— Отец… — также тихо повторился звук.

Дверь в палату плотно закрыта, внутри не было никого, кроме нас с братом. Перевел взгляд на него, вскакивая с кресла. Губы Луиса еле заметно шевелились. Сердце бешено забилось в моей груди от радости. Так не бывает, чтобы мечты, хранимые в душе на протяжении восьми лет, начали сбываться, когда уже надежда оказалась полностью потеряна.

— Отец… — прошептал он.

— Что, Лу?! — приблизился к нему, стараясь лучше расслышать его.

— Он твой отец… — приоткрыл веки брат.

— Кто он, Лу? — его слова походили на бред. Прикоснулся к его лбу, погладив по сухой коже.

— Ниньо… — брат провел языком по губам, смачивая пересохшую кожу.

— Воды, Лу? Дать воды? — протянул руку к тумбочке, на которой стоял графин с водой.

Луис качнул головой, слегка пошевелив пальцами, пытаясь что-то произнести.

— Павел… он твой отец, — выдохнул брат. Приборы, подсоединенные к нему, принялись издавать громкие пищащие звуки.

— Ты бредишь, Лу! — улыбнулся, понимая, что после стольких лет молчания и пребывания в царстве сна он не мог говорить о таких вещах серьезно.

— Он избавился …от нее … — сделал глубокий вдох, — потому что… ты …его.

— Нет, — я мотнул головой, выпрямляясь во весь рост. Этот монстр не может быть моим отцом. Это просто больной бред брата.

— Он отец… — шептал Луис.

Я видел, с каким трудом брату подчинялись слова и с каждым новым вздохом они всё тяжелее давались ему. Приборы просто обезумили, издавая невероятные звуки. Дверь палаты распахнулась, и внутрь вбежали доктор Брукс и ещё какие-то люди. Но я не смотрел на них, единственным, на чем сосредоточился мой взгляд, были чуть приоткрытые веки брата и его беззвучно шевелящиеся губы. Он пытался сказать что-то еще, но люди в белых халатах оттолкнули меня в сторону, подключая трубки и аппараты к брату. В голове всё ещё звучали его слова, не укладывающиеся в сознании. Луис что-то перепутал. Не стоило ему говорить об убийстве недоноска Асадова. Павел просто не мог оказаться моим отцом, ведь тогда получилось бы, что Марина — моя сестра. Губы Луиса расслабились, и комнату заполнил монотонный пищащий звук. Я встряхнул головой, решив разобраться с безумием Луиса позже.

— Мы теряем его, — крикнул доктор Брукс, взяв в руки дефибриллятор.

— Нет, Луис! Не уходи, — кинулся к кровати брата, но меня схватили за руки двое мужчин, вытаскивая за дверь.

— Ему нужна врачебная помощь, подождите снаружи, — сказал один из них.

Растолкав санитаров по сторонам, кинулся обратно в палату, наблюдая, как вновь и вновь пытаются завести сердце Луиса, которое ещё минуту назад билось. Вместе с его стуком теплилась надежда на выздоровление брата и настоящую семью для нас обоих. Тем более, теперь, когда месть осталась позади, мы могли просто наслаждаться жизнью, не оборачиваясь назад. Грудь Луиса сотрясали электрические разряды, снова и снова, но сердце брата устало бороться и решило уйти на покой. Полоска на экране оставалась неизменно прямой, а нервирующий звук упорно кричал об уходе самого близкого и родного для меня человека. Я стоял на месте не в силах пошевелиться.

— Примите мои соболезнования, — дотронулся до плеча Брукс, отсоединяя приборы от Луиса.

— Почему вы прекратили?! — подскочил к кровати, пытаясь снова подсоединить провода к аппаратам. — Не стойте! Сделайте же что-нибудь! Он проснулся и говорил!

Безуспешно дергал за провода и нажимал на кнопки, но ни один прибор так и не ответил ни малейшим сигналом о жизнедеятельности брата.

— Он говорил! Чертовы идиоты! — упал к нему на грудь, прислушиваясь к сердцебиению, но вместо размеренного стука мне ответила глухая тишина.

— Нам очень жаль, господин Альварадо, — встал рядом со мной доктор Брукс. — Его организм не выдержал дальнейшей борьбы и сдался.

— Очнись, Лу! Очнись! — привстал на колени, руками пробуя завести сердце брата и делая искусственное дыхание. — Ну же! Ты нужен мне!

