Хюррем прошептала:

— Да, любимый. Ничто не сравнится с такой радостью.

— Сулейман! — крикнул великий визирь из второго шатра, где он ужинал вместе с Хатидже.

Сулейман подмигнул Хюррем:

— Схожу-ка и посмотрю, чего хочет мой пьяный друг. — Он поцеловал ее и перешел в соседний шатер.

Улыбка с лица Хюррем сразу же исчезла.

«Бежит на зов, как собачка!» — Обернувшись, она наткнулась на решительный взгляд Хафсы. Две женщины навострили уши, стараясь услышать, о чем говорят за тонким пологом из материи.

— Господин мой, праздник праздником, но надо же и нам развлечься! — закричал Ибрагим.

Султан усмехнулся:

— Что у тебя на уме, мой великий визирь?

Хюррем и Хафса заметили качающийся силуэт Ибрагима и дымок кальяна, вьющийся вокруг него.

— Состязания в борьбе, господин. Прошло много лет с тех пор, как мы с тобой мерились силами.

Сулейман громко расхохотался. Хюррем и Хафса встревоженно переглянулись.

— Боюсь, друг мой, — сказал Сулейман, опускаясь на диван рядом с Ибрагимом, — из-за ноги мне не совладать с твоими выкручиваниями и захватами.

Несколько мгновений в соседнем шатре царило молчание. Затем Ибрагим предложил такое, отчего Хюррем вздрогнула и ахнула.

— Что ж, отлично. Раз я не могу бороться с тобой, я буду бороться с твоим Давудом. Пусть он займет твое место!

Хафса ближе придвинулась к Хюррем и крепко прижала ее к себе. Она прошептала ей на ухо:

— Тише, Хюррем… не говори ни слова, не показывай ни единым намеком, ни жестом, что как-то связана с этим человеком. Змей не должен знать твою тайну, иначе он воспользуется ею, чтобы одержать верх над домом Османов.

Хюррем, потрясенная, посмотрела в глаза валиде-султан:

— Так, значит?..

— Дитя мое, ты прекрасно знаешь, у меня много шпионов. Кроме того, я не дура. Мои сети простираются далеко, гораздо дальше границ нашей империи. Я знаю о невинности помыслов Давуда и о его бессмертной любви. А теперь молчи. Не говори ни слова. И больше никогда не заговаривай на эту тему, так как даже самый тихий шепот приведет его к немедленной смерти — а возможно, и к смерти Сулеймана и нашей.

Хюррем прижалась к валиде-султан. Силуэты на шелке перед ней задрожали, когда материя раздулась от легкого ветерка.

Сулейман затянулся из кальяна друга и, одурманенный, громко закричал:

— Так тому и быть! Я пошлю за ним немедленно, и мы посмотрим, кто из вас победит!

Хюррем ничего не говорила; больше часа она плотно сжимала губы. Это время ушло на то, чтобы несколько ичогланов разыскали Давуда и привели в шатер Ибрагима. Хатидже вернулась к одалискам, чтобы Давуд мог войти в соседний шатер. Глаза Хюррем наполнились слезами, когда на шелке перед ней показалась тень ее детской любви.

Хафса крепче сжала ее руку.

— В чем дело, дорогая? — спросила Хатидже.

— Ни в чем. Просто сегодня такой волнующий день, — прошептала Хюррем, с тоской глядя на силуэт Давуда. Она разглядела его до мельчайших подробностей. Он был немного выше Сулеймана и уж конечно выше Ибрагима, оба встали с мягкого дивана. Хюррем любовалась им. Она разглядела профиль любимого, и ком подкатил у нее к горлу.

— Господа мои… — сказал Давуд.

Хюррем затаила дыхание, слушая, как он красноречиво изъясняется по-арабски. Странно было слушать чужеземную речь, льющуюся из уст Давуда — Дариуша.

— Давуд! Мой великий визирь предложил мне бороться с ним. Но поскольку я не могу бороться, мы решили, что ты сразишься за меня.

Хюррем увидела, как Давуд поклонился.

— Мой господин Сулейман, это большая честь для меня.

Сулейман потрепал волосы Давуда:

— Вижу, друг мой, у тебя снова отросли волосы. Скоро они будут такие же длинные, как у меня.

— Да, господин. — Хюррем расслышала нежность в голосе Давуда, но отношение молодого человека не укрылось и от Ибрагима, и от фавориток, которые жадно прислушивались к разговору.

У всех на глазах Ибрагима и Давуда окружили несколько ичогланов. Обоим помогли раздеться. Ичогланы надели на них тесные кожаные панталоны. Тени их мужественности плясали на тонкой материи перед женщинами — мужественности, которая находилась в нескольких шагах от них. Она не укрылась от их глаз. Затем ичогланы обильно умастили кожу соперников оливковым маслом.

