Как всегда в сырую погоду, его обгоревшую руку, сжимавшую руль, словно пронизывали булавочные уколы. Воздух был так пропитан влагой, что огни машин, которые обгонял Ласснер, расплывались в тумане. А что, если Норо говорил правду? Ведь он как будто получает надежную информацию! А может, узнав о его отъезде вечером, тот же Норо мог подумать — да еще с иронической улыбочкой! — что напугал Ласснера. Что по его совету он, Ласснер, дрожа от страха, удрал в Венецию. А ведь на самом деле он мчался на свидание! Конечно, были у него разные женщины, но он еще не встречал такой, которая бы, как Элен, придала его жизни новый смысл.


Когда Ласснер проехал Виченцу, уже погрузившуюся в сон, молния снова выхватила из темноты группу растрепанных деревьев. Мысли Ласснера метались между Элен и Норо. Среди журналистов, ставших жертвами покушений, был его приятель Казаленьо из газеты «Стампа». В последний раз он видел его в Турине, в октябре семьдесят седьмого года, и через месяц Казаленьо уже убили. Неужели и ему, как Норо, как многим другим, придется каждую ночь менять ночлег? Превратиться в индейца, за которым охотятся и который в смертельном страхе мечется от одного убежища к другому, словно затравленный зверь? Ласснера обогнал огромный грузовик с югославским номером. Из-под колес его фонтанами вырывалась вода, фары буравили темноту. Но ведь есть Элен, и если ему действительно что-то угрожало (хотя Норо, пожалуй, все слишком драматизировал), он должен уберечь ее даже от малейшего риска, вызванного общением с ним. Тревога за Элен подтверждала, что он любит ее, ведь только о ней были все его помыслы. Километр за километром, миновав ночью Падую, он приближался к возлюбленной, представлял себе ее в теплом свете ламп, полную нежности, умиротворяющую его в нелегкой этой жизни.


Местре возвестил о себе размытым светом, между туч проглядывали звезды. Ласснер любил, когда Элен рассказывала о своем детстве, о доме с красными плиточными полами, о саде, о своей комнате под крышей… Она, должно быть, от чего-то страдала, что-то все еще терзало ее, и, как большинству тех, кого не раз обижала судьба, ей не хватало веры в себя. Так, думая об Элен, он проехал через безмолвный, уснувшей в рассеянном свете фонарей Местре, мимо немногих еще открытых в центре кафе.

Ему попалось несколько встречных машин на проспекте, ведущем к мосту Свободы, соединявшему Венецию с материком. Слева и справа мерцали огни, затерянные в глубоком мраке лагуны. Какие-то машины обгоняли его и исчезали в темноте. Вдруг Ласснер услышал сзади оглушительный шум мотора. Он посмотрел в зеркало дальнего обзора, решив, что кто-то хочет его обогнать. На светящемся фоне Местре выделялся силуэт мощного мотоцикла. Ласснера удивило странное поведение его водителя, тот явно старался удержать расстояние между мотоциклом и машиной. Ласснер видел, что на заднем сиденье мотоцикла был человек, тоже в шлеме из плексигласа с козырьком. Казалось, эти двое составляют с мотоциклом единое целое, от них исходило ощущение уверенности и виртуозного владения машиной.

