Белла присела перед ним в реверансе и оживленно заговорила, но никакого имени так и не прозвучало. Сказав Джорджиане на прощание sotto voce[8]: «Интересно, куда же вы отправитесь развлекаться в следующий раз?», этот правильный во всех отношениях джентльмен удалился.

Джорджиана повернулась к Белле, но не успела и рта раскрыть, как та восторженно прошептала:

– Джорджи! Как тебе это удалось?

– Удалось что? Кто он такой? – Джорджиана также перешла на шепот.

– Как кто? Разве ты не знаешь? – Белла недоверчиво посмотрела сначала на подругу, затем на удаляющуюся элегантную спину.

– Нет. Нас никто друг другу не представил. Я просто толкнула его в толпе и извинилась.

Белла принялась яростно обмахиваться веером.

– Великий боже! Он же мог тебя испепелить!

– Испепелить? Да кто же он, ради всего святого, такой?

– Бруммель! Джордж Бруммель![9] Один из признанных законодателей моды. – Оценивающе посмотрев на Джорджиану, Белла заключила: – Что ж, судя по всему, ты ему понравилась. Какое облегчение! Я не знала, что и подумать, увидев тебя в его обществе. Он может быть весьма жестоким, знаешь ли.

Джорджиана, ощутив на себе завистливые взгляды окружающих, уверенно улыбнулась.

– Тебе не о чем волноваться. Мы просто наслаждались обществом друг друга.

В ответ на недоуменный взгляд Беллы Джорджиана рассмеялась.


– Доброй ночи, Джонсон.

– Доброй ночи, милорд.

Дверь Уинсмер-Хаус мягко закрылась за Домиником. Ночь была теплой, но низкие раскаты грома в отдалении предвещали скорую смену погоды. В любом случае Элтон-Хаус находился на Гросвенор-сквер всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Покачивая своей тонкой тростью из черного дерева, Доминик зашагал на Ноф-Одли-стрит.

Вечер, проведенный в гостях у сестры, оставил привкус недовольства, которое он никак не мог объяснить. Доминик специально заехал в Лондон по дороге в Брайтон, чтобы проверить, как устроилась мисс Хартли, или, если быть совсем точным, чтобы удостовериться, оправились ли Артур и Белла от ее нежданного вторжения. К счастью, все вышло как нельзя лучше. Затея Артура позволит Джорджиане Хартли провести с Беллой малый сезон, который должен вот-вот начаться. Оставалось только надеяться, что во время его она получит хотя бы одно брачное предложение. Эта девушка, конечно, не блестящая партия, но все же вполне достойный вариант для человека менее аристократического происхождения, а таких в высшем обществе очень много. Доминик лично проверил генеалогическое древо Джорджианы Хартли и нашел его безукоризненным. Да, весьма вероятно, что скоро эта девушка будет обручена, что является гораздо более предпочтительным, чем поступить компаньонкой к какой-нибудь пожилой даме.

Двигаясь на юг, на Ноф-Одли-стрит, Доминик усмехнулся. Как это похоже на Артура – найти идеальное решение проблем этой девушки. А заодно и Беллы. Все кусочки головоломки встали на свои места, а значит, и сам он должен испытывать чувство довольства собой. Но вместо этого Доминик ощущал необычное раздражение. Он перестал улыбаться и нахмурился.

Мимо скромно прошел ночной сторож, не желая беспокоить такого высокопоставленного и явно чем-то недовольного джентльмена. Доминик слышал его шаги, но не подал вида.

Отчего же он испытывает разочарование и раздражение? Он вращается в светских кругах уже двенадцать лет. Почему этот образ жизни вдруг потерял для него свою прелесть? В сознании всплыли обстоятельства, вынудившие искать убежища в сельском поместье: блеск и лоск обитателей Карлтон-Хаус[10], скрытые пороки, предсказуемость, лживость большинства приближенных регента. Но даже Кэндлвику не удалось улучшить настроение Доминика. Хотя спокойствие деревенской жизни расслабляло, огромный дом казался одиноким и пустым. Прежде Доминик никогда этого не замечал, теперь же тишина действовала на него угнетающе.

Впереди показался угол Гросвенор-сквер. Доминик свернул влево и, перейдя дорогу, оказался у обнесенного оградой сада. Хотя ворота на ночь запирались, это никогда не останавливало его, если возникало желание прогуляться по ухоженным лужайкам при лунном свете. Привычно перемахнув через железный забор, Доминик зашагал по направлению к своему городскому особняку, расположенному на южной стороне площади. Заткнув трость под мышку, Доминик спрятал руки в карманы пальто, а подбородок – в складки шейного платка. Если бы он до сих пор находился на попечении своей старой няни, она посоветовала бы ему принять порошок доктора Джеймса. На самом деле им владело уныние.

