– Совершенно никакого, – сказала Софи. – Дорогая Сесилия, не плачь, пожалуйста, умоляю тебя! Лучше скажи мне вот что. Твоя мама возражает против брака с мистером Фэнхоупом?

– Дорогая мамочка сочувствует мне всей душой! – заявила Сесилия, послушно вытирая глаза. – Она сама мне об этом сказала, но ей никогда не достанет смелости возражать Чарльзу! Потому что он, Софи, главный в этом доме!

– Сэр Гораций всегда оказывается прав! – провозгласила Софи, поднимаясь и оправляя юбки. – Я просила его взять меня в Бразилию, потому что не представляла, чем займусь в Лондоне, где решительно нечего делать, кроме как развлекаться в доме своей тети! А он заверил меня, что я непременно найду себе какое-либо занятие и, как ты сама видишь, все верно рассчитал! Интересно, может, он заранее об этом знал? Моя дорогая Сесилия – о, я могу называть тебя Сеси? «Сесилия»! Какое труднопроизносимое имя! Итак, доверься мне! Ты впала в отчаяние, хотя для этого совершенно нет оснований! В сущности, в любом затруднительном положении нет ничего опаснее отчаяния! Человек начинает думать, что уже ничего нельзя поделать, хотя для того, чтобы все устроилось наилучшим образом, требуется лишь капелька решимости. А теперь я должна идти в свою комнату переодеваться, иначе опоздаю к ужину, а что может быть неприятнее, чем опаздывающий к столу гость?

– Но скажи, Софи, что ты имеешь в виду? – выдохнула Сесилия. – Чем ты можешь мне помочь?

– Пока не знаю, но способ непременно найдется. Все, что ты мне только что рассказала, свидетельствует о том, что ты, как и все окружающие, погрузились в состояние уныния и подавленности! Твой брат! Боже милосердный, почему же вы позволили ему превратиться в такого тирана? Я бы ни за что не допустила, чтобы сэр Гораций обзавелся диктаторскими замашками, свойственными даже лучшим из мужчин, если женщины в их семьях оказываются настолько глупыми, что поощряют подобное! Это очень плохо для самих же мужчин, поскольку делает их страшными занудами! Чарльз ведь тоже смертельно скучен? Уверена, так оно и есть! Но не расстраивайся! Если он имеет склонность к заключению выгодных союзов, то пусть оглядится по сторонам в поисках подходящего мужа для меня, и это его отвлечет. Сеси, идем-ка вместе в мою комнату! Сэр Гораций пожелал, чтобы я выбрала мантилью для тебя и тети, и Джейн наверняка уже распаковала их. Как удачно, что я выбрала для тебя белый цвет! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но тебя этот цвет сделает совершенно очаровательной!

И она увлекла Сесилию в свою спальню, где их ждали аккуратно завернутые в тонкую папиросную бумагу мантильи, одну из которых Софи немедленно отнесла в будуар леди Омберсли, объявив, что сэр Гораций поручил ей преподнести этот подарок его дорогой сестре с заверениями в его любви. Леди Омберсли пришла в восторг от мантильи, этой роскошной черной вещицы, и была тронута (в чем она впоследствии призналась Сесилии) словами, сопровождавшими подарок. Разумеется, она им не поверила, но не смогла не отметить, что ее племянница сполна наделена предусмотрительностью и учтивостью.

К тому времени, как Софи сменила дорожный костюм на платье из бледно-зеленого крепа, по подолу украшенное богатой шелковой вышивкой и перехваченное в талии витым поясом с кисточками, Сесилия закончила свой туалет и уже ждала ее, чтобы сопроводить вниз, в гостиную. Софи пыталась застегнуть на шее жемчужное ожерелье, а ее сухопарая долговязая горничная, посоветовав ей не суетиться, старательно застегивала на пуговицы манжеты ее длинных и широких рукавов. Сесилия, одетая в весьма скромное, но очень милое платье из набивного муслина с широким голубым поясом, завистливо предположила, что платье Софи было сшито в самом Париже.

– Единственное, что меня утешает, – наивно добавила она, – оно очень не понравится Евгении!

– Боже милостивый, кто такая эта Евгения? – воскликнула Софи, разворачиваясь на изящной табуретке с резьбой и инкрустациями. – Почему оно должно ей не понравиться? Мне оно вовсе не кажется уродливым, а тебе?

– Мисс Софи, чтоб вас черти взяли, сидите смирно! – рявкнула Джейн Сторридж и встряхнула девушку.

– Нет, конечно! – ответила Сесилия. – Но Евгения никогда не носит модных платьев. Она говорит, что в жизни есть более важные вещи, чем одежда.

