Он все рассчитал правильно, но увидел кузину в неудачный момент, ибо молодой гнедой, сначала пытавшийся встать на дыбы при виде мальчика, который пускал бумажного змея, сделал попытку лягнуть копытом пол экипажа. Мистер Ривенхол, готовый все простить кузине, лишь бы она была невредима, увидел, что недооценил ее. Белый от ярости, он спрыгнул с седла, перекинул повод через голову Громовержца, вручил его груму с кратким приказом отвести коня домой, забрался в тильбюри и отобрал вожжи у кузины. Некоторое время он был полностью поглощен конем, а Софи любовалась его искусством. Она не считала, что сама справлялась так уж плохо, ибо при всем своем желании гнедой не смог понести ее; но она не претендовала на мастерство, с каким мистер Ривенхол управлял смелым, полуукрощенным животным. Она не собиралась усмирять его гнев, но вместо этого невольно воскликнула:

— Ах, ты превосходный кучер! До сегодняшнего дня я даже и не подозревала, насколько превосходный!

— Я не нуждаюсь в твоих похвалах! — он вспыхнул, его лицо и голос являли резкий контраст спокойным рукам. — Как ты посмела это сделать? Как ты посмела? Если бы ты сломала шею, ты бы получила по заслугам! А то, что ты не разбила колени моего коня, я считаю просто чудом!

— Чепуха! — сказала Софи, тем самым подлив масла в огонь.

Результат оправдал все ее ожидания. Дорога до Беркли-Сквер не заняла много времени, но мистер Ривенхол успел вместить в него все накопившееся раздражение двух последних недель. На одном дыхании он разнес в пух и прах характер Софи, осудил ее манеры, ее принципы и ее воспитание, выразил сильное желание преподать ей хорошую трепку и пожалел того глупца, который женится на ней, наконец, он заявил, что с нетерпением ждет того дня, когда освободится от ее нежелательного присутствия в их доме.

Софи едва ли смогла бы остановить поток красноречия. Да она и не пыталась, а сидела, сложив руки на коленях и опустив глаза. Она ничуть не сомневалась в том, что ее безучастность еще больше распалит его, доведя до белого каления. Во время своей эскапады в отдельные моменты она сомневалась, что сможет сохранить себя или коня невредимыми. Она еще никогда так не радовалась за своего кузена; и один взгляд на его лицо убедил ее, что он тревожился значительно больше, чем мог бы самый заинтересованный кучер за своего коня. Он мог говорить все, что ему угодно; он не обманул ее.

Он высадил ее на Беркли-Сквер, грубо сказав, что она может выйти из тильбюри и без его помощи. Она покорилась, и, не дождавшись, пока она зайдет в дом, он поехал к конюшням.

Это произошло вскоре после полудня. Мистер Ривенхол не вернулся домой, и так как она больше не опасалась, что он внезапно войдет к ней в комнату, она послала одного из лакеев в ближайшие наемные конюшни и села к столу написать несколько важных записок. К двум часам Джон Поттон, недоумевающий, но ничего не заподозривший, был послан в Мертон с одной из них в кармане. Если бы он знал ее содержание, он бы вряд ли покидал Лондон в таком хорошем настроении.

«Дорогая Санчия, — писала Софи, — я попала в ужасное положение, и очень прошу тебя немедленно присоединиться у мне в Лейси-Мэноре. Не подведи меня, а то я буду в полном отчаянии. Эштед лежит всего в десяти милях от Мертона, так что тебе нечего опасаться усталости. Я покидаю Лондон через час, и полностью полагаюсь на тебя. Всегда твоя Софи».

Когда вернулся лакей, исполнив поручение, он получил полгинеи за свои труды и был отправлен доставить два письма. Одно из них он оставил на квартире мистера Вичболда; другое повез из дома лорда Чарльбери в стрелковую галерею Мэнтона, а оттуда — в Брукс-Клаб, где он, наконец, и настиг свою добычу. Лорд Чарльбери, вызванный в холл, чтобы лично взять письмо, тут же в сильном удивлении прочел его, а затем, щедро наградив посланца, отправил его к мисс Стэнтон-Лейси с заверениями, что он полностью в ее распоряжении.

А в это время мисс Стэнтон-Лейси, которая, предусмотрительно отпустив свою слишком рьяную служанку на выходной, дала указания испуганной горничной уложить свои вечерние принадлежности в чемодан, написала еще два письма. Она все еще была занята этим делом, когда в ее гостиную ввели лорда Чарльбери. Она подняла голову, улыбнулась и сказала:

— Я знала, что могу положиться на вас! Благодарю! Позвольте, я допишу эту записку!