— Начинаем! — закричал султан, быстро переходя в свой шатер, к фавориткам и матери, чтобы наблюдать за происходящим через резные ширмы. Он широко улыбнулся, подходя к Хюррем и Хафсе. Шел он, слегка прихрамывая и пошатываясь. Хафса посмотрела ему в глаза. Улыбка его увяла; он переводил взгляд с одной женщины на другую. Затем обернулся и бросил взгляд на силуэт Давуда.

Хафса вскочила и радостно обняла сына. Приблизив губы к самому его уху, она что-то прошептала.

Хюррем пыталась расслышать, что говорит валиде-султан, но не могла. Мать и сын продолжали перешептываться, то и дело покатываясь со смеху — пожалуй, немного нарочито. Затем они упали на диван по обе стороны от Хюррем и стали смотреть сквозь ширмы, ожидая начала схватки.

Ибрагим и Давуд вышли на подстриженную траву перед шатром. По обе стороны от них стояли статуи Аполлона и Геракла в человеческий рост, украденные из Буды, но обнаженная плоть двух соперников захватывала дух гораздо больше, чем холодный камень, из которого были высечены древние статуи.

Хюррем не могла отвести взгляда от Давуда — ее милого, любимого Дариуша. Ей все время приходилось следить за собой, чтобы не выдать себя. Поэтому она сидела немного скованно. Сулейман неловко подсел к ней, и Хюррем поняла: он все знает. И все же она продолжала с тоской смотреть на любимого, стоящего на траве. Сила и пышущее через край мужество хорошо видны были в свете факелов. Умащенная маслом кожа поблескивала, когда он сгибал и разгибал руки, готовясь к схватке.

Ибрагим хрипло закричал:

— Эй, верблюд, я скоро положу тебя на лопатки!

Давуд крепко схватил соперника за талию и повалил его на землю. Ибрагим перекатился на бок и обвил ногами туловище Давуда, отчего тот распростерся на траве. Хюррем ахнула, когда Ибрагим встал и прыгнул на поверженного врага. Оба покатились к подножию одной из статуй. Они продолжали бороться у самой решетки шатра. Руки их скользили по умащенной маслом коже. Ибрагим схватил Давуда за волосы и попытался ударить его затылком о мраморный пьедестал статуи Аполлона. Давуд оттолкнул его, и Ибрагим по инерции покатился вниз по травянистому склону. Встав и покосившись на зарешеченный шатер, Давуд поднес руку к глазам, чтобы не ослепнуть от идущего изнутри света. Хюррем поднесла руки ко рту и в отчаянии смотрела на любимого, который стоял перед ней во всей красе. Она ахнула, когда Ибрагим неожиданно выбежал из-за угла и бросился на Давуда. Великий визирь набросился на ее любимого, и они оба снова упали на лужайку.

Сулейман встревоженно встал:

— Так нельзя — это против правил!

Хафса потянула сына назад, на диван.

— Сулейман, — зашептала она, — пусть все идет как идет. И что бы ни случилось, моли Аллаха, чтобы Давуд не победил.

Сулейман молча сел, повинуясь просьбе матери; на его лице появилось нерешительное выражение. Хюррем сразу поняла, что имеет в виду Хафса и на что способен змей Ибрагим — здесь, в игре, или в полутемных коридорах Топкапы.

Давуд вытянул руку вверх, чтобы уберечься от удара, но скользкие руки и плечи Ибрагима продолжали обрушиваться на него. Тогда Давуд сделал неуловимое движение локтем. Удар пришелся великому визирю в лицо. Хрустнул сломанный нос; Ибрагим взревел от боли. Его лицо заливала кровь. Он лег на спину и, зажав нос пальцами, вернул его на место. От отвратительного хруста обитательницы женского шатра вздрогнули. Дрожа от ярости, великий визирь вскочил и побежал в свои личные покои.

Давуда била крупная дрожь. Он поклонился в сторону султанского шатра и скрылся в темном парке.

Хюррем смотрела ему вслед и думала: «Берегись, любимый. Приспешники Ибрагима не только на улицах Стамбула, но и в спальнях и хамамах Топкапы».

Она теснее прижалась к Сулейману; в голове ее мешались боль и смущение. Губы ее султана нежно коснулись ее лба, но, если он даже что-то ей и сказал, она не расслышала.

Позже, когда они, обнаженные, лежали на диване, Сулейман нежно ласкал ее. Он водил губами по ее телу, наслаждаясь ее красотой. Нежно лизнул ее грудь, пробуя сладкую горечь собственного семени, покрывшего их обоих, когда они были охвачены страстью.

— Хюррем, любимая, — почти неслышно прошептал он.

— Да?

