— Ты спрашивал меня?

— Да. Я встретил монахиню с пронзительным взглядом, которая, лишь посмотрев на мою форму, тут же закрыла рот, дабы не проболтаться или не высказаться обо мне и моих людях в городе. Все, что она сказала, это то, что ты давно покинула Пиету.

По его описанию она поняла, что это была сестра Сильвия.

— Итак, твоя мечта не осуществилась, — произнесла она тихо.

— Она в прошлом.

— Так и должно быть, но во имя тех чувств, что мы питали друг к другу когда-то, заклинаю тебя, прочитай эти бумаги по делу Доменико сейчас! Я намерена забрать его домой, когда ты закончишь.

Он посмотрел прямо ей в глаза.

— Ты предлагаешь мне упустить этот второй шанс, которым одарила нас судьба?

Страх перед ним, который она подавляла все то время, пока они говорили, овладел ею.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.

— Думаю, ты понимаешь, — ответил он совершенно спокойно. — Конечно, былое не вернуть, но на его основе мы сможем построить намного лучшие отношения.

Она медленно встала, не поднимая на него глаз. Она планировала быстро соблазнить другого человека, чтобы выпросить освобождение для Доменико, но Алекс запрашивал слишком высокую цену, еще более опасную из-за той любви, которую она видела в его глазах.

— Нет, Алекс. Это невозможно.

Он взял ее руки в свои.

— Забудь человека, который не появлялся в твоей жизни вот уже девять лет! — настаивал он на своем. — Я позабочусь о том, чтобы его перевели в другое место на любых условиях, кроме свободы! Он враг Франции. Я не могу освободить его, но в состоянии сделать тебя счастливой снова!

Она с яростью посмотрела на него, не теряя в этот ужасный момент головы, осознавая, что сейчас рискует, как никогда.

— Сначала прочитай бумаги, Алекс!

— Это ничего не даст, — ответил он, сдавая позиции. — Торриси должен остаться в тюрьме до окончания своих дней.

— Читай!

Его брови сдвинулись в одну глубокую морщину, и все его лицо окаменело: он пытался сдержать злобу на ее глупую настойчивость. Минуты перед тем, как он наконец ответил, показались вечностью.

— Прекрасно! Но это будет лишь потерей твоего и моего времени.

Он резко двинулся с места и пошел к сержанту, чтобы тот отменил все встречи до полудня. Потом нетерпеливо взял бумаги по делу Торриси из шкафчика и бросил их на свой стол. Отодвинув стул, он сел за стол и принялся читать.

Мариетта снова заняла свое место на софе, жалея, что привела его в такое враждебное настроение. Шансы Доменико и без того были довольно призрачные, а она сделала только хуже. Как Алекс изменился! Испарилась та податливая молодость, когда он мог совершить для нее все, что угодно. Этому человеку жизнь подрезала крылья, теперь он надеялся построить свое будущее как жадный завоеватель. Вероятно, она была единственно настоящим счастьем, которое он когда-либо знал, и теперь он хотел снова найти его в ее объятиях.

Она взволнованно наблюдала, как он читает, пытаясь увидеть хотя бы какие-то изменения в его непоколебимом выражении. В комнате стояла мертвая тишина, за исключением звуков периодически переворачиваемых страниц и скрипа пера, когда он делал какие-то пометки для себя. То и дело он поднимал на нее суровый взгляд, чтобы задать вопрос, и в это время ее голос звучал неестественно высоко от волнения. Потом он продолжал читать. Принесли горячий шоколад в фарфоровых чашечках и пирожные на таких же блюдах. Алекс сделал только глоток горячего шоколада и больше ни к чему не притронулся. Мариетта выпила свой, чтобы перебороть дрожь, которая не оставляла ее в покое от осознания ничтожности надежды на успех, словно кровь в венах свернулась в лед. Чайничек с шоколадом и чашки давно уже унесли, когда Алекс отложил перо и закрыл документы.

Мариетта инстинктивно подскочила с места к нему навстречу. Он, насупившись, смотрел на нее со своего места.

— Произошла огромная несправедливость. Твой муж должен быть освобожден немедленно, а его имущество и личные вещи возвращены. В документе перечислены все предметы, и я боюсь, их тоже могут вывезти.