– Что за глупости! – фыркнула Софи. – Конечно есть, но не тогда, когда переодеваешься к ужину. Кто она такая?

– Мисс Рекстон. Чарльз с ней помолвлен, и несколько минут назад мама предупредила меня, что сегодня вечером Евгения ужинает с нами. В суматохе, связанной с твоим приездом, мы об этом совсем забыли. Пожалуй, она уже торчит в гостиной, поскольку славится исключительной пунктуальностью. Ты готова? Можем идти вниз?

– Если только моя дорогая Джейн немножко поторопится! – сказала Софи, протягивая горничной другую руку и лукаво глядя в нахмуренное лицо мисс Сторридж.

Горничная криво улыбнулась, но ничего не сказала. Ловко застегнув крошечные пуговички, она набросила на плечи хозяйки шитый золотом шарф и выразила свое одобрение едва заметным кивком. Софи наклонилась и поцеловала ее в щеку, сказав при этом:

– Большое спасибо! А теперь ложись в постель и даже не мечтай о том, что я позволю тебе раздеть меня, потому что этого не будет! Спокойной ночи, дорогая Джейн!

Сесилия, пораженная до глубины души, спросила, когда они спускались по лестнице:

– Полагаю, она давно живет с тобой? Боюсь, мама будет неприятно поражена, если увидит, как ты целуешь служанку!

Софи недоуменно приподняла брови:

– В самом деле? Джейн была горничной моей матери, а после ее смерти стала нянчить меня. Надеюсь, мне удастся не совершать ничего такого, что неприятно поразит мою тетю.

– О! Разумеется, она отнесется с пониманием, учитывая обстоятельства! – поспешно заверила ее Сесилия. – Просто это выглядит очень странно, знаешь ли!

Упрямые огоньки, вспыхнувшие в ясных глазах кузины, говорили о том, что ей не понравилась критика ее поведения, но поскольку они уже подходили к двери гостиной, то она сочла за лучшее промолчать и позволила проводить себя в комнату.

Вокруг камина сидели леди Омберсли, два ее старших сына и мисс Рекстон. Все они обернулись на звук открываемой двери, и двое джентльменов встали; Хьюберт посмотрел на Софи с нескрываемым восхищением, а Чарльз окинул гостью весьма критическим взором.

– Входи же, дорогая Софи! – доброжелательно приветствовала племянницу леди Омберсли. – Видишь, я уже надела вместо шали твою прекрасную мантилью! Какое изумительное кружево! Оно привело мисс Рекстон в восхищение. Позволь представить тебе мисс Стэнтон-Лейси, моя дорогая Евгения. Сесилия уже должна была сообщить тебе, Софи, что вскоре, к нашей общей радости, мисс Рекстон станет членом нашей семьи.

– Да, разумеется! – с улыбкой ответила Софи и протянула руку. – Желаю вам счастья, мисс Рекстон, как и моему кузену. – Коротко пожав вялую ладонь мисс Рекстон, она повернулась к Чарльзу и протянула ему руку. – Здравствуйте!

Он ответил ей рукопожатием и обнаружил, что она разглядывает его не менее критически, чем он ее. Это одновременно и удивило, и позабавило его, отчего он улыбнулся.

– Как поживаете? Не стану уверять, будто прекрасно вас помню, кузина, поскольку уверен: у нас обоих сохранились друг о друге весьма смутные воспоминания!

Она рассмеялась:

– Истинная правда! Даже тетя Элизабет не узнала меня! Кузен – Хьюберт, верно? – расскажите мне, будьте любезны, о Саламанке и Джоне Поттоне! Оба устроены благополучно?

Она шагнула в сторону, чтобы поговорить с Хьюбертом, и леди Омберсли, с тревогой наблюдавшая за старшим сыном, с облегчением отметила, что он смотрит на Софи вполне дружелюбно и даже одобрительно. На его губах играла легкая улыбка, и он продолжал наблюдать за Софи до тех пор, пока его внимание не отвлекла невеста.

