробежку они заканчивали в молчании.

Когда они вернулись в дом, Панда стянул промокшую от пота футболку через голову, схватил шланг и принялся обливаться водой. Волосы прилипли к шее черными лентами, солнце заливало лицо, когда он задирал голову к небу.

Наконец Панда отвел шланг, подставил под струю ладонь и стал пригоршней поливать воду на грудь. Его смуглая кожа, нос с квадратным кончиком и мокрые с мощными кистями руки – так отличалось все от совершенной мужской красоты Теда. И это нервировало. Может, Панда и не был неотесанным, как пытался внушить ей, но все же полностью не укладывался в пределы ее опыта.

Люси поймала себя на том, что таращится на него и отвернулась. Ее тело женщины явно впитывало то, что представало взору. К счастью, ее женские мозги принадлежали не такой дурочке.

День тянулся за днем, пока не прошла неделя их пребывания на озере. Люси плавала, читала или пекла хлеб, одно из нескольких достижений в кулинарии, которое ей удавалось. Единственное, чего она не делала – не звонила никому: ни Теду, ни семье.

Каждое утро после пробежки Панда появлялся на кухне с влажными после душа волосами. Кудри его на время укрощались, хотя Люси знала, что они быстро заявят о себе. Он хватал еще теплый ломоть овсяного хлеба – она была уверена, что на одном ломте Панда не остановится – разламывал почти точно пополам и мазал каждый кусок чайной ложечкой апельсинового джема.

– А Тед знал о твоем умении печь хлеб, когда позволил тебе его кинуть? – спросил он как-то, проглотив второй ломоть.

Она отложила в сторону свой кусок хлеба, сразу расхотев есть.

– Тед не ест много углеводов.

Откровенная ложь, но Люси ни за что бы не призналась, что у нее никогда не находилось времени печь для жениха.

Она приобрела кулинарные навыки под колоколообразными лампами из нержавеющей стали, освещавшими кухню Белого дома, куда сбегала, когда мелкие перепалки сестренок и брата начинали действовать Люси на нервы. Там она училась у нескольких лучших в стране поваров, и теперь вместо Теда выгоду из ее кулинарного искусства извлекал Панда.

Он завернул крышку на банке джема.

– Тед из тех парней, что родились под счастливой звездой. Мозги, деньги, лоск. – Он со стуком сунул банку в холодильник и хлопнул дверцей. – Пока остальной мир бултыхается в дерьме, Тед Бодин идет попутным ветром под всеми парусами.

– Да уж, конечно, однако в хорошенькое же дерьмо угодил он на прошлой неделе, – напомнила она.

– Он уже пережил.

Она молилась, чтобы так и было.


Озеро рядом с домом было мелким и с илистым дном, поэтому здесь Люси не купалась, но когда они бывали на озере, она плавала за бортом небольшой лодки, которая прилагалась к арендованному дому. Панда никогда не нырял в воду вместе с ней, и на восьмой день их появления здесь, одиннадцатый, считая с ее побега, плескаясь рядом с дрейфующей лодкой, Люси спросила своего спутника:

– Диву даюсь, ты такой крутой парень, а боишься зайти в воду.

– Плавать не умею, – заявил он, задирая босые ноги и упираясь ими в раздолбанный поручень. – Не научился.

Наслаждаясь пребыванием в воде, она находила это странным. И почему он никогда не снимал джинсы? Она перевернулась на спину и попробовала подойти с другой стороны.

– Ты не хочешь показывать мне свои тощие ноги. Боишься, что я стану дразниться.

Будто бы какая-то часть его тела могла быть менее мускулистой…

– Просто люблю джинсы, – сказал он.

Люси шлепнула ногой и подняла брызги.

– Не возьму в толк. Тут просто баня, ты же снимаешь футболку при каждом удобном случае, так почему бы не носить шорты?

– Так, парочка шрамов. И давай закроем тему.

Он мог говорить и правду, но лично Люси сомневалась. Он прислонился к корме, солнечные лучи золотили его смуглую, как у какого-нибудь пирата, кожу, а взгляд из–под полузакрытых век казался скорее сонным, чем угрожающим. Люси почувствовала, как в ней нежеланно-непрошенно зашевелилось… что-то. Ей хотелось думать, что это простое любопытство, но за этим крылось большее. Невольное возбуждение.

Ну и что? Прошло почти четыре месяца, как она последний раз спала с Тедом, а она ведь не железная. И раз не дает хода своим невольным мыслям, то какой тут вред? И все же ей захотелось наказать его за то, что завел ее думы не туда, куда следует.

