Софи, которая не наблюдала в мистере Фэнхоупе качества, присущие настоящему мужчине, с удивлением узнала, что в гости к маркизе он прискакал на чистокровной кобыле, владение которой сделало бы честь ей самой. Обратный путь до Лондона он тоже проделал верхом, следуя за фаэтоном, и она не могла не обратить внимания на легкость и изящество, с которым он управлялся со своей шустрой и игривой лошадкой. Софи призналась лорду Чарлбери, что, пожалуй, будет лучше, если Сесилия никогда не увидит своего поэта верхом на коне.

Он вздохнул:

– Не думайте, дорогая Софи, что ваше общество не доставляет мне огромного удовольствия, но к чему все это приведет? Вы знаете? Потому что я, например, теряюсь в догадках.

– Я уверена, что это приведет вас именно туда, где вы и хотите оказаться, – серьезно ответила она. – Прошу вас довериться мне! Сесилии совершенно не нравится, что вы ходите передо мной на задних лапках, уверяю вас!

Но Сесилия была не единственной, кто не получал удовольствия от этого спектакля. Мистер Ривенхолл (вероятно, из‑за того, что все еще лелеял надежду выдать сестру замуж за Чарлбери) относился к этому крайне неприязненно; а лорд Бромфорд, обнаружив, что стал лишним, проникся такой враждебностью к своему сопернику, что при встрече с ним не мог сохранять даже видимость учтивости.

– Мне представляется чрезвычайно странным, – сообщил он своей главной стороннице, – что мужчина, волочившийся за одной женщиной – говоря простым языком! – на протяжении стольких недель, что можно сбиться со счета, вдруг проявляет крайнюю изменчивость и в мгновение ока переключается на другую! Признаюсь, подобное поведение мне решительно непонятно. Если бы я, мисс Рекстон, не повидал мир и не узнал кое-что о слабостях и непостоянстве человеческой натуры, то, пожалуй, пребывал бы в полной растерянности! Но вам я безо всякого стеснения могу сказать, что Чарлбери никогда мне не нравился. И его поведение меня ничуть не удивляет. Но я с большим сожалением и, могу добавить, неприятным изумлением наблюдаю за увлеченностью и легкомыслием, которое проявляет мисс Стэнтон-Лейси!

– Нет сомнения, – проворковала мисс Рекстон, – что леди, долгое время жившая на континенте, относится к подобным вещам несколько иначе по сравнению с бедными домоседками вроде меня. Полагаю, флирт считается обычным времяпровождением у иностранных дам.

– Моя дорогая сударыня, – заявил его светлость, – должен признаться, что я крайне отрицательно отношусь к тому, чтобы дамы странствовали по миру. Это представляется мне совсем не обязательным условием образования представительниц слабого пола, хотя для мужчины они совершенно необходимы. Я не удивлюсь, узнав, что нога Чарлбери никогда не ступала за пределы этого острова, каковое обстоятельство вселяет в меня еще большее изумление от того рвения, с коим мисс Стэнтон-Лейси стремится к его обществу.

Неприязнь лорда Бромфорда была прекрасно известна тому, на кого направлялась. Однажды во время очередной конной прогулки в Парке лорд Чарлбери сказал Софи:

– Если я выйду из этого маскарада целым и невредимым, то буду считать, что мне крупно повезло! Или вы, Софи, негодница этакая, рассчитываете на мою безвременную кончину?

Она рассмеялась:

– Бромфорд?

– Он или Чарльз. Но если кто-либо из них двоих вызовет меня на дуэль, я предпочел бы иметь дело с Бромфордом. Полагаю, он с десяти шагов не попадет в стог соломы, а вот Ривенхолл известен как первоклассный стрелок.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Вы действительно его боитесь? Чарльза?

Он ответил ей столь же насмешливым взглядом.

– Да, мисс святая невинность! Вне всякого сомнения, он вызовет меня на дуэль из‑за оскорбления, нанесенного его сестре! Лучше скажите мне – вы ведь так откровенны! – вы всегда превращаете своих знакомых в соучастников?

– Нет, – ответила она. – Только если я убеждена, что это пойдет им на пользу!

Он рассмеялся и никак не мог остановиться, пока они не встретили мистера и мисс Ривенхолл, которые бок о бок ехали им навстречу.