Ласснер притормозил. Что-то здесь не так, надо разобраться. Но в чем? Мотоциклист тоже сбавил газ. Странно! Неужели Норо был прав? Невероятно! «Может, они просто развлекаются?» Ласснер еще не был обеспокоен всерьез, но все же стал внимательнее следить за водителем — он был в шлеме и плотно застегнутой спортивной куртке. Второй парень, тоже в шлеме, наклонил голову вправо, словно наблюдая за Ласснером. Навстречу на полном ходу пронеслась машина из Венеции, потом шоссе опустело. И тут же мотоцикл прибавил скорость, второй парень опустил руку… А в руке у него… Черт побери! Как же он сразу не понял! Ласснер бросил машину влево, чтобы помешать мотоциклу обогнать его, тот дернулся в сторону, выровнял ход, обметая пространство пучком света от фары, потом рванулся вправо. Ласснер повторил маневр. Навстречу им мчался грузовик с габаритными лампами над кабиной. Ласснер бросил машину вправо, а мотоциклист, чтобы не попасть между грузовиком и автомобилем Ласснера, притормозил, позволил обогнать себя и — ну и хитер! — бросился влево. Ласснер тоже подался влево, увидел прямо над собой обезумевшее лицо водителя огромной машины, проскочил, задев грузовик, но удержавшись посреди дороги. Неужто так будет до Пьяццале Рома! Ведь там тупик, хотя и довольно просторный — с островком автобусной станции посередине, — вот где удобно маневрировать, легко опрокинуть преследователя. Словно угадав его мысли, водитель мотоцикла с оглушительным грохотом бросил свою машину на свободное место справа. Не теряя самообладания, Ласснер резко дал газ, чтобы оторваться от погони, и тут впереди увидел шедший навстречу автобус из Венеции. Ласснер мгновенно прикинул его скорость и размеры. Он был уверен, что на этот раз мотоциклу придется свернуть к железнодорожной насыпи, чтобы не оказаться зажатым между автобусом и его машиной. Но не тут-то было! Парень за рулем мотоцикла разгадал его маневр, с поразительной ловкостью затормозил, свернул и исчез где-то сзади, затем мотоцикл вынырнул слева, одним махом догнал машину Ласснера и, все так же гремя мотором, оказался уже рядом с дверцей. Ласснер отчетливо увидел головы двух убийц в шлемах — они были похожи на инопланетян. Сидевший сзади держал в руке пистолет, спрятав его за спиной водителя. Ласснер резко затормозил, шины душераздирающе завизжали, машину занесло, он попытался выровнять ее. «Сейчас решится, жить мне или погибнуть», — мелькнуло в голове, и он почувствовал, как усилие мотора отдается во всем теле. Непокорная, словно обезумевший робот, машина не слушалась. Исполосованное железнодорожными проводами небо куда-то накренилось. В эту минуту рядом на полной скорости промчался поезд в Местре, светя окнами. А в десяти метрах перед его машиной был уже большой туристский автобус — он ехал прямо на Ласснера, слепя его фарами. Мотоцикл же исчез! Ласснер изо всех сил навалился на руль. Состав на насыпи с его бесконечной вереницей вагонов подпрыгнул, как кинопленка, выскочившая из рамки проектора. Над Ласснером, словно небоскреб, навис автобус! Дорога куда-то провалилась; инстинктивно откинувшись назад, Ласснер поднял сжатые кулаки… и тут голова его словно раскололась.

8

На следующий день рано утром Пальеро ехал на автобусе в Местре, и в окно увидел на мосту Свободы разбитую машину, вся передняя часть которой была смята. Ее окружали полицейские, которые не спешили разойтись, несмотря на дождь; рядом стоял подъемный кран.

— Вчера вечером разбилась, — сказал сосед по автобусу. — Об этом пишут в газете.

Пальеро взял у него газету и прочел несколько строк в рубрике «В последний час». Не может быть! Ласснер Уго, писала газета, по неизвестной пока причине намеренно врезался в туристский автобус, шедший от Пьяццале Рома. Пассажиры автобуса не пострадали, а Ласснер в тяжелом состоянии доставлен в городскую больницу.

И больше ничего. На мгновение Пальеро оцепенел. Сосед удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал.

Немного погодя, спускаясь с катера, Пальеро подумал: «Знает ли об этом Элен? Пойти прямо к ней?». Он решил сначала посоветоваться с Адальджизой и Леарко. Они, оказывается, еще ничего не знали. Адальджиза, еще не оправившаяся от страшного известия, сказала, что сама пойдет к Элен.

Элен была смертельно бледна и уже одета.

— Ты что, уже все знаешь? — спросила Адальджиза и сама испугалась своего вопроса.

Элен еще ничего не знала, Адальджиза обхватила голову руками.

— Какое несчастье! — воскликнула она и зарыдала.

Элен взяла ее за руку и слегка притянула к себе. Глаза ее не мигали, казались совсем сухими, окаменевшими.

— Он погиб? — тихо спросила.

— Автомобильная катастрофа на мосту. Ласснера отвезли в больницу. Пальеро рассказал. Леарко поедет с тобой.

— Ты мне не ответила. Он умер, да? — настаивала Элен.

— В газете сказано, что он ранен. Тяжело ранен.

Адальджиза снова заплакала.

— Пойдем, — сказала Элен так же тихо.

Они спустились к Пальеро и Леарко.


Перед церковью Санти-Джованни-э-Паоло мокрый от дождя кондотьер Коллеони верхом на коне бросал вызов всему миру. Над входом в окруженное каналом здание городской больницы был изображен крылатый лев.

Элен, Пальеро и Леарко вошли в просторный зал бывшей Скуола ди Сан-Марко. Пальеро пошел навести справки у швейцара. Вернувшись, он сообщил:

— Там все скажут.