Тут перед его мысленным взором предстала пара ореховых глаз Джорджианы Хартли, а вслед за глазами – и вся она целиком. Доминик не мог взять в толк, отчего ее образ преследует его. Он же не неоперившийся юнец, падкий до женских прелестей. На протяжении вечера он едва ли обмолвился с ней парой фраз, но постоянно ощущал ее присутствие, изменение выражения лица, каждое движение тела и сказанное ею слово.

Под ногами шуршала опавшая с буков листва. Доминик остановился и посмотрел на свои сапоги с налипшими на них желтыми листочками, напоминающими сияющие в свете свечей золотистые локоны. Он тряхнул головой в попытке избавиться от, как он счел, атаки слабоумия.

Вознамерившись заставить свой рассудок нормально функционировать, Доминик вынул руки из карманов и расправил плечи. В десять широких шагов он подошел к забору и снова перемахнул через него, оказавшись на тротуаре. Он решил, что несколько дней – и ночей тоже – в обществе Элейн Чэнгли исцелят его от проявления идиотских фантазий. Шагая по мощеной мостовой, Доминик пытался воскресить в памяти образ леди Чэнгли, такой, какой он видел ее в последний раз, раскинувшейся на смятой постели, с которой только что встал сам. Однако амбиции Элейн не отставали от ее чар. Будучи знакомым и с первыми, и со вторыми, он не обращал на них внимания. Подходя к парадной двери своего дома, Доминик улыбался.

Стоило ему поднять трость, чтобы постучать в крепкую дубовую панель, как образ Джорджианы Хартли сменил в его сознании Элейн Чэнгли. Это зрелище оказалось столь захватывающим, что Доминик замер на месте. Золотой набалдашник его трости завис в воздухе, так и не соприкоснувшись с дверью.

Дверь все же открылась, и Доминик увидел перед собой своего дворецкого Тиммза, который был одним из подопечных Дакетта.

– Милорд?

Чувствуя себя довольно глупо, Доминик опустил трость и как ни в чем не бывало прошел мимо Тиммза в дом. Притормозив в холле, он стянул перчатки и передал их дворецкому вместе со злосчастной тростью.

– Завтра рано утром я отправляюсь в Брайтон, Тиммз. Скажите Мейтленду, чтобы был готов к девяти.

– Хорошо, милорд.

Продолжая хмуриться, Доминик стал медленно подниматься по лестнице. По своему обыкновению, он остановился на лестничном пролете возле напольных часов, чтобы сверить свои карманные часы. Снова спрятав их, Доминик рассудил, что только декадентские развлечения в Брайтонском королевском павильоне[11] принца-регента способны избавить его от внезапно навалившейся скорби.


К тому времени, как Белла и Джорджиана сели в карету, намереваясь вернуться в Уинсмер-Хаус, Джорджиана получила множество подтверждений правоты леди Уинтерспун. Если она веселится, то и окружающие люди получают удовольствие от нахождения в ее обществе. Если она смеется, они смеются тоже. Хотя подобная игра на публику шла вразрез со сдержанной манерой поведения, с детства прививаемой итальянским девушкам, Джорджиана считала, что это лучше глупых ухмылок и хихиканья. Ее воспитание совсем не соответствовало социальной жизни английского общества. Как бы то ни было, нерушимое спокойствие, которое, как ее учили, является главной женской добродетелью, не раз помогало ей спрятать инстинктивную реакцию на некоторых встреченных ею джентльменов – вроде лорда Омскирка с его вожделеющими взглядами или мистера Моркомба, имеющего склонность прикасаться к ее обнаженным рукам.

– Сотерби дают бал на следующей неделе. Леди Маргарет обещала прислать нам приглашения, – раздался из сумрака голос сидящей напротив Беллы. – После сегодняшнего вечера у меня не осталось сомнений, что скучать нам точно будет некогда. Как удачно, что ты познакомилась с Бруммелем.

Джорджиана уловила сдавленный зевок и улыбнулась в темноте. Несмотря на усталость, Белла, похоже, радовалась ее успеху еще больше ее самой. Сначала Джорджиана не поверила жалующейся на скуку Белле, но теперь поняла, что, не имея каких-то особых интересов, посещение всевозможных балов и приемов может в самом деле показаться весьма однообразным. Но для нее все казалось настолько новым, что скучать точно было некогда. Джорджиане оставалось только надеяться, что Белла не разочаруется в ней, когда она найдет себе работу и уедет из ее дома. В неизвестность. Джорджиана нахмурилась.