Он бросился к ней, когда она пошатнулась, и подхватил, прежде чем она упала от такой вести. Он крепко прижал ее к себе, а по ее щекам текли слезы радости. Ее голова упала ему на плечо, и, казалось, она не заметила, как он коснулся ее брови губами. Но потом она взглянула ему в глаза и отпрянула от него.

— Ты вернул мне Доменико, Алекс. Я никогда не забуду то, что ты сделал для нас и наших детей. Пусть Доменико дадут знать об этом сейчас же, прошу тебя. Он больше не заключенный.

— Согласен. — И снова Алекс вызвал сержанта и сказал ему что-то, чего Мариетта не расслышала. — Доменико приведут в комнату, которая раньше была личными покоями дожа. Неправильно будет, если вы встретитесь в темной камере.

— Я буду ждать его там.

— Я отведу тебя туда сам.

Она проследовала за ним к двери, но, прежде чем открыть ее, он снова обратился к ней. Это был их и только их момент расставания. Они больше никогда не встретятся.

— Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Алекс, — произнесла она мягко. Потом вынула из воротника платья цветущую веточку граната и протянула ему.

Он принял ее с едва заметной улыбкой.

— Воспоминание о моей Коломбине из Пиеты.

— Ради прошлых времен.

Он все понял. Девушка была почти его, но не женщина, чье сердце было уже далеко отсюда. Склонив голову, он поцеловал ее руку в знак прощания, и они вышли из комнаты.


В резном зале бывших покоев дожа Мариетта ждала одна. Было тихо, только позолоченные часы нарушали своим ходом тишину. Зная, что Доменико придет нескоро, пройдя все ступени, коридоры, залы и комнаты, она мысленно строила планы их новой совместной жизни. Теперь, раз уж замок снова в их владении, они смогут провести там несколько недель одни. Спокойствие и красота реки и сельской местности помогут Доменико вновь приспособиться к свободе. Позднее дети присоединятся к ним, и они снова станут одной семьей.

Наконец она услышала приближающиеся голоса и шаги. Она стояла там, где была, у окна, словно не могла пошевельнуться. Дверь распахнулась, и Доменико один вошел в комнату, высокий и исхудавший, с бледным отпечатком тюрьмы, наложенным на его красивые черты. При виде ее он улыбнулся, протянул руки и пошел к ней.

— Любимая!

С криком она бросилась в его объятия. Доменико прижал ее к себе, и они стали целоваться страстно, жадно, нежно; она не могла оторваться от этого человека, который значил для нее больше, чем сама жизнь.


Однажды вечером несколько лет спустя Мариетта вышла на балкон палаццо Торриси, чтобы полюбоваться видом на Гранд-Канал. Был как раз такой час суток и время года, когда заходящее солнце подсвечивало Дворец дожа янтарным цветом, а купола базилики ярко горящим медным цветом, прежде чем окунуть Венецию в золото. Именно такой она увидела Венецию, когда впервые приехала на барже в Оспедаль-делла-Пиета. В Пиете все еще существовал хор и оркестр, но другой оспедаль, который внес огромный вклад в развитие музыки Венеции, был закрыт.

Времена, что настали после падения Самой Спокойной Республики, были неблагосклонны к Венеции. Через месяц французы освободили город и их место заняли австрийцы. Потом, через некоторое время, французы вновь вернули себе Венецию. Когда бы Бонапарт, теперь французский император, ни посещал город, он любовался из окна дворца, построенного для него напротив базилики в дальнем западном конце площади Святого Марка, которую он до сих пор считал одной из самых замечательных гостиных Европы.

Мариетта была рада, что Доменико решил остаться в палаццо Торриси. Это было одно из немногих уцелевших мест на Гранд-Канале, где еще жили старые патриархальные семьи. Все благородство испарилось, не желая или будучи неспособным смириться со всеми изменениями, поэтому многие горожане собрали свои пожитки и перебрались в другие места. В Венеции теперь было мало торговцев, также мешали большие налоги, введенные французами. Даже море, которое всегда было для Венеции другом и защитником, обернулось против нее, не желая терпеть варваров в своих водах. Вероломные воды поднялись выше по ее древним стенам и разрушили ступени, что когда-то стояли сухими.

Несколько недель назад палаццо Селано довольно серьезно пострадало от наводнения. Мариетта думала, что случилось с полом в розовой мраморной комнате. Пьетро одним из первых продал свой дворец. Со своими последователями он превратил бывшую огромную резиденцию в Падуе в более необходимую людям больницу. С тех пор как Бьянка вышла за него замуж, она тоже посвятила себя уходу за больными.