Софи приветствовала кузину с искренней теплотой и ничем не выказала своего удивления, увидев, что Сесилия вдруг увлеклась упражнениями, к которым ранее не питала особой склонности. Они с Чарлбери развернули своих лошадей, чтобы присоединиться к брату с сестрой, и спустя некоторое время Чарльз придержал своего коня и предложил ей немного отстать от остальных. Они поехали шагом, и Софи сказала:

– Мне нравится ваш гнедой, Чарльз.

– Может, он вам и нравится, – угрюмо ответил тот, – но проехаться на нем вам не удастся!

Она искоса метнула на него озорной взгляд:

– В самом деле, дорогой Чарльз?

– Софи, – сказал мистер Ривенхолл, быстро переходя от светского тона к угрожающему, – если вы посмеете оседлать моего Громовержца, я вас задушу, а труп выброшу в Серпентайн!

Она рассмеялась своим серебристым смехом, который неизменно вызывал у него ответную, хотя на сей раз мрачную, улыбку.

– О нет, Чарльз, неужели? Что ж, я вас не виню! Если я когда-нибудь увижу вас верхом на Саламанке, то немедленно застрелю – и обязательно учту при этом, что мой пистолет берет немного влево!

– Вот как? – откликнулся мистер Ривенхолл. – Что ж, моя дорогая кузина, когда мы приедем в Омберсли, я надеюсь получить истинное удовольствие, наблюдая за вашим непревзойденным мастерством! Я дам вам дуэльные пистолеты, и вы покажете мне, на что способны. Они не берут ни влево, ни вправо: я всегда очень тщательно подхожу к выбору оружия!

– Дуэльные пистолеты! – воскликнула заинтригованная Софи, на которую его слова произвели сильное впечатление. – Не думала, что вы на это способны, Чарльз! Сколько раз вас вызывали на дуэль? Вы всегда убиваете своего противника?

– Очень редко! – ответил он. – К несчастью, дуэли вышли из моды, дорогая Софи! Мне очень жаль, что я вновь разочаровал вас!

– Ничуть, – сказала она и тряхнула головой. – В общем-то, я и не рассчитывала, что вы отважитесь на что-либо столь выдающееся!

Он рассмеялся и жестом фехтовальщика показал, что пропустил укол.

– Очень хорошо, Софи! Туше!

– Вы фехтуете?

– Немного. А почему вы спрашиваете?

– О, просто потому, что этим искусством я так и не овладела!

– Господи помилуй, неужели? Я‑то думал, что сэр Гораций в обязательном порядке научил вас обращаться с рапирой!

– Нет, – сухо ответила Софи. – И еще он не научил меня боксировать, так что по крайней мере в этих двух областях вы превзошли меня, Чарльз!

– Куда мне до вас, – любезно отозвался он. – Особенно в искусстве заигрывания!

Она тут же обезоружила его, поинтересовавшись напрямик:

– Заигрывания, Чарльз? Надеюсь, вы не обвиняете меня во флирте?

– Как можно! – мрачно ответил он. – Но, прошу вас, просветите меня относительно природы ваших отношений с Чарлбери!

Она взглянула на него с самым невинным видом.

– Но причем здесь это, Чарльз? Или я ошибаюсь? Между ним и Сесилией все кончено! Ведь вы не думаете, что я бы поощряла его ухаживания, будь это не так?

Гнедой жеребец сорвался в галоп, но Чарльз тут же осадил его и сердито заявил:

– Вздор! Не пытайтесь водить меня за нос, Софи! Чарлбери и вы! Вы что же, держите меня за полного идиота?

– Ни в коем случае! – любезно заверила его Софи. – Но я готова на все, чтобы сделать приятное сэру Горацию, и уж скорее предпочту выйти замуж за Чарлбери, чем за Бромфорда!

– Иногда мне кажется, – сказал мистер Ривенхолл, – что понятия «такт» и «деликатность» вам совершенно неведомы!

– Так расскажите мне о них! – трогательно попросила она.

Он не воспользовался представившейся возможностью, а лишь заметил язвительно:

– Пожалуй, я должен предостеречь вас, что подчеркнутое ухаживание Чарлбери делает вас притчей во языцех в этом городе. Я не знаю, есть вам до этого дело или нет, но, поскольку моя мать несет за вас ответственность, я был бы весьма благодарен, если бы вы вели себя более осмотрительно!

– Однажды вы упомянули, что мне следует сделать, чтобы доставить вам удовольствие, – задумчиво проговорила Софи. – Должна признаться, я очень надеюсь, что такового желания у меня не возникнет, потому что я уже не помню, о чем шла речь!