«Там» — это в приемном покое, недалеко от бывшего монастырского двора, обсаженного деревьями, с фонтаном посередине. Их попросили подождать. Сейчас к ним выйдут. Подошла молоденькая медицинская сестра. Они разговаривали с ней в галерее, по стеклянным стенам барабанил дождь… Ласснер находится в травматологическом отделении. У него поврежден череп, несколько переломов. Лечащий врач, доктор Кольери, придет около девяти. Это все, что она может сказать. Девушка в белом халате была тоненькая, розовощекая, почти подросток.

Ее слова не успокоили Элен, но она поблагодарила девушку и вернулась с Пальеро и Леарко в приемную. Леарко начал было уговаривать Элен не волноваться, ведь не стоит предполагать самое худшее, но потом замолчал, понимая, что в такие минуты всегда произносят лишь банальности. Элен же сознавала, что человек, который в это самое мгновение, быть может, борется со смертью (она не знала, как истолковать слова медицинской сестры), был единственным, для кого она жила на свете, и то, что она ничем не может ему помочь, приводило ее в отчаяние. Она ощущала свое полное бессилие, бесполезность и завидовала тем, кто способен молиться, смягчать свою боль надеждой, она же не умела надеяться.

Время текло под монотонный шум дождя, и Элен чувствовала, что больше и больше замыкается в себе, что для нее не существует ничего, кроме этого ожидания; в голове пустота, лишь одна смертельная тоска.


В это время Андре спускался по лестнице в ресторан гостиницы, где его ждал Четтэуэй. Утром он позвонил англичанину и извинился за свое вчерашнее поведение, но тот, добрая душа, возразил:

— Дорогой мой, это я жалею, что вас с нами не было. У красотки Аниты есть подруга. Не знаю, могла бы она заменить мисс Элен, но удовольствие от нее вы бы все-таки получили.

Они договорились вместе позавтракать до того, как Четтэуэй выйдет в море. Андре решил в тот же вечер уехать из Венеции, убежденный в том, что этот фотограф — он уже забыл его фамилию, Ласснер, что ли? — был тем противником (скорее соперником), против которого он оказался бессилен. Во всяком случае, пока, потому что настанет день, и, быть может, довольно скоро, когда Элен снова окажется в Париже одна. Возможно, они встретятся… И тогда… Его опять охватил гнев и злость на самого себя. Как он мог настолько доверять ей? И быть таким дураком? Как это он, которого все считали проницательным (еще бы!), не смог предвидеть, к чему приведет столь долгая разлука. Ведь Элен оставалась одна в чужом городе. Правда, существовала Ивонна, ее он не мог бросить, ее нужно было щадить… он представил себе Ивонну, неподвижную, с потухшим взором, такую далекую, будто она умерла двадцать лет назад.

Ожидая Андре, Четтэуэй заказал самые лучшие блюда. Рядом с ним на столе стоял включенный транзистор — чтобы не пропустить сводку погоды для моряков.

— А зря вы вчера не поехали, дорогой Меррест. Вечером в заливе было замечательно.

— А как остров Сан-Микеле?

— И не спрашивайте. Через пять минут моя малышка вся дрожала от ужаса и стучала зубами. Пришлось отвезти ее в гостиницу. Зато в постели она великолепна, дорогой мой. Столько выдумки. И она клялась, что ее подружка, которую она подобрала для вас, не хуже.

— Очень сожалею, — сказал Андре.

Сказал просто так, из вежливости. На самом деле он ни о чем не сожалел. Он по-прежнему думал только об Элен. А после того, как побывал в ее комнате, ночь с любой другой женщиной могла бы кончиться так же, как с Терезой.

— В каждом порту есть способные девицы, правда? — продолжал Четтэуэй, — но, поверьте, после Гавайских островов подобного удовольствия я нигде не получал. Впрочем, она не словенка. Она из Линца, на Дунае. Великолепное тело! А грудь! Я сфотографировал ее в различных позах в чем мать родила. Хорошая девушка! И веселая! Это от шампанского. И еще от того, что мы останавливались на острове, где находится кладбище. Словом, обратная реакция. Ну, а вы? Что вы делали вчера вечером?

Андре не успел ничего сказать, потому что англичанин предупреждающе поднял палец: по радио передавали сводку погоды. Андре это не интересовало, он принялся за еду, но вдруг стал прислушиваться: по радио сообщили, что вчера вечером при въезде в Венецию некий Уго Ласснер попал в аварию. На мосту Свободы его машина столкнулась с туристским автобусом. Он ранен, других жертв нет. В тяжелом состоянии его доставили в городскую больницу. Выживет или нет — неизвестно. Пострадавший — фоторепортер, только что вернулся с Ближнего Востока, откуда привез серию репортажей.