— Я видела человека со знаменем, на котором было написано: «Людовик, завтра мы тебя свергнем и станем свободными». Еще более странная картина предстала передо мной на площади Людовика XV — там на фонарном столбе повесили священника. А женщины и дети — да, и дети тоже, — топили в дворцовом пруду одного из ваших телохранителей, мадам! Этих людей опьянили вино и ненависть…

Возгласы ужаса сопровождали этот рассказ. Побледневшая Мария-Антуанетта инстинктивно прижала дочь к себе, когда раздался громкий голос:

— Я и не предполагала, что вы настолько впечатлительны, моя дорогая Луиза! Но не стоит волновать королеву, мы здесь для того, чтобы защитить ее!

В зале появилась маркиза де Турзель, она вела за руку семилетнего дофина. Гувернантка королевских детей произвела неизгладимое впечатление на Анну-Лауру, редко бывавшую при дворе. Эта великосветская дама, спокойная и суровая, хотя и не лишенная юмора, с первого взгляда внушала доверие. Вместе с госпожой де Тарант и госпожой де Ламбаль они составляли преданное и храброе трио, защищавшее королеву, как когда-то мушкетеры, встававшие на защиту короля во времена Людовика XIII. Маркиза де Турзель заняла свое место при дофине в 1789 году после бегства герцогини де Полиньяк, как раз в тот момент, когда ситуация стала опасной. И этим было все сказано.

За ней вошла ее дочь, шестнадцатилетняя мадемуазель Полина, которую очень любила Мария-Терезия. Анну-Лауру представили ей. А госпожа де Тарант горячо запротестовала:

— Никто и не думал волновать королеву! Королева всегда предпочитала услышать правду, и у нее хватало смелости смотреть фактам в лицо.

— Вы правы, но детали совершенно излишни. И потом, эти бунтовщики еще не добрались сюда.

Благодарение богу, дворец хорошо охраняется. По приказу короля сюда пришли швейцарцы, свободные от несения службы. И здесь батальон Национальной гвардии, который верен нам. Не забывайте и о храбрых парижских дворянах, которые никогда не бывали при дворе и все-таки пришли защитить своего короля. Ах да, я еще забыла о пушках! У нас их четырнадцать, и с ними этому сброду не справиться. Этого достаточно, чтобы вас защитить, дорогая Луиза!

— Повторяю, я беспокоюсь не о себе…

— Тогда перестаньте дрожать! Во дворце достаточно смельчаков, готовых умереть за своих повелителей. И даже в случае самого худшего их величества и их дети смогут надеть специальные плотные нагрудники, которые созданы графом де Паруа. Они защищают и от удара ножом, и от пули.

— И который король никогда не наденет, — резко перебила королева. — Он уже отказался от этого. Его величество также отказался от побега прошлой ночью, и я его одобряю. Почтовая карета нам ни к чему, — с грустной улыбкой добавила она.

В покои королевы пришел Людовик XVI, окруженный несколькими дворянами, среди которых Анна-Лаура увидела своего мужа и герцога Нивернейского. Король знал о тревожных слухах и пришел успокоить дам. Он также собирался им сказать, что мэр Парижа Петион делает все возможное, только бы избежать столкновений. А после сожжения гербов на Марсовом поле Петион был в Париже самым популярным человеком.

— Ему обязательно удастся уговорить совестливых горожан. И потом, Национальное собрание почти целиком состоит из жирондистов. Мы дали ему знать, что нам неприятна даже мысль о том, что придется стрелять в наших подданных. Так что успокойтесь, сударыни, это просто неприятный момент, который надо пережить.

— Сир, — вмешался герцог Нивернейский, — я боюсь, что ваше величество доверяет не тому человеку. Париж кипит, как ведьмин котел, и мэр в любую секунду может потерять свое влияние. Если Петион испугается, — а мэр отнюдь не храбрец, — то он перейдет на сторону наших врагов. И потом, нам неизвестно, что происходит в Национальном собрании, если не считать того, что люди, желающие низвержения короля, дали его членам срок до полуночи, чтобы вынести свое решение.

— Герцог, где же ваша вера в бога? Надо верить людям. Не все же они кровопийцы.

Миролюбивый тон Людовика XVI, его добродушная улыбка больше ободрили дам, чем любая длинная речь. Для каждой у него нашлось приветливое слово. Анна-Лаура присела перед королем в реверансе, он поднял ее и сказал:

— Я знал о вашем благородстве, сударыня, но не предполагал, что вы проявите его в такую минуту. Вы так молоды!

