Они с Фейрой теперь поменялись ролями. Он описывал ей свою церковь, рассказывая, как клали фундамент, ставили колонны и подпорки. Хозяин пригласил её на стройку посмотреть, как стены вырастают из земли, но она не решилась вновь оказаться в том месте, которое навсегда останется в её памяти могилой отца.

Она испугалась ещё больше, когда узнала от Палладио, что строителям мешают паломники, толпами стекающиеся к колодцу за водой, веря, что она обладает чудотворными исцеляющими свойствами. Легенда возникла из рассказа о Святом Себастьяне, о котором говорил дож, и Палладио пришлось нанять охрану, чтобы положить конец этому безумию.

Фейра заметила его тон и пристально взглянула на него.

– Как вы поступите с колодцем? – спросила она.

– Обнесу стеной, – бросил он вскользь.

Фейра подумала о костях своего отца, навеки погребенных в самом сердце христианской церкви.

– Разве вы не верите в чудеса? – спросила она, заставив окаменеть собственное сердце.

Палладио задумался на мгновенье.

– Нет.

Она вспомнила мать, отца.

– Я тоже.

* * *

Судьба колодца угнетала Фейру. Опасный, отчаянный побег с Джудекки вынудил её отложить печаль об отце, и теперь она накрыла её, словно приливная волна, с такой силой, что могла сбить с ног. Она чувствовала утрату, как физическую боль, – под самым сердцем. К её горю примешивались теперь и мрачные предчувствия. Прошла неделя, приближался следующий визит человека-птицы, и она страшилась мести врача. А так как Палладио и Сабато почти все время проводили на строительстве, страх мучил её ещё больше. К тому же она прекрасно понимала, что человек-птица имеет влияние на дожа.

Каждую пятницу Палладио нехотя оставался дома, чтобы встретиться с врачом, и ему не терпелось вернуться на остров. В пятницу утром Фейра, с потухшим взором, незаметно проскользнула на кухню, где Корона Кучина готовила завтрак. Она вдохнула тошнотворный запах. Обычно пятница, когда весь день готовили рыбу, давала ей передышку от вони нечистого мяса, которое ели венецианцы. Но сегодня морской запах вызывал у неё рвоту. В полдень она слонялась по прихожей, надеясь, что кто-то другой откроет дверь врачу, и когда услышала стук и суматоху в передней, сразу же спряталась. Согнувшись чуть ли не вдвое от страха, она заставила себя дышать спокойнее, но сердце вырывалось у неё из груди, пока она старалась рассмотреть людей, столпившихся в дверях.

Это пришёл не человек-птица.

Это был незнакомец со стрижеными светлыми волосами, которого сопровождали стражники в доспехах, как она узнала, из дворца дожа. Незнакомец стоял к ней спиной. Фейре казалось, что крылатый лев с разинутой пастью, вышитый на его плаще, устремил на неё свой взор. Этот символ внушал ей больше ужаса, чем стража. Когда человек обернулся, улыбка скользнула на его губах, но голубые глаза остались ледяными, и он ужаснул её не меньше, чем лев. «Почтеннейшая, – обратился он к Короне Кучине, которая открыла дверь, – не будете ли вы так любезны собрать всех слуг, живущих в доме?»

Это был не вопрос, а приказ.

* * *

Фейра радовалась, что она не одна. Короне Кучине и ей пришлось протиснуться в мастерскую за остальными слугами – от посудомоек до мусорщиков и посыльных.

Как всегда, в своем дубовом кресле сидел хозяин, поглаживая бороду, Сабато суетился у него за спиной. Внешне Палладио казался спокойным, но Фейра знала, что он кипит от нетерпения. Высокое положение человека, собравшего их здесь, заставило Палладио принять его в такой час, когда работа шла полным ходом. Фейра стала понимать, что все в этом городе преклоняются перед Львом.

Прячась за массивной спиной Короны Кучины, Фейра уже не волновалась, что эта странная встреча имела какое-то отношение к ней.

Незнакомец ждал, когда закроют дверь, прежде чем заговорить.

– Думаю, большинство из вас знают, что я камерленго – камердинер дожа? Никто не ответил на вопрос и не должен был.

– До меня дошли сведения, – произнёс он низким, мелодичным голосом, – что среди вас есть беглянка.

Сердце Фейры застучало.

– Некоторое время назад люди видели, как одна турчанка, неверная, спасалась бегством в этом направлении. Поиски оказались бесплодными, но несколько дней назад мы получили донесение, написанное неизвестным почерком, о том, что она скрывается здесь.