Он дождался, пока Дассет закрыл за собой дверь, и только потом спросил:

— В чем дело, Софи, ради Бога? Зачем вам надо ехать в Эштед?

— Там мой дом, дом сэра Гораса!

— Неужели? Я не знал… Но так внезапно! Ваша тетя… Ваш кузен?..

— Не спрашивайте! — попросила она. — Я все объясню вам по дороге, если вы будете так добры, чтобы сопровождать меня! Это не очень далеко… всего один перегон, поверьте мне!

— Конечно, я буду сопровождать вас! — тут же ответил он. — Ривенхола нет дома?

— Я не могу просить его ехать со мной. Прошу вас позвольте мне закончить эту записку Сесилии!

Он извинился и направился к креслу возле окна. Хорошие манеры запрещали ему давить на нее, требуя объяснений, которые она явно не желала давать, но он был очень озадачен. Озорное выражение полностью исчезло из ее глаз; она была в необычно мрачном настроении — это обстоятельство застигло его врасплох, и он очень хотел быть ей полезным.

Записка к Сесилии была вскоре закончена и запечатана. Софи встала из-за столика, и Чарльбери спросил ее, не хочет ли она поехать в Эштед в его бричке.

— Нет, нет, я наняла почтовую карету! Полагаю, она вскоре будет здесь. А вы приехали в бричке?

— Нет, я пришел пешком от Брукса. Вы будете жить за городом?

— Не знаю. Подождете, пока я надену шляпку и плащ?

Он согласился, и она вышла, но вскоре вернулась с Тиной, которая резвилась у нее под ногами в ожидании прогулки. Почтовый экипаж был уже у дверей, и Дассет, озадаченный, как и лорд Чарльбери, давал указания лакею, как пристегнуть чемодан. Софи отдала ему две написанные ею записки, поручив удостовериться в том, что мистер и мисс Ривенхол получат их сразу по возвращении домой. Пять минут спустя, она сидела в карете рядом с Чарльбери и выражала надежду, что надвигающаяся гроза начнется не раньше, чем они достигнут Лейси-Мэнора. Тина запрыгнула к ней на колени, и Софи стала рассказывать его светлости, что видела в Грин-Парке другую итальянскую борзую, которая не стала скрывать своего восхищения перед Тиной. Пришлось рассказать о кокетстве Тины, а это, в свою очередь, вызвало веселое описание ревности спаниеля мистера Ривенхола, которого тот привез из деревни на пару дней; и таким образом лорд Чарльбери постепенно оказался втянутым в разговор о стрельбе по фазанам, лисьей охоте и многих других спортивных занятиях. Этих тем хватило до Кеннингтонской заставы, к этому времени лорд Чарльбери, сначала сбитый с толку, насторожился. Ему показалось, что озорное выражение вновь появилось у Софи в глазах. В Лоуа-Тутинг он вежливо позволил обратить свое внимание на любопытную круглую церковную башенку, увенчанную квадратным деревянным срубом с невысоким, покрытым дранкой, шпилем над ним; но когда Софи снова откинулась на спинку в своем углу кареты, он сказал, глядя ей в лицо:

— Софи, мы случайно не совершаем побег?

Она довольно захихикала.

— Нет, нет, все не так плохо! Надо ли мне рассказывать вам?

— Я отлично знаю, что вы вынашивали какой-то возмутительный план! Немедленно скажите мне все!

Она искоса посмотрела на него, и теперь он не сомневался, что ее взгляд вновь стал озорным.

— Ну, правда состоит в том, Чарльбери, что я похитила вас.

Через несколько ошеломленных мгновений он начал смеяться. Она с готовностью присоединилась к нему, но, осознав нелепость ситуации, он сказал:

— Я должен был догадаться, что готовится какое-то злодейство, когда увидел, что нет вашего верного Поттона! Но что это значит, Софи? Почему меня похитили? Зачем?

— Для того, чтобы я была так скомпрометирована, что вам пришлось бы жениться на мне, конечно, — правдиво ответила Софи.

Это любезное пояснение заставило его резко выпрямиться и воскликнуть:

— Софи!

Она улыбнулась.

— О, не тревожьтесь! Я послала Джона Поттона с письмом к Санчии, попросив ее немедленно приехать в Лейси-Мэнор.

— О Боже, неужели вы хоть чуть-чуть рассчитываете на нее?

— О да, конечно! У нее очень доброе сердце, и она никогда не подведет меня, если я нуждаюсь в ее помощи.

Он расслабился, но сказал:

— Я не представляю, чего вы заслуживаете! Я все еще в шоке. Зачем вы это сделали?

