Стефани Блэйк - Великолепная страсть

– Спасибо, но мне кажется, что я только что закрыла глаза. Я так утомлена, что не могу ужинать. А как ты?

– Я думала не об ужине, а о папе. Ты не хочешь дать ему знать, что мы здесь?

Майра размышляла некоторое время, прежде чем ответить, потом погладила себя по шее, чтобы прогнать неприятное ощущение, – ей казалось, что в горле у нее першит. Наконец она сказала:

– По правде говоря, дорогая, не думаю, что я способна пройти через это испытание сегодня. Такие встречи лучше оставлять на следующий день, когда будешь чувствовать себя свежей и бодрой.

– Как странно ты выражаешься – «испытание»! В твоих словах я ощущаю недоброжелательство, возможно, даже злобу.

– Это не злоба, а скорее настороженность. Ведь не каждый день женщина встречается с мужем, которого считала погибшим более десяти лет.

Она закуталась с головой в одеяло и снова погрузилась в сон.

Майра проснулась на рассвете следующего дня. После ванны она разбудила Дезирэ:

– Проснись и ослепи всех свой красотой, моя дорогая. Мы на пороге знаменательного дня. Что ты собираешься надеть завтра на церемонию присвоения Патрику свидетельства об окончании академии?

– Я не думала об этом. Погода очень теплая для этого времени года.

– Я думаю надеть фланелевое платье, то, что с бабочками, – сказала Майра. – А почему бы тебе не надеть свое платье с глубоким вырезом? То, что похоже на сарафан? Оно очень идет тебе, и твои плечи в нем выглядят бесподобно.

– Мысль хорошая, но сейчас я хочу принять ванну.

Дезирэ выпрыгнула из постели и зашлепала босыми ногами в ванную комнату. Майра с гордостью смотрела на ее гибкое, грациозное тело. Она двигалась плавно, в ней чувствовалась живая грация, мускулы будто переливались под атласной кожей, и Майра ощутила укол… зависти? Нет, скорее грусти при виде этого пропорционально сложенного, совершенного тела – некое подобие дежа-вю.[24] Неужели и ей когда-то был двадцать один год? В Дезирэ, полной жизни и юной чувственности, трепетной и вполне зрелой женщине, она видела себя.

Когда они закончили одеваться, Майра сказала:

– Пора встретиться с твоим отцом. Черт возьми! Почему я все время употребляю только это слово?

– Все правильно, мама! Я так трясусь, что не могу сдержать дрожь в руках, а сердце мое вот-вот разорвется от волнения.

Майра спустилась вниз и подошла к портье.

– Я миссис Флинн, – сказала она ему, – я хочу найти генерала Тэйлора, и как можно скорее.

– Да, миссис Флинн, генерал Тэйлор только что вошел в ресторан. Хотите оставить ему записку или передать что-то на словах?

– Не стоит его тревожить, пока он не позавтракает. А когда он закончит завтрак, скажите, что его просят зайти в номер триста пятнадцать. Благодарю вас.

При стуке в дверь обе женщины поднялись со стульев. Майра оправила юбку, глубоко вздохнула, потом решительно направилась к двери и распахнула ее. Ей показалось, что она смотрит на Лазаря, восставшего со смертного ложа.[25] В зрелом возрасте Брэд Тэйлор стал даже красивее, чем в те времена, когда был жилистым и дерзким юнцом. Его темные волосы поседели на висках, и он чуть похудел. Но у него остались его прежние нагловатые зеленые глаза, хотя теперь жажда плотских радостей в них светилась меньше, чем прежде.

Оба они будто превратились в две статуи, молча уставившиеся друг на друга. Дезирэ оказалась единственной, кто был способен прервать это тягостное молчание. Она отодвинула Майру в сторону и бросилась к нему на грудь со слезами на глазах, обняла его и прижалась к нему, а слезы ее продолжали течь на его прекрасно сшитый серый костюм в тонкую полоску.

– Папочка, папочка, папочка, наша мечта сбылась! Это чудо!

– Я… я… не знаю, что сказать, – пробормотал он, – право же, я не знаю, что сказать.

Теперь уже и по его лицу потекли слезы.

Майра подошла к нему, и все трое переплелись в тесном объятии. Брэд обнимал их, пряча лицо в их надушенные ароматные волосы.

Когда наконец он овладел собой, то боль в его голосе пронзила сердце Майры, как ножом.

– То, что у меня не хватает слов, это чепуха. На самом деле мне надо сказать очень много, но я не знаю, с чего начать.

Он покачал головой и шагнул в комнату.

