Однако она не стала терять время даром. Оставались еще двое. Второму она попала в живот, и он закричал от боли. А третий бросился к ней, одной рукой вырвал лютню и разбил о стену, а другой схватил ее за горло и прижал к себе, сжимая кулак до тех пор, пока она не начала задыхаться.

— Плохо, а? Люблю смелых бабенок, дорогуша. В постели ты тоже умеешь вертеться?

Ответа он не ждал, потому что ладонью зажал ей рот, но Алуетт, ни секунды не медля, захватила зубами кусок кожи и прокусила.

— Ох! Чертова шлюха! Ты еще поплатишься у меня! — прорычал он, награждая ее пощечинами, пока она не повисла, обессиленная, на его руке. — Смотри, Жак! Эта стерва расцарапала меня до — крови!

— Ладно, мы ей тоже покажем… в другом месте, — отозвался, ухмыляясь, его приятель. — Как насчет того, чтобы вырезать «шлюха» ей на щечке? Тогда уж она больше никого не обманет!

Алуетт почувствовала прикосновение холодной стали к щеке и замерла, боясь, что, если она двинется или вздохнет, настанет конец.

— На вашем месте, негодяи, я бы не торопился. Именем короля, немедленно отпустите ее.

Алуетт услышала звук вынимаемого из ножен меча.

— Короля? Какого короля? — глумливо переспросили насильники, скрывая страх за наглостью. — Их у нас в городе теперь два.

— Может, она тебе самому приглянулась? — пьяно протянул тот, кто держал Алуетт. — Мы ее нашли первые.

— Я говорю от имени Ричарда, короля Англии. Он обещал сурово наказать всех, кто будет повинен в преступлениях, подобных тому, что вы собираетесь совершить. Отпустите ее и убирайтесь подобру-поздорову.

— Подобру-поздорову? Неужели накажут за шлюху? — взъерепенился другой. — А она шлюха и есть. Только вы, англичане, и верите во всякие сказочки…

— Они убили моего пажа! — крикнула Алуетт, поворачивая голову в сторону своего освободителя. — Где-то он лежит Мертвый!

— Меня зовут сэр Рейнер Уинслейд, леди Алуетт Не бойтесь. Этот сброд больше не причинит вам вреда.

Голос был спокойный, словно его хозяин вовсе не чувствовал страха, идя один на трех головорезов, ибо третий, потерявший сознание от удара лютней, уже очнулся и присоединился к своим приятелям.

Сначала она услыхала удары мечей, потом звук стал тоньше. Похоже, рыцарь выбил меч из рук одного из негодяев. Потом раздался вопль, когда сэр Рейнер оставил отметину на его щеке.

— Если король Ричард подарит тебе жизнь, пусть все знают, кто ты такой, — крикнул он.

Алуетт поняла, что второй негодяй бежал в страхе, вероятно, увидав, что меч рыцаря много длиннее его собственного.

— Верни его, Зевс, — тихо приказал сэр Рейнер. Прежде чем Алуетт догадалась, к кому относится этот приказ, она услыхала шум быстро бегущих собачьих лап.

Всего через несколько мгновений храбрый насильник прибежал обратно, крича что есть мочи:

— Не надо волка! Помилосердствуй, милорд!

— Сторожи, Зевс.

Пес гавкнул в ответ и тихо зарычал, предупреждая двух негодяев, что лучше им не шевелиться. Оставался еще один, державший Алуетт.

— Итак, приятель, сдавайся. Видишь мой меч? Или мне спустить на тебя Зевса?

— Ничего не получится. Она у меня в руках. Вы ведь не хотите, чтоб я ее прикончил?

В его голосе вроде бы не было страха, и он еще крепче прижал Алуетт к себе, но она уже учуяла запашок трусости, пробившийся сквозь вонь немытого тела.

— Мерзавец, держишь женщину вместо щита! Очень по-рыцарски! — насмешливо крикнул Рей — нер.

— У вас меч и пес, сэр рыцарь. Да и, насколько я понимаю, рыцарские законы не про таких, как я.

Алуетт чувствовала, что его бьет дрожь. Он не мог дальше держать ее и не мог бежать без нее. И холодный нож все еще упирался ей в горло. Она застонала.

— Отпустите меня, сэр рыцарь, а я отпущу женщину, конечно же, на безопасном расстоянии отсюда. И не пробуйте напасть на меня сами или напустить вашего пса, я успею проткнуть ей горло. Не стоит ради меня рисковать ее прелестной шейкой, а?

Положение было безвыходным. Алуетт слышала прерывистое дыхание своего мучителя. В любое мгновение он мог не выдержать, и тогда, не дай Бог, смерть. Алуетт заставила себя расслабиться и откинуться всем телом назад, словно она потеряла сознание, отчего ему пришлось поддержать ее, а потом опустить на булыжники.

