— А, Борис! — сказал генерал. — Я рад видеть, что ты хорошо проводишь время. Могу я в качестве третьего присоединиться к вам?

— Ты позволишь мне сегодня остаться наедине с моей спутницей, отец, — ответил Борис. — Она хочет побыть со мной наедине. Не правда ли, красивые маски? — обратился он к ней.

Любочка молча кивнула головой.

— О, это выглядит довольно загадочно, — ответил генерал. — Боишься раскрыть инкогнито. Тогда я, конечно, не буду мешать.

Он отошел от них, мигнув черному домино с желтым бантом на плече, стоявшему рядом с ним. Тот подошел к нему, и он прошептал ему несколько слов на ухо, указав на Бориса.

— Слушаюсь, — сказала маска и отошла от генерала.

Любочке вовсе не нужна была свобода, которую предоставляла ей маска, и она больше всего боялась быть узнанной.

После прогулки по залу ей захотелось вернуться с Борисом в маленькую рощицу, чтобы пошептаться с любимым. Там их окружали цветущие кусты камелий, гиацинты и фиалки наполняли воздух одуряющим ароматом. Кусты заглушали звуки музыки. В тот самый момент, когда они присели, черное домино с желтым бантом прошмыгнуло рядом. Оно незаметно следовало за ними за зеленой изгородью, отделявшей их укромное местечко от любопытных глаз.

Утомленная шумом и жарой, Любочка сняла маску, чтобы освежиться. Здесь она чувствовала себя в безопасности от нежелательных встреч и в первый раз за вечер в полной мере испытала блаженство быть наедине с Борисом. Без всякого стыда и отбросив предрассудки, она дала волю так долго скрываемым чувствам. Лицом к лицу, рука об руку с любимым она забыла об окружении и с бесконечным наслаждением слушала уверения в его любви. Она жадно впитывала каждое его слово, подобно тому, как раскаленная от засухи земля впитывает струи дождя. Для дела Борис не скупился на обещания и клятвы в вечной любви. У Любочки не должно было остаться ни малейшего сомнения в том, что их чувства взаимны.

О своих настоящих планах и намерениях он еще не сказал ни слова. Тайный визит на бал так легко и хорошо удался, что он предвидел его неоднократное повторение. Так как весь карнавал был еще впереди, он верил, что убедит Любочку в полной безопасности и лишь после этого сделает ее соучастницей своих планов.

Целый час пролетел за любовными разговорами. Борис посмотрел на часы.

— Дольше мы не можем задерживаться, дорогая Любочка, — сказал он. — Время идет, а мы должны вернуться домой, не подвергая себя опасности.

— Мы уже должны расстаться, мой ангел? — печально сказала Любочка. — Я неописуемо счастлива!

Вместо ответа Борис поцеловал ее. Потом он сказал:

— Мы встретимся снова на следующем балу, если ты не боишься. Ты видишь, однако, что никакой опасности нет.

Эти слова перед расставанием утешили Любочку. Она снова надела маску и об руку с Борисом пошла к выходу. Вряд ли они слышали шаги за собой. Скрытое оградой рощицы, черное домино с желтым бантом шло за ними и проводило их до самой кареты.

Без затруднений Любочка добралась до дома, где, не встретив ни одной живой души, пробралась в свою комнату.

Глава десятая

Теперь Любочка с Борисом посещали маскарадный бал каждую неделю. В большом танцевальном зале они не задерживались и тотчас направлялись в свою рощицу, где при первом посещении пережили такие счастливые часы. Любочка не уставала говорить о своей любви и выражала свое чувство по-разному, в разных тонах и формах. Подчас она высказывала надежду, что ей не придется долго скрывать свою любовь и скоро супружество навсегда соединит ее с любимым. Когда она заговаривала о свадьбе, Борис становился сдержан и молчалив. Он говорил ей тогда о терпении, о трудностях с отцом, которые он должен преодолеть, так как находится в зависимости от него, и о том, что чрезмерная спешка опасна для их будущего.

Не матримониальный, а совсем другой план был у него задуман. Он ломал голову над тем, как найти повод, как найти путь, чтобы, не возбуждая недоверия Любочки, открыть ей этот план. Но его всегда ловкая находчивость отказывала ему служить в этом деле.

Он хотел подготовить Любочку к будущему и часто говорил о Владимире Островском, подчеркивал антипатию, которую тот ему внушает, и все же никак не понимал, как произнести последнее, решающее слово. Ему было страшно посвятить Любочку в свою тайну, оказаться по доброй воле в ее руках.