— К чему дворянство, сир, если носитель титула не предан королю?

— Боюсь, моя дорогая, что ваше мнение разделяют немногие. Вам следовало почаще бывать у нас!

Молодая женщина с грустью заметила, как изменился Людовик XVI. Он был практически пленником в этом дворце, и ему пришлось отказаться от ежедневных поездок верхом, которые поддерживали его здоровье. Король любил лес, охотился каждый день и в любую погоду, а теперь его заперли в саду Тюильри. И поэтому ему не удавалось бороться с последствиями своего слишком хорошего аппетита. Король был крепок сложением и высок ростом — больше ста восьмидесяти сантиметров — и ему требовалась основательная, обильная пища. Людовик XVI располнел, а обычно румяное лицо приобрело землистый оттенок. Широкий разворот плеч отвлекал внимание от внушительного живота и двойного подбородка. Но взгляд , его оставался по-прежнему добрым, а его отвага, нежелание кровопролития и покорность божьей воле проступали еще явственнее, хотя король, возможно, и предчувствовал, что его ожидают впереди страдания…

Дамам, не жившим в Тюильри, отвели комнаты для ночлега. По просьбе Марии-Терезии королева разрешила маркизе де Понталек расположиться в одной спальне с принцессой. Но Анна-Лаура не воспользовалась этим разрешением и даже отказалась от предложения госпожи де Турзель занять ее комнату — сама гувернантка решила не отходить от детей. Анна-Лаура не хотела быть вдалеке от мужа, который, разумеется, намеревался оставаться рядом с королем. Впрочем, в эти ночные часы — с восьми часов вечера до четырех часов утра — во дворце никто не спал, кроме маленького дофина и короля, который позволил себе прилечь, отказавшись от обычного церемониала.

В десять часов вечера Людовик XVI держал совет с королевой, Мадам Елизаветой и своими министрами. Они пришли к заключению: либо атаковать на рассвете, либо попытаться прорваться к армии, оставив дворец на разграбление. Оба плана представлялись мало выполнимыми, и король отверг их. Он никогда не станет стрелять в свой народ, а неудачное бегство, закончившееся в Варение, не вызывало желания повторить подобную попытку.

В одиннадцать часов во дворце появился Редерер, генеральный прокурор, член муниципального совета, подчиняющийся мэру. Это был высокий, худой юрист из Лотарингии с душой парламентария. Он не относился враждебно к королю, но предпочитал абсолютной королевской власти конституционную монархию или даже республику. После возвращения королевской семьи из Варенна Редерер предложил арестовать короля. Он приехал только за тем, чтобы посмотреть, что же происходит во дворце. Увиденное его встревожило.

В Тюильри везде были люди, швейцарцы и солдаты Национальной гвардии, множество слуг. В комнате перед залом совета собрались дворяне, все в черном, но с длинными шпагами, пришедшие на помощь королю, которому грозила опасность. Редерер увидел и женщин из окружения королевы. Все эти люди, обступившие генерального прокурора, не внушили ему доверия. На всех лицах было написано презрение и гнев. Но Редерер не был трусом. Он понимал, какая разыграется драма при столкновении этого «войска» и плохо вооруженных людей из предместий, и этого ему хотелось избежать во что бы то ни стало.

Редерер решил вызвать во дворец мэра и только сел писать ему записку, как Петион сам появился в Тюильри. Мэр выглядел смиренным и покорным. Для этого были свои причины. Его приняли холоднее обычного, а так как его слегка помяли молодью солдаты Национальной гвардии, то мэр, ко всему прочему, просто испугался. Мэр ушел под предлогом того, что в зале слишком душно и ему необходимо подышать свежим воздухом.

Редерер, сохраняя внешнее спокойствие, проводил его до сада, но оказалось, что все выходы перекрыты солдатами. У них остался единственный вариант — присоединиться к Национальному собранию, которое заседало этой ночью. Задержавшись у балюстрады, «чтобы освежиться», Петион отправил Редерера к королю одного, а сам поспешил в Национальное собрание, намереваясь оттуда вернуться в ратушу, где и просидеть весь остаток ночи под прикрытием шестисот человек. И куда только подевалась его храбрость!