– Странно, что у тебя нет никаких татуировок. – Она по-собачьи подгребла к корме. – Никаких танцующих обнаженных красоток на бицепсах, никаких непристойностей, вытравленных на фалангах. Нет даже затейливого железного креста. Не волнуешься, что тебя выкинут из рядов байкеров?

Исходящий от поверхности воды мерцающий свет смягчил жесткие линии его скул.

– Терпеть не могу иголки.

– Ты не плаваешь. Ненавидишь иголки. Боишься показывать ноги. Не слишком ли много комплексов?

– Уж кому бы болтать о комплексах, только не тебе.

– Верно. Мои глубочайшие извинения.

Люси исхитрилась произнести нечто хоть как-то близкое к его насмешливым уколам.

– Когда собираешься позвонить родным? – вдруг ни с того ни с сего спросил он.

Люси нырнула и не показывалась, пока не кончился воздух.

– Мег дает им знать, что со мной все в порядке, – оправдалась она, хотя понимала, что поговорить лично – это совсем другое.

Она скучала по перепалкам Шарлотты и Холли, по трагедиям Трейси, по путанным рассказам Андре о последней прочитанной им книге в стиле фэнтэзи. Скучала по Нили и Мэту, но при мысли о том, чтобы взять трубку и позвонить, ее просто парализовывало. Что она могла им сказать?

Панда совсем не бережно помог ей залезть в лодку. Дешевый черный сплошной купальник сбился набок, но тот, кажется, даже не заметил. Он завел подвесной мотор, и они пыхтя поплыли обратно к пристани. Пока спутник глушил двигатель, Люси подхватила шлепанцы, но прежде чем смогла выбраться из лодки, услышала, как он сказал:

– Мне нужно возвращаться на работу. Завтра мы уезжаем.

Она знала, что это добровольное заточение не может длиться вечно, но все еще не придумала, что же делать дальше. И не могла придумать. Она застыла, как стрекоза в янтаре, между двумя образами: прежней собранной, организованной личностью и теперешней не имеющей цели сбитой с толку женщиной. Внутри нее мгновенно поднялась никуда не девшаяся паника.

– Я не готова.

– Это твои проблемы. – Он привязал лодку. – По дороге заброшу тебя в аэропорт Шривпорта.

Она сглотнула:

– Незачем. Я останусь здесь.

– А что собираешься делать с деньгами?

Ей пора бы уже решить эту проблему, но она до сих пор ничего не предпринимала. Хотя пришлось признаться себе, что ей не нравится мысль остаться здесь без него. Для мрачного и все более загадочного незнакомца она чувствовала себя с ним рядом на удивление расслабленной и свободной. Куда более расслабленной, чем с Тедом. С Пандой ей не приходилось строить из себя кого-то лучшего, чем она есть.

Он шагнул из лодки:

– Вот что. Если позвонишь семье сегодня, то можешь проехаться со мной подольше.

Она выбралась на причал.

– Насколько дольше?

– Пока не достанешь меня до печенок, – сказал Панда, привязывая лодку.

– Тогда я могу не добраться до следующего городка.

– Ничего лучше предложить не могу. Сама решай.

Она почти обрадовалась, что он заставляет ее совершить то, что следовало бы сделать с самого начала, и кивнула.

Вечером она не жалела стараний, чтобы отложить телефонный разговор под предлогом ненужных рутинных дел, пока Панда не потерял терпение:

– Позвони им.

– Потом, – отмахнулась она. – Мне нужно сначала собрать вещи.

– Трусиха, – презрительно бросил он.

– А тебе-то какое дело? Тебя это вообще не касается.

– Еще как касается. Твоя мамаша – президент. Считай, это мой патриотический долг.

Люси схватила телефон. Пока набирала номер, ей смерть как хотелось получить возможность хоть разок заглянуть в базу звонков, как только Панда отвернется. Даже когда она сбежала на пристань, он видел ее через окно.

Сердце застучало кувалдой, когда она услышала знакомый раскатистый голос Мэта. И горло перехватило от подступивших слез.

– Папа…

– Люси! С тобой все хорошо?

– Да вроде. – Голос сорвался. – Мне так жаль. Знаешь, я ничем не хотела обидеть тебя и маму.

– Мы знаем. Люси, мы ведь тебя любим. Тут ничего не может измениться.

Слова его, как нож, вонзались все глубже и глубже. Родители дали ей все, не ожидая ничего взамен, и вот как она им отплатила. Люси боролась со слезами.

– Я тоже вас люблю.

– Нам нужно сесть и вместе обсудить то, что случилось. Разобраться, почему ты себя так чувствовала, что не нашла в себе силы с нами поделиться. Я хочу, чтобы ты вернулась домой.