Сердце Фейры забарабанило в груди, и ему ответил стук в дверь. Она обвела взглядом комнату. Все слуги были здесь. Незнакомец, видимо, поставил одного из стражников за дверью. Она в ловушке.

– Не буду испытывать ваше терпение, допрашивая всех собравшихся, – мягко отметил камерленго. – Мужчины могут перейти к камину.

Толпа вокруг Фейры поредела, когда все слуги-мужчины перешли на левую сторону комнаты.

– А теперь все служанки, пришедшие в дом за последний месяц, пусть останутся на своих местах. Остальные могут перейти к камину.

Фейра приросла к месту, не способная пошевелиться, пока остальные рассеялись вокруг неё. Все глаза устремились на неё, но она чувствовала только пронизывающий голубой взгляд незнакомца. Она чувствовала, как он вглядывается в её янтарные глаза, кожу, золотисто-коричневые кудри, выглядывавшие из-под чепца.

– Не надо бояться, – сказал он ласково таким тоном, который подразумевал абсолютно противоположное. – Просто назови свое имя и откуда ты.

Фейра потеряла дар речи. Пожив в этом доме, она стала говорить на венецианском диалекте вполне сносно, но её акцент не мог обмануть местного жителя, поэтому она всё ещё старалась не разговаривать ни с кем, кроме хозяина и Сабато, да немного общалась с Короной Кучиной. Она в отчаянии взглянула на двух мужчин, которые приютили её, – один из них знал её историю, а другой нет, но обоим было известно её происхождение. Палладио не шелохнулся, но в его глазах читалось предостережение; Сабато ерзал, ломая руки.

Камерленго подошел ближе. Она почувствовала сладкий запах ясменника, исходивший от него.

– Ну что же ты, – сказал он. – Не хочешь говорить?

Сабато бросился вперед, споткнулся, выпрямился.

– Она моя племянница! – выкрикнул он взволнованным голосом. – Она поступила к нам тогда, когда прежняя служанка покинула дом с приходом чумы.

Камерленго ни на секунду не спускал своих светлых глаз с лица Фейры. Словно он и не обратил внимания на замечание Сабато, хотя слышал каждое слово.

– Это так?

Только Фейра открыла рот, чтобы выдать себя, как почувствовала боль в спине от удара распахнувшейся двери: на пороге стоял человек-птица.

Он прошествовал в комнату с не меньшим величием, чем камерленго.

– Что тут происходит? – возмутился он, и его тон казался ещё внушительнее благодаря ужасающей маске с клювом.

– Всего лишь допрос, Касон. Успокойтесь.

– Успокоиться! – воскликнул человек-птица, доставая из своего черного плаща круглую плашку из желтого металла, которая блеснула в солнечных лучах, когда он высоко поднял её.

– Что это?

– Ну же, Касон, вы и сами прекрасно знаете. Это печать дожа. Ведь это я вам её дал, – улыбнулся камерленго.

– А зачем вы дали мне это? – кивнул клюв.

Камерленго промолчал.

Человек-птица сам ответил на свой вопрос.

– Чтобы я смог защитить вот этого человека от чумы, – он указал на Палладио рукой в черной перчатке. – Вы пришли на мой остров и сказали, что сам дож желает, чтобы я каждый день посещал архитектора и не давал заразе проникнуть в его дом? Разве не так?

Камерленго опустил голову.

– И как же, позвольте спросить, я смогу выполнить свою работу, если вы прошли полгорода, прежде чем ворваться в его мастерскую, принеся Бог знает что в своем дыхании и на своей одежде? Мой господин дож поручил мне заботиться об архитекторе. И я решил изолировать его. И должен просить вас удалиться, – красные стеклянные глаза обвели всю комнату. – Немедленно.

– Но…

Человек-птица высоко поднял печать. Камерленго раскрыл было рот, чтобы возразить, но в итоге лишь кивнул головой, и стражники покинули комнату. За ними последовали слуги, вопросительно поглядывая на Фейру.

Камерленго задержался на секунду, словно хотел что-то сказать, а затем вышел из комнаты. Он не смотрел больше на человека-птицу, но его взор упал на Фейру, стоявшую в тени врача, и именно её он одарил прощальным взглядом своих голубых глаз.

* * *

– Он догадался, – прошептал архитектор.

– Конечно, догадался, – презрительно ответил человек-птица архитектору. – Он знает всё.

Сабато ходил по комнате, размахивая руками, как подрезанными крыльями.