– С первого дня нашей встречи вы намеренно делали все возможное, чтобы я невзлюбил вас, не так ли? – вспылил он.

– Вовсе нет, в этом вам не требовались поощрения с моей стороны!

Некоторое время он молча ехал рядом с ней, затем сухо заявил:

– Вы ошибаетесь. Я не испытываю к вам неприязни. Мало того, неоднократно я проникался к вам самой искренней симпатией. И не воображайте, будто я забыл о том, в каком долгу перед вами.

Она не дала ему договорить.

– Ничего подобного! Избавьте меня от подобных напоминаний, сделайте одолжение! Лучше расскажите мне о Хьюберте! Я слышала, как вы говорили моей тете о том, что получили от него письмо. С ним все в порядке?

– В полном. Он написал мне лишь для того, чтобы попросить выслать ему книгу, которую забыл дома. – Чарльз вдруг широко улыбнулся. – И чтобы сообщить о своем намерении посещать все лекции! Не будь я уверен в том, что этому благому намерению не суждено сбыться, я бы первым же почтовым дилижансом отправился в Оксфорд! Подобная добродетель грозит привести к тому, что он начнет искать спасения в самых предосудительных излишествах. Но позвольте мне сказать вам кое-что, Софи! Раньше у меня не было такой возможности: нас прервали, прежде чем я успел сделать это, а другого шанса более не представилось! Я всегда буду благодарен вам за то, что вы помогли мне понять, как сильно я ошибался в своем отношении к Хьюберту.

– Это все ерунда, но я могу помочь вам понять, если хотите, как сильно вы ошибаетесь в отношении Сесилии! – сказала она.

Лицо его окаменело.

– Боже упаси! В этом вопросе мы с вами никогда не придем к согласию!

Она не стала больше ничего говорить, а лишь послала Саламанку легкой рысью, нагоняя лорда Чарлбери и Сесилию.

Оказалось, что они очень мило беседуют, и его дружелюбие быстро растопило неловкость Сесилии, вызванную тем, что ей пришлось ехать рядом с ним. Ни одним словом или взглядом он не напомнил ей о том, что между ними произошло, а сразу же нашел совершенно невинную тему для разговора, которая, как он знал, будет ей интересна. Это стало для нее приятным разнообразием, поскольку почти все речи мистера Фэнхоупа сводились исключительно к масштабу и структуре его великой трагедии. Слушать же, как поэт дискутирует с самим собой – поскольку она не могла похвастать тем, что принимает деятельное участие в обсуждении – относительно достоинств белого стиха как средства драматического выражения, было, естественно, привилегией, которой должна была бы гордиться любая молодая леди. Но Сесилия не могла не признать, что разговаривать в течение доброго получаса с мужчиной, который с интересом слушал ее, стало для нее если не облегчением, то, во всяком случае, приятным разнообразием в жизни. Не зря же, в конце концов, его светлость прожил на свете на целых десять лет дольше своего молодого соперника. Смазливое личико и обаятельная улыбка мистера Фэнхоупа радовали женский взор, но он еще не овладел искусством внушать женщине, что находит ее хрупким созданием, которое следует оберегать и лелеять и с чьим мнением необходимо считаться. Быть может, лорд Чарлбери, сообразно складу своего ума, никогда не назвал бы Сесилию нимфой, как и не сравнил бы ее глаза с колокольчиками, уступающими им в красоте, зато он обязательно предложил бы ей свой плащ, если бы испортилась погода, перенес бы через препятствие, которое девушка без труда преодолела бы и сама, и иным способом непременно убедил бы ее в том, что она – бесценное сокровище, оберегать которое является его священным долгом.

Пожалуй, было бы преувеличением утверждать, что Сесилия сожалела об отвергнутом предложении его светлости, но когда к ним присоединились Софи и Чарльз, она совершенно явственно ощутила разочарование оттого, что их разговор наедине прервали.

Немного погодя она попыталась без лишних эмоций обсудить этот вопрос с Софи, но вдруг обнаружила, что не может заставить себя признаться в чувствах, которые она, по ее глубокому убеждению, испытывала. В конце концов, она склонилась над пяльцами и поинтересовалась у кузины, не сделал ли лорд Чарлбери ей предложение.

В ответ Софи лишь рассмеялась.

– Господи помилуй, нет, конечно! Ну и глупая же ты гусыня! Чарлбери не имеет на мой счет серьезных намерений.