Он размышлял над трудностями, а между тем пришел конец карнавала. Любочка и Борис находились на последнем балу сезона. Эту последнюю возможность нельзя было упустить, выгодная обстановка больше бы не повторилась. Он понимал, что время не терпит.

Что лучше, сказал он наконец самому себе, искать средства и уловки, чтобы незаметно к ней подступиться, или сказать ей прямо, что мне от нее нужно (и как она будет этим ошеломлена), и тем увереннее достичь

своей цели? Женщины любят, когда их ошеломляют. Отважусь прыгнуть в неизвестность!

Они снова сидели в своем любимом садике. Любочка нежно прижалась к Борису. Тот был рассеян и сидел, наполовину отвернувшись от любимой. Вдруг, решившись, он повернулся лицом к ней. Он заглянул в ее глаза глубоким, сердечным, почти умоляющим взглядом и сказал деланно робким голосом:

— Дитя мое, можешь ли ты мне сделать одолжение? Очень большое одолжение.

Она удивленно посмотрела на него. Этот неожиданный вопрос никак не вытекал из их разговора, и сам его тон, казалось, готовил ее к какой-то неожиданности. Но удивление длилось недолго, и ее светившееся радостью лицо сказало ему без слов, как будет она счастлива дать ему доказательство своей любви.

— Не обещай так уж быстро, моя любимая, исполнить мою просьбу, — сказал он после ее безмолвного ответа. — То, о чем я прошу, не пустяк. Быть может, это связано даже с опасностью.

— Тем лучше, Борис, если это связано с опасностью, — живо ответила Любочка. — Тогда у меня будет возможность дать первое доказательство моей безграничной любви к тебе. Приказывай, я слушаю.

— Ты — ангел, Любочка, но я боюсь объяснить тебе. У тебя может сложиться плохое мнение обо мне, и ты меня, в конце концов, разлюбишь.

И его лицо приняло печальное выражение, как будто это уже случилось.

— Нет, Борис, это невозможно. Я люблю тебя всем сердцем. Я — твоя и навсегда. Ты — мой идеал. Что бы ты ни сказал, что бы ни сделал, я больше не представляю свою жизнь без тебя.

После этих слов можно ли было ждать лучшего для осуществления его планов?

— Собственно, я не знаю, почему захотел говорить об этом. Ведь это ни к балу, ни к разговору двух влюбленных не имеет отношения. Я был слишком счастлив, и коварная судьба хочет меня за это наказать, и меня снова ждет мрачная полоса жизни. Счастье не для меня!

Он опустил голову на грудь, а глаза его смотрели так печально, как будто он видел перед собой эту мрачную полосу. Потом, не поднимая головы, добавил:

— Лучше оставим это. Мужчина должен страдать в одиночку!

— Скажи, мой любимый, скажи! Мы будем страдать вместе, а если смогу, я облегчу твои страдания. Я не успокоюсь, пока ты не объяснишь, что я могу для тебя сделать.

— Пусть будет так, Любочка! От тебя у меня не может быть секретов.

Он медленно поднял голову. Казалось, он принял трудное решение. Его лицо приняло трагическое выражение, рот горько искривился. Глаза дико сверкнули. Инсценировка была превосходной.

— Знаешь ли ты, дитя, что значит ненавидеть? — спросил он сдавленным голосом.

— Я знаю это чувство, — ответила Любочка.

— Ты, невинная голубка, уже можешь ненавидеть? — удивился Борис и продолжал: — Тем лучше. Если это чувство тебе известно, ты поймешь то, что я тебе доверю. Так послушай. Я ненавижу Владимира Островского…

— Ты ненавидишь Владимира Николаевича? — переспросила Любочка, крайне удивленная.

Этого она не ожидала.

— Да, я ненавижу Владимира, — настойчиво повторил Борис, — и хочу, и должен ему отомстить. Я ненавижу его всеми фибрами души. Я ненавижу его как ночь ненавидит день, как смерть — жизнь. Моя ненависть безгранична, вплоть до желания оскорбить все самое святое для него, самое любимое…

— Меня ужасает столь страшное проявление твоей ненависти, Борис. Но скажи, почему ты его ненавидишь? Почему ты хочешь оскорбить все самое любимое им? — спросила Любочка.

— Однажды он тяжко оскорбил меня… Не требуй от меня больше объяснений. Я свято поклялся молчать. Хочешь ли ты помочь мой мести, Любочка?

Он остановился. Она испуганно слушала это драматическое признание, ее пугал накал его чувств.

— И как я, слабая девушка, могу тебе помочь? — робко спросила она.

— Ты знаешь, что Владимир часто пишет Вере Петровне, а она ему почти ежедневно отвечает. Эту переписку нужно прервать, а письма должны попасть мне в руки.