Досточтимая Евгения Рекстон была стройной молодой женщиной, чуть выше среднего роста, которая привыкла к тому, что ее называют высокой и элегантной. У нее были благородные черты лица, и в целом она производила впечатление симпатичной особы, разве что чуточку бесцветной. Одета она была приличествующим случаю образом, хотя и очень скромно: в платье сизого крепа, строгий цвет которого недвусмысленно свидетельствовал о том, что она носит траур. Волосы ее, уложенные в высокую прическу, отличал цвет, средний между каштановым и золотистым. Руки и ноги у нее были узкими, а грудь – довольно худой, хотя и редко выставляемой на обозрение, поскольку ее матушка решительно возражала против корсажей с низким вырезом (как, например, тот, что украшал платье мисс Стэнтон-Лейси). Она была дочерью графа и, хотя старалась не гордиться этим публично, прекрасно сознавала свое высокое происхождение. У нее были изящные манеры, и она искренне стремилась к тому, чтобы в ее обществе люди чувствовали себя легко и непринужденно. Евгения вознамерилась проявить особенную снисходительность по отношению к Софи, но когда встала пожать ей руку, то обнаружила, что смотрит ей в лицо снизу вверх, а в таком положении трудно проявлять снисхождение. На мгновение она даже рассердилась, но тут же взяла себя в руки и со спокойной улыбкой негромко обратилась к Чарльзу:

– Какая высокая эта мисс Стэнтон-Лейси! Рядом с ней я чувствую себя карлицей!

– Даже слишком высокая, – согласился он.

Она не могла не радоваться тому, что кузина явно не привела его в восторг, поскольку, даже рассмотрев, что Софи далеко не столь красива, как она сама, у мисс Рекстон сложилось стойкое убеждение, что она столкнулась с яркой и удивительной молодой женщиной. Теперь она признала, что ее ввели в заблуждение большие и ясные глаза Софи; а вот остальные ее черты были не столь замечательны. Евгения произнесла:

– Пожалуй, но совсем немного; в остальном же она очень мила.

Софи тем временем подошла к тете и присела рядом с ней, и только тогда Чарльз заметил маленькую, словно игрушечную, левретку, старательно жавшуюся к юбкам своей хозяйки и явно испуганную таким количеством незнакомых людей. Удивленно подняв брови, он сказал:

– Кажется, у нас две гостьи. Как ее зовут, кузина?

Он опустил руку, подзывая к себе собачку, но Софи ответила:

– Тина. Боюсь, она не пойдет к вам, поскольку очень застенчива.

– О, пойдет, да еще как! – отозвался он и щелкнул пальцами.

Софи почувствовала, что ее раздражает холодная самоуверенность Чарльза, но, увидев, что он оказался прав и ее левретка кокетливо предлагает ему свою дружбу, простила его, решив, что он не может быть настолько плохим, как его изобразили.

– Какое славное маленькое создание! – приветливо заметила мисс Рекстон. – Обычно я неодобрительно отношусь к животным в доме – моя мама, дорогая леди Омберсли, не соглашается иметь даже кошку, – но уверена, что ваша собачка станет исключением.

– А нашей маме очень нравятся домашние собаки, – сообщила Сесилия. – У нас всегда живет какая-нибудь, правда, мама?

– Толстые и перекормленные мопсы, – уточнил Чарльз, недовольно глядя на мать. – Должен признаться, что предпочитаю эту элегантную леди.

– О, это еще не самое замечательное животное из домашних любимцев кузины Софи! – провозгласил Хьюберт. – Погоди, Чарльз, скоро ты увидишь, кого еще она привезла с собой из Португалии!

Леди Омберсли беспокойно заерзала, поскольку не успела сообщить старшему сыну о том, что отныне в классной комнате поселилась обезьянка в красном кафтане. Но Чарльз ограничился тем, что сказал:

– Насколько я понимаю, кузина, вы привезли с собой коня. Хьюберт только о нем и говорит. Испанских кровей?

– Да, и выдрессирован мамелюками[21]. Он очень красив.

– Держу пари, кузина, что вы первоклассная наездница! – воскликнул Хьюберт.

– Не знаю. Но мне часто приходилось ездить верхом.

В этот момент отворилась дверь, но не для того, чтобы, как ожидала леди Омберсли, впустить ее дворецкого с докладом, что ужин подан. В комнату вошел ее супруг, сообщив, что должен взглянуть на свою маленькую племянницу перед тем, как отправиться в «Уайтс». Леди Омберсли полагала, что он и так поступил невежливо, решив пропустить домашний ужин в честь мисс Рекстон, а тут еще пришлось терпеть его небрежно-непринужденное поведение, но она постаралась ничем не выдать своего раздражения, ограничившись тем, что заметила:

– Как видишь, любовь моя, она не такая уж и маленькая.

– Боже правый! – воскликнул его светлость, когда Софи поднялась с места, чтобы приветствовать его. Он рассмеялся, обнял ее и сказал: – Так-так-так! А ты почти такая же высокая, как и твой отец, дорогая моя! Дай-ка взглянуть на тебя! И дьявольски похожа на него!