Я повторял бессмысленные манипуляции вновь и вновь, до последнего дожидаясь самого успокаивающего звука в мире — сердцебиения брата. В теле Луиса не произошло никаких изменений. Это был конец. Конец его жизни и конец того, что я считал до этого стоящим борьбы. Глаза застила пелена и я обессилено повалился лицом на его кровать, сотрясаясь от беззвучных криков отчаяния.

Последующие сутки проходили как в чертовом сне. Тяжелая организация похорон, которую взвалил на себя Хавьер и остальная банда. Я же не в силах был даже дышать. Чтобы хоть как-то оторвать меня от тела брата, Брукс вколол мне конскую дозу какого-то гребаного успокоительного, вырубившего меня на добрую часть суток, а после этого Хавьер постоянно подпаивал меня каким-то пойлом, приправленным пилюлями. Голова отказывалась работать, и все происходило как при замедленной съемке. Эмоции притупились так сильно, что единственной мыслью, крутившейся в голове, была: «Он всё-таки нарушил свое слово и оставил меня совершенно одного». Я словно зомби только спал и пил. Меня совершенно не волновало ничего, кроме резко обрушившегося как снежная лавина одиночества. Ко мне беспрерывным потоком приезжали какие-то люди, чьих лиц я не мог даже разобрать. Хавьер отправлял всех прочь, раздавая указания о необходимой помощи. Я же больше годился на роль растения, которым был брат последние восемь лет.

Похоронить Луиса решили рядом с мамой и его отцом, на следующий день после его смерти. В день похорон мне не давали лекарств, по-братски позволив испить всю боль до дна. Проститься с братом собрались Сангре Мехикано практически со всего побережья.

Луис лежал в гробу… такой же худой, каким был в больнице. Но с его лица исчезло выражение муки, и вернулась прежняя красота и покой. Он выглядел так же, каким его знали до несчастного случая. Увидев его в деревянном ящике, предназначенным остаться его домом навечно, я вздохнул с облегчением. Меньше всего хотелось, чтобы его видели жалким и слабым. Луис был самым достойный среди нас, и ему надлежало остаться в памяти собратьев таким, каким его знал каждый в наших кругах. Хавьер позаботился о внешнем виде брата лучше, чем смог бы сделать я, за что я был ему безгранично благодарен. Никто не должен запомнить моего сильного и властного брата как беспомощную тень того, кого звали когда-то Луисом Альварадо.

Я смотрел на брата и никак не мог смириться с тем, что в последний раз вижу его тело. Когда закрыли крышку гроба, моё сердце будто оборвалось в груди, с каждым новым ударом стуча все тише и тише. Гроб до кладбища, как и положено в банде, сопровождал байкерский эскорт, растянувшийся за катафалком на километры. После байкеров следовали люди на машинах, во главе которых ехал Большой Денни. Прощальная речь священника, опускающийся в могилу гроб, шумно падающие на его крышку белые розы, разъезжающиеся люди и звук земли, засыпающей гроб, в котором вместе с братом засыпали мою душу.

Большой Денни позаботился о поминках в самом шикарном ресторане города. Кто — то постоянно выходил с микрофоном и рассказывал истории, которые связывали его с братом. Мне было приятно, что его помнили даже после стольких лет безучастия в жизни банды. Наверное, этим и отличались Сангре Мехикано, что не важно, где ты находишься и в каком состоянии, ты навсегда останешься братом для каждого из нас. Я слушал эти истории и напивался до беспамятства ромом. Боль, пронзившая меня у кровати Луиса в больнице, острым кинжалом резала изнутри, требуя уйти вслед за ним. Последние слова брата блокировались вынужденной пыткой находиться среди людей, прекрасно осознавая, что ни один из них не испытывает и сотой доли обрушившегося на меня горя. Я молча принимал соболезнования каждого подошедшего, кивал в тех местах, когда до меня доходили обрывки их фраз и, не говоря ни слова, оставался сидеть на своем месте, напротив фотографии брата.

— Мне очень жаль, сынок, — присел на соседний стул Большей Денни. — Луис был отличным парнем, и я знаю, все, что он делал в своей жизни, было для тебя.

Да, черт возьми, каждый свой шаг он делал для меня. К горлу подкатил ком, а глаза защипало от непролитых слёз.

— Все мы надеялись на то, что он выкарабкается, но такова его судьба, — положил мне руку на плечо. — Дай время своему горю и не делай никаких глупостей. Время затягивает даже самые глубокие раны. У тебя есть все мы, — обвел подбородком присутствующих в зале. — Ты никогда не останешься один.

