Мисс Рекстон выразительно приподняла брови, и на лице у нее отобразилось отвращение.

– Мой дорогой Чарльз! Это так на тебя не похоже! Впрочем, не нужно далеко ходить, чтобы понять, чье влияние заставляет тебя вести такие речи. Но, должна признать, я не ожидала услышать от тебя сантименты, столь разительно отличающиеся от твоих убеждений и, вынуждена добавить, принципов твоего воспитания.

– Вот как! Тебе придется объяснить подробнее, если хочешь, чтобы я понял, что ты имеешь в виду, Евгения, потому как сам я теряюсь в догадках!

Она мягко сказала:

– В этом нет необходимости! Мы с тобой часто беседовали об этом! Разве мы оба не согласны, что есть нечто неприличное и предосудительное в том, что дочь осмеливается противиться родительской воле?

– В общем, да.

– И в частности тоже, Чарльз, когда речь идет о замужестве. Именно родителям виднее, какой мужчина лучше всего подходит для нее. Есть нечто вульгарное и неприличное в том, что девушка влюбляется, как выражаются простолюдины. Нет сомнения, сия практика очень распространена у тех, кто не получил надлежащего воспитания, но я полагаю, что мужчина высокого рождения и строгих правил предпочтет видеть больше сдержанности в женщине, на которой хочет жениться. Поэтому фразы, которые ты используешь, – прости меня, дорогой Чарльз! – более уместны на сцене, нежели в гостиной твоей матери!

– В самом деле? – отозвался он. – Лучше скажи мне вот что, Евгения. Если бы я сделал тебе предложение, не заручившись согласием твоего отца, что бы ты мне ответила?

Она улыбнулась:

– Давай не будем говорить о подобных глупостях! Уж кто-кто, а ты никогда бы не сделал ничего подобного!

– И все-таки?

– Я бы отказала! – не моргнув глазом, ответила она.

– Премного благодарен! – саркастически заявил он.

– Так и должно быть, – сказала она. – Вряд ли ты пожелал бы, чтобы будущей леди Омберсли стала женщиной без чувства меры, лишенная дочернего послушания!

Чарльз взглянул на нее тяжелым и проницательным взглядом.

– Я начинаю понимать тебя, – сказал он.

– Я знаю, и это хорошо, потому что ты – здравомыслящий и рассудительный человек. Не стоит и говорить, что я отнюдь не сторонница брака, в котором отсутствует взаимное уважение. Он едва ли может стать удачным! Поэтому если Чарлбери неприятен Сесилии, то было бы неправильно принуждать ее выйти за него замуж.

– Как любезно с твоей стороны!

– Очень на это надеюсь, – серьезно ответила она. – Я не могу относиться к твоим сестрам по-другому, как и ко всей твоей семье! Одной из моих главных задач станет обеспечение их благополучия, и, уверяю тебя, я намерена этого добиться!

– Благодарю тебя, – бесцветным тоном откликнулся он.

Она стала теребить браслет на руке.

– Я знаю, ты пристрастно относишься к мисс Стэнтон-Лейси и многое готов ей простить, но, думаю, согласишься со мной в том, что влияние, которое она оказала на твою семью, трудно назвать благотворным. Смею надеяться, что без ее поддержки и одобрения Сесилия не вела бы себя так, как сейчас.

– Не знаю. Я в этом не уверен. Ты бы не стала говорить, что ее влияние было неблагоприятным, если бы видела, как она ухаживала за Амабель, поддерживая и мою мать, и Сесилию в трудную для них минуту! Этого я никогда не смогу забыть.

– От тебя никто и не требует ничего подобного. Ее поведением в крайне сложных обстоятельствах можно только восхищаться безо всяких оговорок.

– Кроме того, только ей я обязан тем, что мои отношения с Хьюбертом стали легкими и дружескими. И здесь она не сделала ничего плохого.

– Что ж, в этом вопросе мы с тобой расходимся во взглядах, не так ли? – корректно заметила она. – Но мне не хочется вновь спорить об этом! Я лишь надеюсь, что в будущем Хьюберт станет вести себя надлежащим образом.

– Я бы сказал, даже слишком надлежащим. Представляешь, он счел делом чести наверстать упущенное в учебе на каникулах! И сейчас сидит за книгами! – Чарльз внезапно рассмеялся. – Если столь добродетельное поведение не нагонит на него тоску, можно быть уверенным, что вскоре он опять попадет в какую-нибудь историю!

– Боюсь, ты прав, – серьезно отозвалась она. – В нем ощущается некая моральная неустойчивость, которая еще доставит тебе немало хлопот.

Он уставился на нее с таким видом, словно не верил своим ушам, но прежде чем успел что-либо ответить, Дассет ввел в комнату лорда Бромфорда. Чарльз сразу же пошел ему навстречу, пожал гостю руку с необычайной теплотой и сказал:

– Боюсь, вам не повезло: моя кузина отправилась на прогулку.