Любочка согласно кивнула. С большой радостью она осознала возможность отомстить ненавидимой Вере за все насмешки и унижения, которых она от нее натерпелась.

Но неожиданно лицо ее потемнело. По нему пробежала тень недоверия. Женский инстинкт остро и тонко чувствует там, где любовь встречается с ревностью. Он, казалось, подсказал ей, что дело не в перехвате писем Владимира и Веры. Сейчас она как бы совсем забыла о том, что Борис сказал о ненависти к Владимиру, и думала только о Вере, почувствовав в ней соперницу.

Логики в этом подозрении не было никакой, но следует ли логике любящее человеческое и, в особенности, женское сердце? Имеет ли догадка сердца что-нибудь общее с логикой?

— Какие у тебя с Верой отношения, Борис? — вспыхнув, спросила Любочка. — Она перед тобой в чем-то виновата? Если ты меня обманываешь…

Больше говорить она не могла. Слезы душили ее, и она закрыла лицо руками.

Борис видел ее испуг. Плут понял, что его могут раскусить. Как могла эта мысль прийти ей в голову? И все же нет, невозможно! Истинное положение дел ей неизвестно. Это было только подозрение, которое нужно отпугнуть и не дать ей почувствовать измены.

Он убрал ее руки и заставил ее взглянуть на себя. Сочувственная улыбка заиграла на его губах, и мягким грустным голосом он сказал ей:

— Ты — настоящий ребенок, Любочка! Ты забыла, что я сказал о моих чувствах к Владимиру? И если бы ты слушала меня спокойно, то не случилось бы этого непонятного страха и волнения. И где то доверие ко мне, в котором ты клялась? И что же, малейший намек, случайная мысль могут его подорвать?

Ее глаза выразили раскаяние.

— Прости, любимый… Я такая безрассудная, я это знаю. Но я люблю тебя безгранично… Скажи только одно слово, чтобы успокоить мои страшные предчувствия.

— Вера обручена с Владимиром! Какие я могу иметь на нее виды? — сказал Борис медленно и с ударением на слове «обручена».

К этому сообщению Любочка была еще менее готова. Она не переставала удивляться. Слезы быстро высохли, и она улыбнулась соблазнителю.

— Вера обручена, — сказал Борис еще раз. Он не хотел дать ей времени на размышления. — Поэтому родители Владимира в отчаянии. Старый граф Николай Михайлович ни за что не хочет этого союза. Для этого он обратился за помощью к моему отцу, своему подчиненному и многолетнему другу, который не отказывал ему ни в одной просьбе. Мой отец, зная, как я ненавижу Владимира, поручил мне найти подходящее и надежное средство выполнить поручение графа. И в этом все дело. Теперь ты, наконец, поняла, моя родная? Сумеешь ли ты помочь мне в этом деле?

— Приказывай, что я должна делать! Твоя любовь — это моя любовь, а твоя ненависть — это моя ненависть, — ответила она. И ее переполнило раскаяние в своей нерешительности.

Этими словами Борис остался доволен.

— Как я уже тебе сказал, — и он потянул ту же ниточку, — очень важно прервать их переписку, то есть письма обрученных должны быть перехвачены и доставлены ко мне. Справишься с этим, Любочка? Кроме того, у меня нет никого, кому бы я доверял и кто бы смог выполнить это поручение.

— Я сделаю это с радостью, — отвечала Любочка. — Думаю, что дело это нетрудное и не опасное, как ты предположил.

— Тогда сделан главный шаг в достижении нашей цели, — сказал Борис, удовлетворенный безусловной готовностью Любочки.

— А что будет потом, когда письма окажутся у тебя?

— Не торопись, моя любимая, — отвечал, усмехаясь, Борис. — Ты все узнаешь в свое время. Ты должна мне верить, быть послушной и действовать только по моим инструкциям. Все нити интриги у меня в руках, и только я один могу правильно оценить любую ситуацию. В заключение — совет. Эти письма частенько будут содержать важные подробности, не предназначенные для чужих глаз. И еще. Сожги мои письма, а я сожгу твои, чтобы они не выдали нас. Обещаешь мне это сделать?

— Обещаю, любимый. Я сделаю все, что ты хочешь.

Еще некоторое время они обсуждали различные детали плана, в которые он посвятил Любочку. Бориса особенно интересовало ее враждебное отношение к Вере, и он хотел укрепить в ней готовность Вере отомстить. Насколько страшной была эта месть по сравнению с ее обидами, которые она терпела, об этом Любочка, конечно, не думала. Она вся была во власти любовной страсти.