Если бы пять дней назад ее спросили, преследует ли она какую-то конкретную цель, вращаясь в высшем обществе, она, не задумываясь, ответила бы утвердительно. Но теперь, вкусив малую толику великого многообразия светских развлечений, она хотела смаковать их, пусть и в умеренных количествах, потому что они разительно отличались от сдержанного стиля жизни, к которому она привыкла. Джорджиана вспомнила слова своего отца: «Опыт, девочка! С ним ничто не сравнится и ничто не заменит».

Слушая стук лошадиных копыт по мостовой, эхом отражающийся от многоярусных фасадов зданий, мимо которых они проезжали, Джорджиана удивлялась изменению своей точки зрения. Как бы то ни было, ей по-прежнему предстояло самой зарабатывать себе на жизнь, по крайней мере в некоторой степени. Не следует ли ей в таком случае воспользоваться возможностью получше изучить высший свет и поразвлечься немного среди этой блестящей толпы? По словам Беллы, чтобы получить место компаньонки, нужно прежде добиться, чтобы ее узнали в обществе. Джорджиана пришла к выводу, что стоит последовать совету своего отца и леди Уинтерспун.

Белла зевнула.

– О боже, я уж и забыла, как это бывает. – Она прикрыла рот рукой в белой перчатке, подавляя очередной зевок, потом сказала: – Интересно знать, удалось ли уже Доминику убедить Чарльза продать ему Хартли-Плейс?

Это замечание мгновенно вывело Джорджиану из задумчивости.

– Лорд Элтон хочет купить Хартли-Плейс?

– Ну да. Разве я не говорила? – сонно удивилась Белла, раззадорив любопытство Джорджианы.

– Нет. А зачем ему понадобилось это поместье? Насколько я могу судить, оно находится в плачевном состоянии.

– Да, верно. Даже когда отец Чарльза был жив… ну а теперь…

Джорджиана ожидала продолжения, но Белле было трудно сосредоточиться.

– Так зачем же ему покупать Хартли-Плейс? – снова спросила Джорджиана.

– Как зачем? Ах да, я все время забываю, что тебе известна далеко не вся история. – Шелестя юбками, Белла села прямо. – Видишь ли, еще сто лет назад Хартли-Плейс не существовало, потому что он являлся частью Кэндлвика. Один мой предок, недалекого ума человек, оказался заядлым игроком, а среди его кредиторов был твой прародитель, который согласился принять часть земель Кэндлвика в счет уплаты долга. Так и появилось владение Хартли-Плейс. К счастью, тот расточительный предок прожил недолго, и с тех пор семья пытается выкупить это поместье обратно, чтобы снова сделать Кэндлвик целым, но всегда получает отказ. Несмотря на это, обе семьи на удивление хорошо ладили друг с другом. Так продолжалось вплоть до, – тут Белла выдержала драматическую паузу, стремясь произвести еще большее впечатление на свою благодарную слушательницу, – смерти моего отца. Хотя он и повторял непрерывно об объединении обоих поместий, в действительности, как выяснил Доминик, ничего для этого не делал. Вступив в право наследства, Доминик написал твоему дяде письмо, чтобы обсудить ситуацию, но тот ничего не ответил. Он вел затворнический образ жизни, и брату так и не выпало случая с ним встретиться. Спустя какое-то время он сдался, а услышав о смерти твоего дяди, обратился к Чарльзу. Который, кстати, также ничего не ответил. Уверяю тебя, – задумчиво добавила Белла, – что Чарльз питает такую же неприязнь к Доминику, как и Доминик – к нему, поэтому молчание твоего кузена меня ничуть не удивило. Однако, по твоим словам, выходит, что Хартли-Плейс разваливается на части. В самом деле не понимаю, отчего Чарльз упорно не желает продать поместье, ведь ему отлично известно, что Доминик готов уплатить хорошую цену.

– Возможно, это простое упрямство?

– Возможно, – согласилась Белла, потерявшая интерес к обсуждению этой темы. В молчании она принялась обдумывать новые возможности, открывшиеся перед ее protégée.

Джорджиане же не давало покоя странное поведение Чарльза. За те несколько дней, что она была вынуждена провести под одной с ним крышей, она пришла к заключению, что он человек, питающий особую склонность к предметам роскоши, но при этом не располагает деньгами, чтобы покупать их. От этого его нежелание продавать поместье, в котором он был явно не заинтересован, казалось еще более странным.