– Пусть он перестанет, – сказал человек-птица Палладио, словно Сабато не слышал его.

– Оставьте его в покое, – ответил архитектор. – Дож благочестив и милосерден, а вот его пёс – нет. Не удивительно, что его боятся. И он ещё вернётся.

Фейра, дрожа, прислонилась к стене, пытаясь осмыслить происшедшее.

Она готова была поклясться, что это врач донес на неё, но оказалось, он спас её.

– Нужно спрятать Фейру, – сказал Сабато Сабатини.

Палладио все ещё сидел, ошеломлённый.

– Кто такая Фейра?

Сабато указал на девушку, стоявшую в тени.

– Она. Служанка, которую вы знаете под именем Сесилия Сабатини.

Палладио взглянул на неё пристыженно. По этому единственному его взгляду она поняла, что ему небезразлична её судьба, и он знает, скольким обязан ей, поэтому ему стыдно, что он никогда не интересовался её жизнью.

– Конечно, мы спрячем её, – сказал он.

– Но где? – зубы Сабато стучали от страха. – В этом доме много укромных уголков, но камерленго сразу найдет её. Тем более что среди слуг есть такие, кто не станет её укрывать, зная, что она турчанка. Даже Корона Кучина; как вы знаете, её муж погиб при Лепанто.

Фейра сглотнула. Даже Корона Кучина, её подруга и защитница?

– Я мог бы отвезти её в Виченцу, – задумался Палладио.

– Нет, – возразил Сабато. – Она теперь связана с вами. Если её найдут в вашем доме, это подвергнет опасности всю вашу семью.

Человек-птица выдержал небольшую паузу. Он не принимал участия в разговоре; к нему это не относилось. «Что ж, мне пора возвращаться на свой остров», – думал он.

Внезапно оба старика обернулись к нему. Человек-птица сделал два шага к двери, расставив руки в перчатках.

– Я не могу её взять. Мне надо управлять больницей.

– Больница на чумном острове, куда никто не решится проникнуть, – возразили ему.

– Мне не нужна служанка.

– Она прекрасно разбирается в медицине. Вы сами видели.

Человек-птица был неумолим.

– Я категорически против. Мне пора. Я зайду к вам через неделю.

Палладио встал.

– Через неделю, – произнёс он медленно, подчеркивая каждый слог. Он подошел вплотную к врачу, так что его нос почти прикоснулся к клюву. – В присутствии камерленго, – спокойно заметил архитектор, – вы сказали, что приходите каждый день. Но это не так. Вы появляетесь раз в неделю.

Наступила неловкая тишина.

– Ему будет интересно это узнать, – стал размышлять Палладио вслух. – Какое наказание он придумает для вас?

Врач замер.

– Однако, – продолжил архитектор, – если вы возьмете Фейру…, – он заботливо произнёс её имя, – то можете являться сюда с каждой новой луной, то есть раз в четыре недели, и от меня дож точно ничего не узнает.

Человек-птица неожиданно вышел из оцепенения, схватив свою трость.

– Хорошо, – рявкнул он. – Но она должна идти прямо сейчас.

– За домом наверняка наблюдают, – предупредил Палладио.

– Водяные ворота, – предложил Сабато. – Я найду гондолу с навесом, какой обычно пользуется мой хозяин. – Он повернулся к Фейре. – Иди собери свои вещи.

Фейра помчалась на мансарду, мысли кружились в голове, как водоворот. Но думать тут не о чем – она должна идти. Вещей у неё было мало: только платье на ней, кольцо на шее, монетка на груди и желтая туфелька под кроватью, в которой позвякивали цехины, которые она успела заработать. Мгновенье спустя она снова была внизу.

Следуя за Сабато Сабатини в полной тишине, за исключением шипящего факела, Палладио, человек-птица и Фейра шли по тёмной винтовой лестнице, ведущей к месту, где Фейра ещё не бывала, так как никогда не покидала дом на лодке.

Она стояла на влажной платформе. За каменным возвышением находилась пристань; зелёный прозрачный прямоугольник воды, где в прошлые века пришвартовывались семейные гондолы и баркасы.

Сабато открыл двери на пристань, и она увидели, как к ним приблизилась черная гондола с черным навесом, преодолевая будничное движение гондол и паромов, пересекавших сверкающий на солнце канал. Дюжий человек, стоявший у весла, поднял руку и подплыл ближе, чтобы забрать пассажиров. Врач первым ступил на судно, оглядываясь направо и налево в поисках шпионов и размахивая при этом клювом.