Брэд выпустил из объятий Дезирэ и Майру и отступил, любуясь ими.

– Не было ни одной ночи, чтобы я не мечтал о нашей встрече. И эта мечта казалась неосуществимой. Моя любимая жена и дорогая дочь. Я все еще не верю собственным глазам.

Он прикрыл глаза рукой.

– Вы должны простить мне мою слабость. Должно быть, я не слишком-то образцовый солдат.

Майра подошла к нему, и обняла его за шею, и смотрела на него, подняв к нему лицо.

– А у меня как раз такое впечатление, что сейчас ты больше похож на мужчину, чем когда бы то ни было. Ты стал более красивым мужчиной и лучшим солдатом, чем когда-либо в своей жизни. Дело в том, что мужчины и женщины с возрастом становятся более зрелыми, как хорошо выдержанное вино.

Они поцеловались, сначала нежно, а потом со все возрастающей страстью, и Дезирэ скромно потупилась.

– Думаю, вам стоит побыть наедине, – сказала она, – чтобы привыкнуть друг к другу. Если вы меня извините, я пойду в ресторан и позавтракаю.

Оба они, Брэд и Майра, потянулись к ней.

– Это очень важный и деликатный момент, – сказал Брэд тихо, – а ты часть нас, милая Дезирэ. В конце концов, ты ведь существо, появившееся в результате самых интимных отношений, которые мы разделяли с твоей матерью.

– А теперь пора нам рассказать, Брэд, что заставило тебя играть в эту шараду, в этого «Инока Ардена».

Они теперь сидели – Майра и Дезирэ на диване, а Брэд опустился в кожаное кресло напротив, отделенный от них кофейным столиком.

Он закурил сигару и уставился на все еще тлеющие в камине угли. Она видела, что руки его дрожат. Потом он заговорил – медленно, тщательно подбирая слова:

– Должно быть, это самое трудное в моей жизни, с чем мне пришлось столкнуться. Обнажить свою душу, рассказать обо всех своих грехах, да еще в присутствии своей дочери, и это самое тяжелое. Ты и Патрик детьми идеализировали меня, и потому ваше разочарование должно быть болезненнее, чем у вашей матери. Ведь она меня знала лучше, чем кто бы то ни было другой. Она знала все мои недостатки. В те дни моя жажда славы и власти превалировала надо всем остальным.

Перегнувшись через столик, он взял Дезирэ за руку.

– Это правда, моя милая. В те времена эта жажда пересиливала даже мою любовь к семье. Я совершил много поступков, которых стыжусь. Ваша мать все знает о них. И я не жду, что она простит меня, – может быть, поймет. Что же касается вас с Патриком, я не жду от вас ни прощения, ни понимания. Все, на что я надеюсь, это объективность в оценке моих поступков. Если они вызовут у вас отвращение ко мне, как это случилось с Патриком, я покорюсь. Но по крайней мере выслушай все и тогда уже суди меня.

Он посмотрел на Майру:

– Что девочка знает о том, почему я был арестован в Китае?

– Только то, что было сообщено официально, то есть что ты занимался там шпионажем в пользу Соединенных Штатов. Дезирэ и Патрик боготворили тебя еще и за то, что ты погиб смертью героя на службе отечеству. Вот почему Пэт так непреклонен и не хочет тебя простить.

Брэд улыбнулся своей прежней плутоватой улыбкой, которая покорила ее много лет назад, когда они встретились в приграничном форте.

– У его колосса оказались глиняные ноги, и он не смог этого перенести.

– Может быть, после того как мы с Дезирэ поговорим с ним и объясним ему все, он изменит свое отношение к тебе, потому что в глубине души он все еще любит тебя. Шрамы, вызванные разочарованием, зарубцуются, раны заживут.

– Нет, мы с Патриком сами должны разрешить этот конфликт. Но позвольте мне продолжить. Официальное объяснение моего ареста в Пекине было верным, я действительно занимался шпионажем в пользу Соединенных Штатов и других западных стран. Вдовая императрица сохраняла власть династии Цинь тем, что уничтожала всех своих политических противников. Все, кто высказывался за земельные или политические реформы, считались предателями и были обречены на казнь. В течение долгих лет сопротивление ее тирании подспудно бродило и зрело среди класса мандаринов в Запретном городе. Одним из оппозиционеров высокого ранга была племянница императрицы Сунь Ин.

В то время моей целью было встретиться в Тяньцзине с теми пекинскими мандаринами, кто стремился свергнуть императрицу или обуздать ее неограниченную власть. Но в ночь перед этой встречей наши планы были нарушены, когда пекинская военная полиция арестовала меня в спальне Сунь Ин.