Но Петион не успел туда добраться. Звук набата застиг его на полдороге, заставив замереть толпу людей, заполнивших дворец, и тех, кто бродил вокруг него. Анна-Лаура тоже услышала удары колокола и взглядом нашла Жосса в группе дворян, стоявших рядом с королем. Она заметила на губах маркиза улыбку, ни к кому конкретно не обращенную. Казалось, он слышит не набат, а тихую, нежную мелодию. Это продолжалось лишь мгновение, но Анна-Лаура уловила его. Спустя секунду маркиз де Понталек, как и все окружавшие его, вынул шпагу с криком: «Да здравствует король!» и поклялся защищать Людовика XVI до последней капли крови…

Медленно потекли часы странного и тревожного ожидания. Редерер оставался в Тюильри. Зловещий рокот барабанов приближался, а он спокойно сидел рядом с королевой и отвечал на ее вопросы. Генеральный прокурор изо всех сил старался как можно меньше себя скомпрометировать и придерживался заранее избранной линии — во что бы то ни стало избежать столкновения… Но каждый час его секретарь присылал ему записки с описанием ситуации.

Время шло. Король исповедовался и заснул на маленьком диванчике. Дамы окружили госпожу де Ламбаль и госпожу де Тарант. Госпожа де Турзель и ее дочь направились в спальню дофина. Дворяне переговаривались тихими голосами. Королева и ее золовка переходили от одной группы к другой. А набат и грохот барабанов не умолкали ни на секунду.

В пять часов утра король сошел вниз, чтобы проверить посты Национальной гвардии, и остался доволен. Но проверка, проведенная спустя всего лишь час, произвела на него плохое впечатление. За такое короткое время Петион сумел-таки заменить верных гвардейцев солдатами, поддерживающими бунтовщиков. И более того — он вызвал к себе Манда, командира гвардейцев, готовившего оборону дворца, под предлогом того, что им необходимо посоветоваться. На самом деле мэр намеревался отобрать у него приказ, переданный им самим накануне, — оборонять Тюильри до последней капли крови. Этот приказ повредил бы ему в глазах тех, кто вот-вот должен был захватить власть. И маркизу де Манда пришлось ехать в ратушу — он вынужден был подчиниться мэру.

В семь часов утра, когда лучи солнца заиграли на лепестках роз во все еще прекрасных садах и проникли в покои, где уже давно погасили свечи, стало известно, что марсельцы подняли жителей пригородов и ведут их в атаку на Тюильри. Стало известно и то, что комиссары, избранные из числа руководителей сорока восьми округов Парижа, составили так называемый Совет Коммуны, вызвали к себе Манда, казнили его и теперь его голову, насаженную на пику, носят по всему Парижу. Петиону удалось изъять у него злополучный приказ, и оборона дворца была обезглавлена во всех смыслах этого слова. Верными оставались только швейцарцы, но не все они говорили по-французски…

Когда раздались первые выстрелы и послышался рев надвигающейся толпы, Редерер принялся за выполнение задачи, которую сам себе поставил. Он должен был уговорить короля вместе с семьей явиться в Национальное собрание, чтобы попросить защиты у закона. Редерер действовал из лучших побуждений. Он не знал, что Национальное собрание уже покинули депутаты правого толка и там остались лишь злейшие враги монархии. Атакующие уже захватили Триумфальную арку Карусель — парадный вход в Тюильри, — а король по-прежнему не желал стрелять в свой народ.

Во дворце царило тревожное возбуждение. Дворяне, собравшиеся накануне, рвались в бой, и доносящийся снаружи шум только подпитывал их храбрость. Король отправил гонца в Национальное собрание, олицетворяющее закон, обращаясь с просьбой к его представителям прибыть в Тюильри и восстановить порядок. Посланец не вернулся. Второго постигла та же участь. Тогда Редерер отправился к королю:

— Сир, — сказал он, — опасность неотвратима. Власти бессильны, оборона невозможна. Ваше величество и вся королевская семья подвергают себя огромному риску, так же как и все находящиеся во дворце. У его величества нет другого средства предотвратить кровопролитие, кроме как самому явиться в Национальное собрание.

— Явиться в Национальное собрание, которое делает вид, что ничего не слышит, и уже, должно быть, расправилось с нашими посланниками? Вы желаете смерти короля, сударь? — взволнованно воскликнула Мария-Антуанетта. — Я уже не говорю о наших защитниках, которые потеряют свою последнюю опору.

— Если вы противитесь этому, мадам, — ответил ей прокурор, — то вы будьте готовы взять на себя ответственность за жизнь короля и ваших детей. Для большей безопасности вы будете сопровождать короля и вашу семью. Я, разумеется, пойду с вами, чтобы гарантировать вашу безопасность. Народу незачем будет штурмовать дворец, и вы сможете сюда вернуться, когда все немного успокоится.