Он приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза с тоской, с трудом пытаясь облечь мысли в слова.

— Хюррем… Ты любишь меня?

— Да, да, да… Тысячу раз да, Сулейман, — ответила она, обвивая его руками и ногами как можно крепче.

Сулейман глядел в ее бездонные глаза и понимал: она сказала ему правду.

— И я люблю тебя, мой тюльпан. — Он снова припал к ней губами. Лежа рядом с ней, прижимаясь щекой к ее уху, он очень хотел спросить ее о Давуде, о том, как она… но он не сказал ничего.

Хюррем лежала в объятиях любимого, чувствуя в каждой нежной ласке Сулеймана силу и нежность Давуда.

Глава 93

Хюррем бегала по Двору фавориток, гоняясь за своим младшим, Баязидом. Пятилетний малыш носился вокруг клумб и фонтанов, громко крича, а мать со смехом пыталась его поймать. Он прыгнул в фонтан, подняв целую тучу брызг. Хюррем не отставала от него. Она схватила мальчика, и оба повалились в воду. Хюррем приласкала Баязида и подхватила на руки. Малыш продолжал вопить и смеяться от удовольствия. Наконец она вытащила его из воды и сняла с него рубаху и штанишки, чтобы высохли на солнце.

— Ты мое сокровище, Баязид, — ворковала она, щекоча ему животик. — Твои братья уже учатся военному искусству и искусству государственного управления. Однажды и ты присоединишься к ним и научишься скакать верхом и держать саблю. Хочешь, милый?

Баязид захихикал и закивал.

— Значит, так все и будет, мой мальчик. Ты станешь искусным наездником и захватишь все земли наших врагов… Может быть, тебе удастся раздвинуть границы империи даже в новооткрытых землях Америки. — Она продолжала обнимать и целовать сынишку. — Твой брат Мехмет когда-нибудь станет султаном…

Глаза Баязида расширились, и он снова рассмеялся.

Хюррем подняла голову и увидела, что из тени за колоннами за ней следит Махидевран.

— Значит, ты думаешь, что твой сын будет султаном? — презрительно спросила она. — Только через мой труп!

Хюррем беззаботно ответила:

— Как хочешь; исполнить твое желание нетрудно. Ничто не доставит мне большей радости, чем видеть твой пустой взгляд рядом с пустым взглядом твоего жалкого Мустафы.

Махидевран затрясло от ненависти и гнева.

— Следи получше за своими детьми, дорогая. И пробуй все, что ты ешь, с осторожностью. Не хочу, чтобы твои ядовитые губы ласкали губы нашего господина. Или?.. — Она хрипло расхохоталась, и Хюррем передернуло.

Махидевран подошла к ним и, больно дернув Баязида за волосы, убежала, снова хрипло захохотав.

Хюррем прижала Баязида к груди.

— Милый, держись подальше от этой злобной джиннши. И никогда не бери у нее ни сладостей, ни конфет, если она предложит.

Баязид дернул мать за длинные волосы и расхохотался.

Глава 94

Сулейман и Давуд сидели на корме небольшого баркаса. Давуд крепко держал руль, ведя судно по бурным водам Босфора. Они быстро проплыли мимо Девичьей башни и, пройдя между двумя военными кораблями, вышли в залив Золотой Рог. Султан любовался красотой города в лучах закатного солнца; он смотрел на фонари, еще горящие между минаретами Айя-Софии в честь праздника.

— Я так горжусь своими сыновьями, — проговорил Сулейман, слушая плеск воды и хлопанье парусов. Он нагнулся, когда над ним проплыл парус.

Давуд задумчиво ответил:

— Наверное, приятно сознавать, что твой род продолжится и будет процветать в будущем.

Сулейман задумчиво посмотрел на своего красивого друга, но его улыбка угасла, когда он подумал о потомстве Давуда. Если все и дальше будет продолжаться как сейчас, потомства у Давуда не будет.

— Разве ты не хочешь быть с женщиной, познать прелести, которыми она обладает?

Давуд сделал вид, что не слышал вопроса:

— Посмотри, как последние лучи солнца блестят на куполе нашей великой мечети. Ничто не сравнится с величием и красой Стамбула!

Сулейман положил руки на плечи другу и начал массировать их. Сколько удовольствия доставил ему Давуд в последние годы! Его ладонь скользнула под рубаху; пальцы провели по поросли волос, закрывающей широкую грудь. Высвободив руку, он провел ею по гладко выбритому подбородку и подушечками пальцев похлопал по пухлым губам. Давуд тут же куснул его за палец. Сулеймана переполняла любовь к своему другу. Его переполняла любовь к Хюррем. «Я одинаково люблю вас обоих. И знаю, что вы оба любите друг друга так же сильно, как любите меня…»