Зеленые глаза Дезирэ впились в лицо отца:

– А что ты делал в спальне Сунь Ин, папа?

– Неужели это имеет значение по прошествии стольких лет?

– Не спрашивай больше об этом, Дезирэ, – перебила ее Майра. – Нет, Брэд, по прошествии стольких лет это значения не имеет. Эта глава нашей жизни закрыта. Давайте будем честными друг с другом, моя девочка, мы с тобой тоже не безупречны. Как сказал Иисус: «Кто без греха, пусть бросит первый камень…» И мы с Шоном Флинном много лет прожили в грехе.

– Хорошо, Майра, закроем эту главу, – поддержал ее Брэд. – А теперь откроем новую… Дорогая, не могли бы мы вновь соединить свои жизни и судьбы? Ты знаешь, я никогда не переставал любить тебя.

Майра прижала руки к вискам и закрыла глаза.

– Не знаю, Брэд. Сейчас я не способна принимать серьезные решения. Все, с чем я могу справиться сегодня, это подготовиться к завтрашней торжественной церемонии.

Он встал и обошел вокруг стола, положил руки ей на плечи и поцеловал ее в волосы.

– Подумай только – увидеть, как наш сын получает свидетельство в Военной академии! – сказал он тихо. Потом свободной рукой обнял Дезирэ за плечи и поцеловал ее в голову. – Вы двое – самые красивые женщины на свете, и обе мои.

Чем старше становился Патрик Тэйлор, тем больше он походил на отца.

– Уму непостижимо! – сказала Майра. – Ты просто повторение своего отца, точно такой, каким он был, когда я увидела его впервые.

– Я предпочел бы не говорить об отце. Не хочу испортить аппетит за ужином.

Они сидели в ресторане отеля накануне церемонии вручения свидетельства об окончании Академии.

Майра и Дезирэ убеждали и даже умоляли Патрика быть снисходительнее, но все было бесполезно.

– Разве ты не понимаешь, дорогой, что его появление могло бы повлечь за собой печальные для нас последствия? Это разрушило бы всю нашу жизнь в Индии. Из чувства благодарности к Шону Флинну и уважения к нему он принес эту жертву.

– И ты поверила в эту чепуху, мама? Ты поддалась на такую дешевку? – сказал Пэт ледяным тоном. – Но меня не проведешь. Неужели ты не понимаешь, что на все эти годы он лишил меня и Дезирэ того, на что мы имели право по рождению? Право иметь отца, любить отца и быть любимыми им! И вырасти с ощущением защищенности и принадлежности кому-то, с чувством, которое дает только отец!

– Все это вам дал майор Флинн, – напомнила Майра.

– Ради всего святого, мама, это совсем не то, и ты прекрасно это знаешь! Дядя Шон был выше всяких похвал, но он не был отцом, которого я боготворил и о котором горевал больше, чем ты могла себе представить. – Его горечь теперь прорвалась с полной силой и была даже более жгучей, чем прежде. – И все то время, что я горевал по нему, этот мерзавец странствовал по свету и радовался жизни!

– Едва ли это так.

– Мама, он всегда был ловеласом, даже когда вы жили вместе.

– Откуда тебе знать такие вещи, Пэт?

Его лицо побагровело от ярости.

– Он сам мне рассказывал. Думаю, он считал исповедь полезной для душевного здоровья. Он ожидал от меня отпущения грехов. И я чуть не дал ему в зубы. И жалею, что не сделал этого.

– Тебя бы выгнали из академии, если бы не его вмешательство.

– И очень жаль, что это случилось. Мне не нужны от него никакие блага.

– Ты так не думаешь, я уверена! Ведь ты накануне исполнения своих желаний, мечты всей твоей жизни. Завтра ты станешь лейтенантом Патриком Тэйлором!

– Мы так тобой гордимся, Пэт, – вмешалась Дезирэ. Она сжала его руку. – Только представь себе – прощание со своими однокашниками!

– Мы все тобой гордимся, сынок, – сказала Майра, и глаза ее повлажнели, – и твой отец больше, чем кто-либо. Неужели в твоем сердце нет ни капли снисхождения к нему?

– Нет.

– В таком случае по крайней мере обещай быть с ним вежливым во время церемонии. Пожалуйста, я прошу об этом ради себя и твоей сестры.

Патрик положил салфетку и вилку.

– Ладно, сделаю это ради вас. Я буду вежливым. А теперь вы должны простить меня. Я должен еще отшлифовать свою завтрашнюю речь.

Он наклонился и поцеловал каждую из женщин в щеку.