От слов утешения хотелось рвать на голове волосы и позволить на улицах выбить из себя все до последнего вздоха. Но сил оказалось ничтожно мало, даже для маленького шага прочь из этого места. Люди разъезжались по домам, а я так и седел в стуле, не моргая смотрел на портрет брата. Визг покрышек на улице выбивался из размеренного ритма дня. Шум и топот вбегающих в ресторан ног вывел меня из оцепенения.

— Ангел! — вбежал запыхавшийся Хавьер. — Нас накрыли копы! Все точки одновременно!

Весь алкоголь моментально выветрился из моей головы. Что означали облавы, не нужно было объяснять тем, кто с самого детства крутился в криминале. Нужно как можно скорее отправить в безопасное место ту, о ком я не вспоминал уже двое суток.

— Марина! — резко вскочил на ноги, выбегая на улицу.

— Уже поздно, Ангел. Уже поздно, — тихо сказал Хавьер.

Мир вокруг вращался как в кресле карусели. Я не пустил Хавьера за руль автомобиля, понимая, что не выдержу ни секунды промедления. Он кричал что-то, пытаясь остановить меня, но я занял место водителя. В ушах звенело от страха не успеть. Машина мчалась словно по узкому туманному тоннелю, в конце которого маячил крохотный огонёк, не желающий приближаться к нам, а всё быстрее убегающий дальше, дразня своим светом. Кровь в висках отбивала барабанную дробь, заглушив все звуки, кроме шипения, как у испорченного телевизора. Сжал челюсть до хруста и стиснул пальцы вокруг руля, впиваясь ногтями в ладони. В голове крутилось: «Обязан успеть». Всё остальное потеряло смысл и фокус, только тот крошечный огонек, к которому рвалась душа и при мысли о котором сердце вновь забилось в бешеном ритме, единственное, что имело значение. Возможность неизбежного погружала в гипноз, вырывающий из этой жуткой реальности. Сигналящие машины, красный свет светофора вытянули из транса, напоминая, куда и зачем я спешу. Чем ближе мы приближались к дому, тем больше я начал прозревать.

— С ней всё в порядке, — посмотрел на Хавьера, тяжело сглатывая, дожидаясь его подтверждения. — Марина дома. Вряд ли копы обыскивали дом?

— Роберто доложил, что дом полностью перевернули, Ангел, — тихо ответил Амиго.

Я крепче вцепился руками в руль, игнорируя все знаки дорожного движения, гнал машину, не разбирая дороги, сосредотачиваясь только на своей конечной цели. В голове мелькали образы Марины, обессиленной и напуганной налётом. Представлял, как копы застегивают наручники на её тонких запястьях, а она, ничего не понимая, пытается узнать у них, что происходит, но в ответ получает лишь грубые толчки в спину, оставляющие синяки на молочной коже. Я сатанел от ярости, думая, что, скорее всего, в этот момент всё происходит именно так, как рисует моё чертово воображение, пока я как черепаха ползу ей навстречу. Я слышал тикающий звук стрелки у себя в голове, отсчитывающий каждую секунду промедления, ненавидя себя и всех окружающих за нерасторопность. Движение начало замедляться, пока полностью не остановилось.

— Гребаные пробки! — ударил кулаком по рулю, выглядывая из окна машины.

— Мьерда, — тихо выругался Хавьер. Следуя моему примеру, открыл дверь и выглянул на улицу.

Затор из машин растянулся дальше, чем дотягивался взор. Надеяться на то, что эта пробка рассосется в ближайшие минуты, не было ни малейшей надежды.

— Бл***ь… — залез обратно на водительское сиденье, покрываясь испариной. Казалось, что весь мир ополчился против меня, мешая добраться до Марины. — Садись на место, мать твою! — прокричал Хавьеру. — Время, Амиго! Уходит время!

— Твою мать, это самый короткий путь, — выругался друг, захлопывая дверь.

— Придется ехать по объездной, — взглянул в зеркало заднего вида. — Чёрт, чёрт, чёрт! — позади нашей тачки выстроилась очередь из машин длиною на сотню метров.

— Мы не сможем выехать отсюда, — помощник снова открыл дверь, оценивая ситуацию позади нас.

— Выходи! — рявкнул на него.

— Что? — не понимая переспросил друг.

— Выходи, мать твою! — выпрыгнул из машины, оставляя позади наш транспорт, пробегая между рядами машин.

— Ангел, а как же тачка? — крикнул вдогонку Хавьер.

— К чёрту тачку, — прорычал, удаляясь все дальше от того места, где застряли с помощником.