– Мне уже сообщили об этом, едва я вошел. Как поживаете, сударыня?.. Но я решил, что должен подняться наверх и поздравить вас со счастливым выздоровлением сестры, – ответил его светлость. – У меня была возможность побеседовать с нашим славным Бейли – прекрасный человек! – и он клятвенно уверил меня в том, что никакой опасности заражения больше нет.

Судя по тому, как искривились губы мистера Ривенхолла, он уже готов был отпустить язвительную реплику, и мисс Рекстон сочла нужным вмешаться.

– Вы тоже испытывали недомогание, дорогой лорд Бромфорд? Какая жалость! Надеюсь, ваша болезнь не была серьезной?

– Бейли не счел ее таковой. Он полагает, что нынешний сезон выдался исключительно нездоровым: погода стоит крайне неблагоприятная и, знаете ли, способна вызвать осложнения заболеваний горла, к которым я, увы, предрасположен. Нетрудно догадаться, что моя матушка пребывает в некотором беспокойстве, поскольку здоровье у меня хрупкое – было бы глупо отрицать очевидное! Оттого почти неделю я сидел взаперти в своей комнате.

Мистер Ривенхолл, привалившись плечом к каминной полке, сунул руки в карманы бриджей, и на лице у него появилось выражение человека, желающего позабавиться. Лорд Бромфорд не распознал опасных признаков, зато мисс Рекстон прекрасно все поняла, и ее охватили дурные предчувствия. Она вновь поспешно заговорила:

– Да, ангина в наши дни чрезвычайно распространена. Неудивительно, что леди Бромфорд так встревожилась. Я не сомневаюсь, что вам был обеспечен прекрасный уход!

– Да, – согласился он. – Хотя природа моего недомогания была не совсем такой… Короче говоря, даже моя матушка была тронута той заботой, которую мисс Стэнтон-Лейси выказала своей маленькой кузине! – Он поклонился мистеру Ривенхоллу, который любезно склонил голову в знак того, что принимает его учтивость, но благостную картину испортила мрачная усмешка, скользнувшая по его губам. – В этой связи мне на память пришли строки из «Мармиона»[96].

Мисс Рекстон, уже достаточно наслушавшаяся о подвигах Софи в комнате заболевшей девочки, была благодарна мистеру Ривенхоллу, который перебил его светлость:

– Да-да, мы прекрасно их помним!

Лорд Бромфорд, который уже начал было декламировать: «О женщина, в часы досуга…» – был несколько сбит с толку и растерялся, но быстро пришел в себя и провозгласил:

– Все сомнения, кои могли возникнуть в подлинной женственности характера мисс Стэнтон-Лейси, отныне и навсегда могут считаться безосновательными!

В это мгновение на пороге вновь появился Дассет и доложил, что экипаж леди Бринклоу ждет у дверей. Мисс Рекстон, которую мать высадила на Беркли-сквер, чтобы без помех отправиться по делам на Бонд-стрит, была вынуждена распрощаться. Лорд Бромфорд заявил, что поскольку ни леди Омберсли, ни ее племянницы нет дома, то он не станет злоупотреблять гостеприимством мистера Ривенхолла, так что через несколько минут тот смог, оставшись один, посмеяться от души. Лорду Бромфорду, пользовавшемуся особым расположением леди Бринклоу, предложили место в ландо, и весь недолгий путь до Брук-стрит он развлекал обеих дам описанием симптомов своего недавнего недомогания.

Мистер Ривенхолл, несмотря на свое решение держаться от кузины подальше, не смог устоять перед соблазном и пересказал ей эту сцену. Как он и ожидал, ее это очень развеселило, но внезапно она перестала смеяться и воскликнула:

– Как чудесно они с мисс Рекстон подходят друг другу! И почему я не подумала об этом раньше?

– Возможно, – ледяным тоном сообщил ей мистер Ривенхолл, – вы забыли о том, что мисс Рекстон обручена со мной?

– Не думаю, что причина заключалась именно в этом, – задумчиво сказала Софи и приподняла бровь, вопросительно глядя на него. – Обиделись, Чарльз?

– Да! – заявил мистер Ривенхолл.

– Ох, Чарльз, вы меня удивляете! – воскликнула она и рассмеялась своим неотразимым смехом. – Вы умудряетесь обманывать самого себя!

С этими слова она прибегла к маневру, именуемому стратегическим отступлением, а ему осталось лишь прожигать взглядом ни в чем не повинную дверь.

Затем он без обиняков заявил матери, что поведение Софи из безответственного стало попросту неприличным, но в полной мере осознал правоту собственных слов лишь два дня спустя. Приказав груму впрячь в тильбюри свое последнее приобретение – гнедого жеребца, он с ужасом узнал, что не далее как полчаса назад в его экипаже уехала мисс Стэнтон-Лейси.