Этого было достаточно. Рейнер уже стоял над ним, угрожая мечом.

— Пощадите, милорд, — услыхала Алуетт.

— Пусть решает король. Эй, стража!

Прибежала вооруженная стража и, надев на негодяев цепи, увела их с собой. Не был забыт и Ре-нар. Паж все еще был без сознания, но один из стражников сказал, что, похоже, он скоро очнется, хотя голова у него еще долго будет болеть.

Алуетт, не говоря ни слова, ждала, когда шаги стражников поглотит шум просыпающегося города. Потом она сказала:

— Шевалье! Вы еще здесь?

Алуетт знала, что он не ушел, слышала его сдерживаемое дыхание, но не понимала, почему он молчит. Она всегда чувствовала себя неуютно среди молчаливых людей, будучи не в состоянии видеть их лица.

— Я? О да, миледи. — Рейнер только теперь осознал, как по-идиотски себя ведет. Стоит, улыбается, любуется ее красотой, наслаждается своей ролью спасителя. — С вами ничего не случилось, леди Алуетт?

— Ничего… Ничего… Я думаю… Я просто очень испугалась. А с вами все в порядке, милорд?

Какой приятный ласковый голос у английского рыцаря. Словно золотой песок, нежно и напористо он засыпал все щелки ее сознания, укутывал его теплым бархатом.

— Невредим, миледи, и смиренно благодарю судьбу, позволившую мне прийти на помощь такой красавице.

— Значит, правда, что английские рыцари столь же искусны в придворной беседе, сколь в делах военных? — парировала Алуетт, изо всех сил стараясь сдержать предательский румянец. Не без труда вернулась она мыслями к раненому пажу. — Я так виновата перед Ренаром. Если бы я послушалась, он был бы цел и невредим!

Вдруг из ее глаз полились целые потоки слез и она задрожала от страха, который испытала и не пускала наружу, осознав наконец, какой она пережила кошмар.

Он взял ее за руку, и она ощутила его тепло даже через латную рукавицу.

— Пожалуйста, не плачьте! Это они, а не вы виноваты!

Алуетт уже хотела было все рассказать ему, объяснить, в чем ее вина. Его прикосновение пробудило в ней неведомые раньше чувства, как вдруг ее Другую руку лизнул теплый влажный язык, и к ногам прижалось огромное мохнатое животное, сильным хвостом теребившее ей юбки.

Она отскочила.

— Кто это?

Ужас, услышанный ею в голосах французов, называвших животное волком, пробудил в ней детские воспоминания о завываниях голодных волков по ночам за стенами замка де Шеневи. Зверь, прижавшийся к ее ногам, был очень большим.

— Не бойтесь, госпожа. Зевс кроток как овечка с прекрасными дамами, хотя он наполовину волк. Ваше горе печалит и меня, и его тоже. Полегче, мальчик, а то ты своей любовью испугаешь леди Алуетт.

Алуетт заставила себя улыбнуться и погладить мохнатую морду, уткнувшуюся ей в живот.

Сэр Рейнер воспринял это как добрый знак и заговорил вновь:

— Ваш паж выздоровеет и будет хорошо сражаться, хотя он, конечно же, не простит себе, что не смог защитить вас. Вашей лютни, к несчастью, больше нет. Она не выдержала. Зато как великолепно вы сражались с ее помощью! Я как раз вышел из-за угла и все видел. Вы были похожи на скандинавского викинга! — говорил он, словно не замечая огненного румянца, залившего ей щеки, стоило ей представить увиденную им картину. — А теперь, мне кажется, вам нужна новая лютня. Пойдемте со мной, миледи. Я знаю, где они продаются.

Рейнер не стал спрашивать у нее разрешения, чтобы, не дай Бог, она не отказалась. Алуетт почувствовала, он повел ее обратно к площади с нежностью и уверенностью человека, всем своим существом желающего угодить. Пес побежал вперед, и Алуетт слышала его радостный лай.

— Но… Откуда вы, рыцарь короля Ричарда, знаете меня? Вы были вчера на ужине?

При мысли, что он сидел среди других рыцарей, когда она пела баллады и гимны, любовные песни Бернара де Вентадура, у нее сильнее забилось сердце. Значит, ему понравился ее голос?

— Увы, я был лишен этого удовольствия. Король Ричард назначил меня охранять английский лагерь, чтобы предотвратить всякие неприятности. Сегодня утром здесь также много пьяных англичан. Мой господин вряд ли будет мной доволен.

— Это же невыполнимо при таком количестве народу, — небрежно, словно ничего не случилось, сказала она. — Но…

— Но я не ответил на ваш вопрос. Я знал, кто вы, миледи, потому что спросил у сэра Гийома де Барра об очаровательной юной леди, прискакавшей вчера в Везлэ. После мессы я хотел подойти к вам, но мне не повезло.