Мариетта надеялась, что они сумеют найти время и приедут на свадьбу Элизабетты с молодым флорентийским банкиром. После многочисленных визитов к Елене и Николо, у которых больше не было детей, она осталась у них на целый год и обручилась там. Мариетта с нетерпением ждала поездки во Флоренцию на церемонию бракосочетания, чтобы поскорее вновь увидеть Елену и Элизабетту. С тех пор как Доменико освободили, у них родились еще две дочери и сын, которые тоже собирались с ними во Флоренцию.

Она часто вспоминала Алекса, которому была обязана столь многим. Она больше не встречала его с того дня, когда во Дворце дожа он освободил Доменико. Когда же они с мужем вернулись со своей виллы в палаццо Торриси, Алекса уже перевели в другое место. Она очень переживала, когда услышала о том, что его убили в битве при Маренго. Доменико пытался успокоить ее, говоря, что он тоже сожалеет о смерти их спасителя.

Звук шагов заставил Мариетту обернуться. В зале, из которого выходил балкон, повсюду были зажжены свечи, и свет падал на нее. Доменико вышел к ней. Несмотря на тот хаос, какой французы сотворили в Европе, Париж оставался законодателем моды для обоих полов, и Доменико был одет, как и большинство мужчин, волосы его были зачесаны назад. Воротник на его пиджаке был высокий и длинный, на ногах аккуратные брюки вместо вышедших из моды бриджей до колена. Они ждали компанию для игры в карты, и для этого случая он был одет исключительно хорошо.

— Что за великолепный веер, — заметил он, опуская обе руки на балюстраду.

После долгих лет заключения он ценил свободу, как никогда прежде. Его огорчало лишь то, что все его предостережения сбылись, однако он не терял надежды на светлое будущее. Дух независимости снова охватывал венецианцев, и он мечтал о том дне, когда захватчики наконец покинут город. Он был намерен передать эту мечту своим сыновьям, когда самый младший все-таки сможет поднять его знамя в знак триумфа.

Доменико с улыбкой взглянул на Мариетту, когда она взяла его за руку.

— Гости скоро прибудут, — напомнил он ей.

Она кивнула.

— Давай постоим здесь еще немного. Как ты думаешь, карнавалы когда-нибудь разрешат в Венеции снова?

— Я уверен в этом, хотя, возможно, не настолько, как это было раньше, потому что это может снова породить старые козни. Что тебя заставило вспомнить об этом?

— Я вспоминала прошлое, пока стояла здесь.

Вдруг послышался гул голосов из зала позади них. Адрианна и Леонардо приехали с еще несколькими гостями. Доменико вышел с балкона, чтобы поприветствовать их.

Несколько минут Мариетта еще стояла, прильнув к балюстраде, наблюдая за заходом солнца. Несмотря на все невзгоды, выпавшие за последние годы, Венеция все-таки сохранила свое очарование. Город Спокойствия всегда будет очаровывать тех, кто впервые увидел его, и пленить их всю оставшуюся жизнь, как это случилось с ней. Венеция призывала ее к себе еще до того, как она увидела ее, — это было в тот день, когда она открыла коробку с золотой маской.

Потом она увидела, что Доменико ждет ее, протянув ей руку и глядя на нее улыбающимися глазами. Она ответила ему, положив в его сильную ладонь свои пальцы, и вошла обратно во дворец. Муж был для нее всей Венецией.

СКОРО!

В серии «Влюбленные сердца» новый роман Элизабет Немерт «Роковая звезда»

В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего…

Иаков внезапно проснулся. Что-то потревожило мирный сон его стада. Всю свою жизнь он пас овец и потому научился спать очень чутко. Малейший шорох, шелест, дуновение ветра могли разбудить его, даже если он спал самым глубоким сном.

Он поспешно встал, схватил палку и приготовился защищать своих подопечных от любого, кто осмелится посягнуть на них.

Но овцы даже не шелохнулись, они ничуть не испугались, просто замерли в ожидании. Он удивленно озирался вокруг, но видел лишь привычный пейзаж — холмы, слегка примятую траву и старое покосившееся оливковое дерево, которое росло здесь уже много-много лет.