— Как, неужели вы не понимаете? Я оставила письмо Сесилии, написав, что я готова пожертвовать собой…

— Благодарю вас! — прервал его светлость.

–...И вами, — невозмутимо продолжала Софи, — так, чтобы наконец заставить моего дядю замолчать. Вы же знаете, я говорила вам, что убедила его объявить бедной Сесилии свое непреклонное решение выдать ее за вас! Если я правильно оценила Сили, потрясение заставит ее примчаться в Эштед, чтобы спасти нас. И если, мой дорогой Чарльбери, вы не сумеете правильно воспользоваться ситуацией, я умываю руки!

— Я бы хотел, чтобы вы этого не делали! — неблагодарно ответил он. — Возмутительно, Софи, возмутительно! А что, если ни она, ни маркиза не приедут в Лейси-Мэнор? Позвольте сказать вам, что ничто не заставит меня скомпрометировать вас!

— Нет, конечно! Мне это пришлось бы исключительно не по душе! Если бы это произошло, боюсь, вам пришлось бы провести ночь в Леттерхеде. Это недалеко от Лейси-Мэнора, и, верю, вам было бы довольно удобно в «Лебеде». Или вы могли бы нанять карету, чтобы вернуться в Лондон. Но по крайней мере Санчия не подведет.

— Вы написали Сесилии, что похитили меня? — спросил Чарльбери.

Она кивнула, и он воскликнул:

— Я мог бы убить вас! Что за шутки! Какое я произведу впечатление?

— Она и не подумает об этом. Вы помните, что я говорила вам не далее как позавчера? Надо заставить ее жалеть вас вместо Огэстеса. Кроме того, я убеждена, ее будет мучить ревность! Только вообразите! Я была в полной растерянности, пока однажды не вспомнила слова, сказанные при мне выдающимся военным! «Главное в атаке — внезапность!» Очень удачное обстоятельство!

— Не правда ли? — саркастично сказал он. — Мне очень хочется сойти у следующей заставы!

— Вы все испортите, если сделаете это.

— Это отвратительно, Софи!

— Да, если бы мотивы не были чисты!

Он не ответил, и она тоже молчала несколько минут. Наконец, тщательно все обдумав, он сказал:

— Вам лучше все мне рассказать. Я ничуть не сомневаюсь, что слышал только половину правды! Какую роль играет в этом Чарльз Ривенхол?

Она положила руки на спину Тины.

— Увы! Я так сильно поссорилась с Чарльзом, что мне приходится искать убежище в Лейси-Мэноре! — печально сказала она.

— И вы, без сомнения, оставили ему записку, сообщая об этом!

— Конечно!

— Я предвижу счастливую встречу! — резко прокомментировал он.

— В этом и состояла трудность! — призналась она. — Но, думаю, я смогу преодолеть ее. Обещаю вам, Чарльбери, вы останетесь с целой шкурой… ну, нет, наверное, не совсем, но очень близко к этому!

— Вы даже не представляете, как вы успокоили меня! Полагаю, я не буду достойным соперником Ривенхолу ни на пистолетах, ни на кулаках, но прошу вас, не надо считать меня трусом, боящимся встречи с ним!

— Я и не считаю, — уверила она его. — Но Чарльзу не будет никакой пользы послать вас в нокаут — я правильно выразилась?

— Абсолютно правильно!

— …или всадить в вас пулю, — закончила она с невозмутимым спокойствием.

Он невольно засмеялся.

— Я вижу, Ривенхол больше достоин жалости, чем я! Из-за чего вы поссорились с ним?

— Мне нужен был предлог, чтобы сбежать с Беркли-Сквер! Вы должны меня понять! Мне не пришло ничего в голову, кроме как выехать на его молодом гнедом, которого он недавно купил. Чудесное животное! Такие мощные крутые плечи! Такой ход! Но совершенно не привыкший к лондонскому движению и чересчур сильный для любой женщины!

— Я видел этого коня. Вы серьезно, Софи, выехали на нем?

— Да… ужасно, не правда ли? Уверяю вас, я испытывала настоящие угрызения совести! Однако ничего плохого не произошло! Он не понес меня, и Чарльз пришел на выручку, пока я еще не оказалась в настоящей беде. То, что он сказал мне!.. Я никогда не видела его в такой ярости! Если бы я могла вспомнить хотя бы половину оскорблений, что он нанес мне! Однако это неважно; они дали мне предлог бежать от него.

Он на мгновение страдальчески прикрыл глаза.

— Без сомнения, сообщив ему, что прибегли к моей защите?