Итак, это он наблюдал за ней в церкви. Его глаза. Она не верила сама себе, но его признание наполнило ее такой радостью, что она даже испугалась. Нет. Она посвятила себя Богу. Не для нее любовные игры, которыми развлекают себя знатные девицы. Да и этому норманнскому рыцарю нужно от нее не больше, чем остальным, если, конечно, он в своей дерзости не задумал соблазнить сестру Филиппа Французского.

Алуетт стерла радостную улыбку, осветившую было ее лицо, и холодно сказала:

— Сэр рыцарь, может быть, стоило уделить больше внимания словам епископа. У вас впереди святое и опасное дело.

Глядя, как бледнеют ее щеки, Рейнер подумал, что это похоже на то, как гаснет едва разгоревшееся пламя. Он чувствовал, как Алуетт усилием воли заставляет себя не думать о земных радостях. Правильно. Она же хочет стать монахиней. Однако теперь, познакомившись с ней, он еще больше, чем вчера, хотел, чтобы она изменила свое решение. Но эту задачу не решить с наскока. И не надо. Путешествие дальнее, да и Иерусалим за две недели не взять. У него впереди много месяцев для того, чтобы уговорить прелестную француженку доверить себя его рукам, а не рукам монахинь. Подумав так, он усмехнулся, и слава Богу, что она этого не видела.

— Вы правы, миледи, — сказал он так, что даже ее чуткое ухо не смогло уловить фальшивой ноты. — Хотя, уверяю вас, что, обожая вашу красоту, я благодарю нашего Господа, в чьей власти творить прекрасное.

Этого человека нелегко будет отвадить, но Алуетт была уверена, что таков ее долг. Из всех мужчин, что когда-либо приближались к ней, он единственный заставил трепетать ее сердечко, словно последний листочек на ветке в ожидании бури.

Глава 3

Старуха Эрменгарда, ходившая за Алуетт с младенчества, помогала своей малышке ускользнуть из дома, а теперь ждала ее у задней двери, чтобы проводить в отведенную ей комнату. Она видела, как незнакомый рыцарь поцеловал руку юной госпоже и как та отдернула ее, словно прикоснулась к пламени, видела, как Алуетт повернулась и пошла к дому, крепко прижимая к себе футляр с лютней. Слух у Эрменгарды был уже не такой, как в молодости, и она не слышала слов, брошенных Алуетт через плечо незнакомцу, но даже ее подслеповатые глаза рассмотрели вспыхнувший на щеках госпожи румянец. Отче наш! Это ли ее овечка?

— Я тут, леди Алуетт! — сказала она, хотя девушка уже не раз говорила ей, что не обязательно сообщать об этом. Хриплое дыхание говорило само за себя без всяких слов. Закрывая дверь, Эрменгарда еще раз холодно оглядела незнакомца, но он, казалось, не замечал ничего вокруг.

Женщины добрались до своих покоев, никого не встретив по дороге.

— Король знает, что я уходила? — беспокойно спросила Алуетт.

— Нет, будь спокойна. Хотя на кухне была суматоха, когда стража принесла Ренара. Вид у него ужасный! Я боялась за тебя, дорогая. Что случи лось?

Тут только ее старые глаза разглядели грязь на шелковом платье, к тому же порванном на спине.

Алуетт ничего от нее не скрыла, а потом опять зарыдала, винясь в несчастье пажа.

Старуха прижала ее к себе, как делала это в детстве.

— Я тоже виновата, миледи. Не надо было мне тебе помогать обманывать короля. Он оторвет мне голову, если узнает!

— Нет, — попыталась успокоить свою старую няню Алуетт. — Я скажу, что ты ни о чем не знала, — сказала она, хотя по ее лицу пробежала тень, когда она подумала, что сделал бы с ней венценосный брат, если бы узнал о ее глупой выходке.

— Кто же этот шевалье, который тебя спас? — как бы невзначай спросила Эрменгарда, и Алуетт вновь залилась румянцем.

— Его зовут Рейнер де Уинслейд. «Удивительно, как по-особому звучит имя, если любишь человека», — подумала Эрменгарда с болью. Алуетт не сумела скрыть от нее то, чего еще не понимала сама. И не поймет, если постараться. Эрменгарда не собиралась нарушать обещание, данное ею Лизетт, бывшей служаночке, попавшейся на глаза королю Людовику и истекшей кровью после рождения Алуетт.

«Позаботься о моей крошке, — попросила ее тогда умирающая Лизетт, собрав последние силы. — Пусть она не повторит мою ошибку. Когда она вырастет, отдай ее святым монахиням. Если она а не узнает прикосновения мужчины, то не разобьет себе сердце…»