– Она взяла мое тильбюри? – переспросил он, не веря своим ушам, и его голос зазвенел от сдерживаемой ярости. – С какой лошадью?

Грум съежился, стараясь стать как можно незаметнее.

– Она взяла молодого скакуна, сэр!

– Вы… запрягли… молодого скакуна для мисс Стэнтон-Лейси? – выделяя каждое слово, переспросил мистер Ривенхолл, и бедняга грум окончательно лишился дара речи.

– Мисс сказала… мисс была уверена… что вы не станете возражать, сэр! – запинаясь, пролепетал он. – Я сам видел, как она два раза управляла вашими чалыми, сэр, и поскольку у меня не было других распоряжений… а она сказала, что все в порядке… я подумал, что вы разрешили, сэр!

Мистер Ривенхолл несколькими язвительными фразами развеял эту иллюзию, после чего добавил еще кое-что, отчего несчастный грум окончательно утратил способность соображать. Не осмеливаясь сказать хоть что-либо в свое оправдание, он лишь молча ждал, пока гнев хозяина поутихнет и ему будет позволено удалиться от греха подальше. Но этого не случилось. Мистер Ривенхолл был строгим, но справедливым хозяином, и даже в гневе вынужден был отдать должное своей беспринципной кузине, которая в очередной раз с легкостью добилась своего. Он постарался взять себя в руки и коротко поинтересовался:

– Куда она направилась? В Ричмонд? Отвечайте!

Видя, что невольный виновник случившегося растерялся настолько, что не может вымолвить ни слова, личный грум лорда Омберсли почел за благо вмешаться:

– О нет, сэр! Ни в коем случае! Миледи и мисс Сесилия отправились в Ричмонд в ландо около часу назад! И мисс Амабель с ними!

Мистер Ривенхолл, прекрасно знавший о том, что они собирались навестить кузину, которая жила в Ричмонде, уставился на него, нахмурив брови. Согласно предварительной договоренности, Софи должна была поехать с ними, и он не мог взять в толк, что же заставило ее передумать. Но этот вопрос мог подождать. Молодой гнедой жеребец, которого она столь безрассудно велела запрячь в тильбюри, был горяч и упрям; он еще не привык к городскому движению и явно не подходил для того, чтобы им управляла молодая леди. Сам мистер Ривенхолл мог держать его в узде, но даже такой умелый наездник, как мистер Уичболд, говорил, что молодой жеребец способен доставить хлопот кому угодно. Мистер Ривенхолл, вспомнив несколько захватывающих фокусов, которые выкинул его гнедой конь, похолодел от страха. И страх усилил его гнев. Он всегда злился, когда его лошадей брали без спросу, но это не шло ни в какое сравнение с убийственной яростью, охватившей его сейчас. Софи повела себя непростительно – а он пребывал явно не в том настроении, чтобы задуматься над причинами несвойственного ей поступка, – и сейчас запросто могла лежать на булыжной мостовой со сломанной шеей.

– Оседлайте Громовержца и верховую кобылу бурой масти! – рявкнул он. – Да поживее!

Оба грума со всех ног бросились выполнять его распоряжение, на бегу обменявшись многозначительными взглядами. Ни один конюх на постоялом дворе, приученный менять упряжных лошадей за пятьдесят секунд, не смог бы управиться быстрее. И пока парочка помощников все еще стояла с раскрытыми ртами, глядя на непривычную суету, мистер Ривенхолл, за которым на почтительном расстоянии следовал его грум, уже быстро выехал со двора в направлении Парка.

Он все рассчитал правильно, но, к несчастью, наткнулся на свою кузину в тот самый момент, когда молодой гнедой жеребец, поначалу вставший в упряжке на дыбы при виде мальчишки с воздушным змеем, начал брыкаться, норовя задними копытами разнести в щепки переднюю часть тильбюри. Мистер Ривенхолл, почти убедивший себя в том, что сможет простить все, если только его кузина останется цела и невредима, обнаружил, как сильно ошибался. Бледный от ярости, он спешился, перекинул поводья через голову Громовержца, сунул их в руки груму, коротко приказав тому отвести коня домой, и прыгнул в тильбюри, завладев вожжами. Несколько мгновений он был занят тем, что сражался с упрямым жеребцом, и Софи представилась великолепная возможность оценить его мастерство. Она полагала, что неплохо справилась и сама, потому что, несмотря на свое горячее желание, молодой гнедой конь все-таки не понес, но сейчас поняла, что ей еще далеко до искусства, с которым мистер Ривенхолл укротил разгоряченного и полудикого жеребца. В ее планы не входило успокаивать своего кузена, но она не смогла удержаться и воскликнула: