Джорджетт Хейер - Великолепная Софи

Она слегка побледнела, но ободряюще улыбнулась и сказала, подходя к нему вплотную:

– Умоляю вас простить меня! Это был чудовищный поступок с моей стороны, но я подумала, что, если предупрежу вас, все выйдет намного хуже!

– Софи, вы с ума сошли? – в гневе воскликнул он, пытаясь замотать руку носовым платком. – Какого черта вы это сделали?

– Давайте пройдем в одну из спален, я перевяжу вам руку! У меня все наготове. Я боялась, что вы рассердитесь, потому что вам наверняка очень больно. Мне понадобилась вся моя решимость, чтобы сделать это, – сообщила она, осторожно направляя его к двери.

– Но зачем? Ради всего святого, что я такого сделал, что вы решили всадить в меня пулю?

– О, ровным счетом ничего! Вот в эту дверь, пожалуйста, и снимите сюртук. Я очень боялась, что у меня дрогнет рука, но ведь этого не случилось, не так ли?

– Да, вы не промахнулись, разумеется! Это, в сущности, не рана, а царапина, но я по-прежнему не понимаю, для чего…

Она помогла ему снять сюртук и закатать рукав сорочки.

– Да, это всего лишь поверхностная рана, чему я крайне рада!

– И я тоже! – мрачно сообщил его светлость. – Полагаю, мне повезло, что я не убит наповал!

Софи рассмеялась.

– Какой вздор! С такого расстояния? Однако я и впрямь думаю, что сэр Гораций гордился бы мною, потому что рука у меня оставалась твердой, как если бы я стреляла по мишени. Было бы куда хуже, если бы она задрожала, знаете ли. Присядьте, чтобы я могла промыть рану!

Он повиновался, держа руку над тазиком с водой, о котором она предусмотрительно позаботилась. Его светлость обладал несомненным чувством юмора, и теперь, когда первый шок прошел, он не мог не улыбнуться.

– Да уж! – заметил он. – Легко вообразить себе родительскую гордость при виде столь отважного подвига! Но решимость – неподходящее слово, Софи! Неужели при виде крови вы не испытываете головокружения, не говоря уже о том, чтобы упасть в обморок?

Не прекращая промывать рану, она подняла на него глаза и улыбнулась.

– Господи помилуй, нет, конечно! Я не настолько сентиментальна, чтоб вы знали!

При этих ее словах он откинул голову и расхохотался.

– Нет-нет, Софи! Вы действительно не сентиментальны! – с трудом выдавил он, обретя способность говорить. – Великолепная Софи!

– Сидите, пожалуйста, смирно! – строго сказала она, промокая его руку чистой тканью. – Видите, кровь уже почти не идет! Сейчас я смажу рану целебной мазью, а потом перебинтую, и все будет в порядке.

– Я решительно не в порядке, а скоро рана наверняка воспалится, отчего у меня начнется жар. Зачем вы это сделали, Софи?

– Видите ли, – серьезно ответила она, – мистер Уичболд сообщил мне, что Чарльз или вызовет вас на дуэль за эту эскападу, или отправит в нокаут, а мне не хотелось, чтобы с вами случилось что-либо подобное.

Его веселость исчезла в мгновение ока. Схватив ее здоровой рукой за запястье, он воскликнул:

– Это правда? Клянусь Богом, я намерен надрать вам уши! Или вы вообразили, что я боюсь Чарльза Ривенхолла?

– Нет, думаю, что не боитесь, но представьте себе, как было бы ужасно, если бы Чарльз взял да и убил вас из‑за меня!

– Вздор! – вспылил он. – А если бы кто-нибудь из нас настолько спятил, что дело дошло бы до этого, чего, уверяю вас, не случилось бы…

– Да, вы несомненно правы, но я также уверена в том, что и мистер Уичболд был прав, когда говорил, что Чарльз способен – как же он выразился? – уложить вас с одного удара?

– Очень может быть. И хотя я вряд ли могу считаться достойным соперником Чарльзу, постоять за себя сумею, будьте покойны!

Софи принялась бинтовать его предплечье корпией[100].

– Все равно это никуда не годится, – заявила она. – Если бы вы избили Чарльза, Сеси бы это ничуть не понравилось; а если вы воображаете, мой дорогой Чарлбери, что синяк под глазом и сломанный нос помогут вам завоевать ее, то вы крупно ошибаетесь!

– Я полагал, – саркастически заметил он, – что она должна была пожалеть меня?

– Вот именно! Каковое обстоятельство и подвигло меня на то, чтобы ранить вас! – торжествующе заключила Софи.

И вновь он не удержался от смеха. Но уже в следующий миг милорд с унылым видом указал ей на то, что она намотала на его предплечье кучу бинтов, отчего он не сможет просунуть руку в рукав сюртука.

– Что ж, рукав все равно испорчен, так что особого значения это не имеет, – заявила она. – Можете застегнуть сюртук на пуговицы на груди, а вашу руку уложим в перевязь. Конечно, рана у вас поверхностная, но, скорее всего, она опять начнет кровоточить, если не приподнять предплечье. А пока давайте сойдем вниз и посмотрим, приготовила ли Матильда нам чай!

Обеспокоенная и утомленная миссис Клаверинг сделала не только это: она отправила сына садовника в деревню за подмогой, призвав себе на помощь плотную краснощекую девицу, которую с гордостью представила Софи как старшую дочь своей сестры. Та, присев в реверансе, сообщила, что ее зовут Клементина. Софи, предчувствуя, что нынче ночью в Лейси-Мэнор может нагрянуть сразу несколько гостей, отправила ее собирать одеяла и простыни, а потом развесить их у очага на кухне, чтобы они проветрились и нагрелись. Миссис Клаверинг, все еще пытаясь привести гостиную в божеский вид, накрыла столик для чаепития в холле, где огонь в камине горел более-менее ровно. Клубы дыма порой еще врывались в комнату, но лорд Чарлбери, которого усадили в глубокое кресло и подложили ему под раненую руку подушку, счел себя не вправе пенять на это обстоятельство. К чаю, утратившему некоторую толику своего аромата из‑за долгого пребывания в жестяной банке в буфете, служанка подала им бутерброды с маслом и огромный кекс с изюмом, коим от души угостилась Софи. Снаружи по-прежнему хлестал проливной дождь, и нависшее над землей свинцовое небо почти не пропускало в комнату дневной свет. В ходе длительных поисков удалось обнаружить лишь сальные свечи для разжигания, но вскоре миссис Клаверинг принесла в холл лампу, и Софи сообщила лорду Чарлбери, что после того, как на окнах задернут занавески, в комнате станет очень уютно.

Вскоре до их слуха донесся стук копыт. Софи вскочила на ноги.

– Санчия! – воскликнула она и послала своему собеседнику кокетливую улыбку. – Теперь можете не волноваться!

Она взяла со стола лампу, подошла с ней к незапертой двери и остановилась на пороге, подняв лампу высоко над головой, чтобы ее свет падал как можно дальше. Сквозь косые струи дождя она рассмотрела, как к крыльцу подъехало ландо маркизы, и оттуда выпрыгнул сэр Винсент Талгарт. Повернувшись, он подал руку Санчии, помогая ей выйти. А в следующее мгновение из кареты появился мистер Фэнхоуп и замер, зачарованно глядя на девичью фигуру в дверях и не обращая внимания на дождь, поливающий его непокрытую голову.

– Ох, Софи, что стряслось? – простонала маркиза, укрываясь под навесом крыльца. – Этот дождь! Мой ужин! Как это невежливо с твоей стороны!

Софи, не обращая внимания на ее причитания, обратилась к сэру Винсенту.

– Что, черт возьми, все это означает? Почему вы сопровождаете Санчию и какого дьявола притащили с собой Фэнхоупа?

Он негромко рассмеялся.

– Моя дорогая Юнона, сначала позвольте мне войти внутрь! Наверняка собственный опыт общения с Фэнхоупом мог бы подсказать вам, что его нельзя взять с собой: он едет сам! Он читал Санчии первые два акта своей трагедии, когда прибыл ваш посланец. И продолжал декламировать ее всю дорогу, пока окончательно не стемнело. – Повысив голос, он крикнул: – Входите же в дом, восторженный поэт! Вы промокнете до нитки, если так и останетесь стоять там!

Мистер Фэнхоуп вздрогнул и двинулся вперед.

– Ну, хорошо! – сказала Софи, принимая положение вещей таким, каким оно было. – Полагаю, он может войти, но это создаст нам огромные неудобства!

– Это вы! – провозгласил мистер Фэнхоуп, во все глаза глядя на нее. – На мгновение, пока вы стояли там, с поднятой над головой лампой, мне показалось, будто я узрел богиню! Богиню или весталку[101]!

– На вашем месте, – вмешался отличавшийся здравомыслием сэр Винсент, – я бы сначала укрылся от дождя, а уже потом определялся бы с этим вопросом.

Леди Омберсли и ее дочери, без особой спешки вернувшиеся домой из Ричмонда ближе к вечеру, обнаружили, что на Беркли-сквер их поджидает мисс Рекстон. Ласково обняв миледи, она сообщила, что осталась дожидаться ее, поскольку должна передать послание от своей матери. Леди Омберсли, которую встревожило состояние Амабель (на обратном пути девочка жаловалась на головную боль) рассеянно ответила:

– Передай своей матушке мою благодарность, дорогая. Амабель, пойдем ко мне в будуар, я смочу твои виски уксусом! Тебе сразу же станет лучше, милая!

– Бедняжка! – обронила мисс Рекстон. – Она все еще выглядит бледной и осунувшейся! Как вы уже знаете, сударыня, мы сняли черные перчатки. Мама хочет устроить прием в честь приближающегося события – совсем небольшой, поскольку многие наши знакомые уехали из города! – но она не хотела бы назначать дату, которая может оказаться для вас неподходящей. В моем лице вы видите ее посланницу!

– Как это мило с ее стороны! – пробормотала ее светлость. – Мы будем счастливы принять приглашение – причем в любой день, какой назначит твоя матушка: в последнее время мы почти нигде не бываем! Прошу прощения, но я не могу задерживаться! Амабель еще очень слаба! Сесилия обо всем с тобой договорится. Передавай своей маме привет и наилучшие пожелания, а также все, что полагается в таких случаях! Пойдем, милая!

С этими словами она увлекла младшую дочь к лестнице, не обратив внимания на то, что Сесилия, которой Дассет потихоньку вручил записку Софи, совершенно не слушает ее. В немом изумлении прочитав письмо, Сесилия страшно побледнела под заинтересованным взглядом дворецкого. Дочитав до конца, она принялась за письмо сначала, и губы ее приоткрылись, словно она собиралась окликнуть свою мать. Но в следующее мгновение она опомнилась и попыталась сохранить спокойствие. Однако когда она складывала письмо Софи, ее руки заметно дрожали, и она выглядела как человек, переживший сокрушительное потрясение. Ее состояние не укрылось от мисс Рекстон, которая подошла к ней и участливо заметила:

– Боюсь, тебе нездоровится! Ты получила дурные известия?

Дассет, у которого руки чесались сломать печать и вскрыть письмо Софи, откашлялся и бесстрастно произнес:

– Мисс Стэнтон-Лейси вернется в город нынче вечером, мисс? Ее горничная пребывает в изрядном волнении, поскольку понятия не имела, что ее хозяйка намеревалась уехать в деревню.

Сесилия оторопело взглянула на него, но собралась с силами и почти спокойным тоном ответила:

– Я думаю, да. О да, конечно, она непременно вернется сегодня же вечером!

Если ее ответ и не удовлетворил снедавшее Дассета любопытство, то мисс Рекстон он заставил насторожиться. Взяв Сесилию под руку, она увлекла ее в библиотеку, приговаривая своим хорошо поставленным голосом:

– Поездка утомила тебя. Дассет, будьте добры, принесите стакан воды в библиотеку! И не забудьте нюхательные соли! У мисс Ривенхолл кружится голова.

Сесилия, здоровье которой оставляло желать лучшего, и впрямь была близка к обмороку, поэтому с благодарностью приняла предложение прилечь на софу в библиотеке. Мисс Рекстон ловко сняла с нее очаровательную шляпку и начала растирать ей руки, вынув из одной из них письмо, которое Сесилия до сих пор сжимала ослабевшими пальцами. Дассет вскоре принес то, что ему велели, мисс Рекстон приняла у него воду и нюхательную соль, спокойно поблагодарила и отпустила. Слабость, навалившаяся на Сесилию, понемногу отступала, и девушка уже смогла сесть, сделать глоток воды и понюхать соль. Мисс Рекстон тем временем с полным осознанием своей правоты развернула письмо Софи и ознакомилась с его содержанием.

«Ты, наверное, спрашиваешь себя, дорогая Сеси, почему я в последний момент отказалась ехать с вами в Ричмонд. Пусть это письмо станет моим объяснением! Я долго думала над той прискорбной ситуацией, в которой ты оказалась, и пришла к выводу, что есть только один способ покончить с отчаянием, вызванным решением моего дяди во что бы то ни стало выдать тебя за Ч. Полагаю, он лишь укрепился в своем мнении благодаря вмешательству самого Ч., но я не стану причинять тебе боль и поэтому не добавлю более ни слова. Если удастся убрать Ч. с дороги, я более чем уверена, что мой дядя вскоре смягчится по отношению к Ф.