Мимо прокатилась карета, разбрызгивая во все стороны мутную воду. Мужчина в шерстяном пальто спешил по тротуару, съежившись под проливным дождем и порывами ледяного ветра. Пруденс с тоской подумала: не бродит ли вот так же где-то и Себастьян — продрогший, промокший и одинокий?

Она закрыла глаза, охваченная воспоминаниями о грозовой ночи, когда они с Себастьяном льнули друг к другу, врасплох захваченные обезумевшей стихией и объятые страхом. Она, не задумываясь, променяла бы свой уют и тепло на возможность вернуться в ту сырую, пыльную хижину и попробовать начать все заново.

Пруденс, как наяву, представила Себастьяна, образцово преданного и внимательного мужа, в роскоши этой гостиной, опирающегося на фортепиано с небрежной грацией, нежно сжимающего руку Триции своими длинными, изящными пальцами, украдкой лукаво подмигивающего Девони.

Пруденс открыла глаза. Ее губы упрямо сжались. Себастьян сделал свой выбор. А она сделала свой, принимая неожиданный, но так запоздавший подарок судьбы.

«Кто эта элегантно одетая женщина, отражающаяся, как в зеркале, в оконном стекле?» — недоумевала она. Печальные глаза незнакомки смотрели на нее. В комнате, наполненной гулом голосов и радостным смехом, Пруденс чувствовала себя совершенно одинокой. Она не узнавала себя в этой непреклонной и холодной, как сталь, женщине, которой предпочла стать. Она заключила себя в каскад кружев и шелка, навсегда похоронив неуклюжую, задумчивую девушку, осмелившуюся когда-то предложить свою любовь Себастьяну Керру. Ее кожа, нежная, как бархат, и прозрачная, как севрский фарфор, притягивала к себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин, но сердце ее было заковано в ледяной панцирь.

Пруденс коснулась пальцами холодного стекла. Капля дождя скатилась по нему, подрагивая, так похожая на слезу на ее щеке.

Тихий разговор за ее спиной вывел девушку из задумчивости.

— Очаровательное создание, не правда ли? Откуда она приехала?

— Триция держала ее в деревне, — ответил другой женский голос. — Леди Голт клянется, что она хапсбургская принцесса. Знаете, ее тетя ведь когда-то была замужем за одним из этих принцев.

— За кем только Триция де Пьерлон не была замужем! — воскликнула третья женщина. — Племянница не спешит последовать ее примеру. Она получила три предложения после Рождества и отвергла все три. К великому огорчению своей тети, должна заметить. Триция даже устроила ей бурную сцену. Возможно, девушка ждет принца?

— Немного худовата, на мой вкус. Никогда не видела, чтобы она что-нибудь ела на приемах. И даже не носит турнюра.

Пруденс застыла. Проведя три месяца в эдинбургском обществе, она должна была уже привыкнуть к сплетням и любопытным взглядам, но они по-прежнему раздражали ее.

За звоном бокалов с шампанским последовало новое перешептывание. На этот раз Пруденс услышала низкий мужской голос.

— После того, как она осмелилась спорить с ним о нравственности его поэзии, даже Бернс очарован ею. И, говорят, старик Ромни предложил нарисовать ее портрет. Бесплатно!

— Бесплатно? Или без одежды? Она могла бы стать его следующей Эммой Харт.

Серебристый смех смолк, когда Пруденс выступила из оконного алькова. Она подняла к глазам свои золотые очки, которые висели на цепочке вокруг шеи, и наградила светских дам, бесцеремонно обсуждавших ее достоинства и недостатки, ледяным взглядом. За этот взгляд она получила от придворных острословов прозвище «Герцогиня Уинтер[14]«.

Она отметила, что обе женщины носили на цепочках одинаковые очки.

С той поры, как «таинственная молодая герцогиня» совершила свой эдинбургский дебют, произведя настоящий фурор в обществе, очки со вставленными простыми стеклами стали последним криком моды. Слепое подражание вызывало неприязнь и, одновременно, льстило самолюбию Пруденс.

Под вызывающе дерзким взглядом женщины отступили, оставив витать в воздухе запах своих духов. Полные бедра девушки, объявившей ее слишком худой, плавно покачивались под пышными юбками. Пруденс подозревала, что она тоже не носила турнюра.

Их собеседник, робкий молодой человек с длинными неопрятными волосами, пробормотал извинения и попытался проскользнуть мимо Пруденс. Повелительным жестом руки с зажатым в ней веером она подозвала его к себе.

Он неуклюже поклонился, пробежав рукой по своим локонам.

— Ваша Светлость?

— Лорд Десмонд, … Нед. Нед, не так ли? Молодой человек выглядел очень довольным тем, что его помнили.

— Вы не ошиблись. К вашим услугам, миледи. Чем могу быть полезен?

Пруденс подумала было попросить его встать на голову и удержать бокал с вином пальцами ног, но жестокий порыв прошел. Она дотронулась пальцами до его накрахмаленного рукава.

— Мне хотелось бы обсудить одно пари, случайно услышанное мною прошлым вечером, между вами и молодым мистером Коттоном.

Лорд Десмонд покраснел как рак.

— Коттон — мошенник и бездельник. Не обращайте на него внимания.

Нед Десмонд с легкостью отрекся от своих вчерашних приятелей и высокомерно взглянул на молодых джентльменов, лениво прислонившихся к облицованному камину и заинтересованно наблюдающих за герцогиней Уинтон. Они подняли свои бокалы, адресуя молодому повесе шутливый тост.

Пруденс вывела его из уединенного полумрака алькова под струящийся от тысяч свечей яркий свет, чудесно переливающийся на персиковой дамасской обивке стен.

— Вы обсуждали, — сказала Пруденс, — кому из вас удастся выявить источник моего патента дворянства. Мистер Коттон предположил, что я могла оказать какую-то тайную услугу королю, к примеру, раскрыть готовящийся против него заговор. Вы же утверждали, что я могла оказать иного рода услугу нашему государю.

— Но я не… я никогда… клянусь, я не имел в виду…

Пунцовый от смущения молодой человек трепетно сжал дрожащими, вмиг вспотевшими руками тонкую кисть Пруденс. Не обращая внимания на его замешательство, она продолжила.

— Затем вы поспорили с мистером Коттоном на сумму в сто фунтов, что сегодня первым сможете добиться от меня улыбки.

Они подошли к камину. Молодые люди выпрямились, поправляя галстуки, и галантно поприветствовали Пруденс. Веснушчатый мистер Коттон вертел в руках табакерку слоновой кости.

Пруденс отпустила свою заискивающую жертву.

— Мне очень жаль, лорд Десмонд, но вы должны своему другу сто фунтов.

С этими словами она присела в реверансе и одарила ошарашенного мистера Коттона ослепительной улыбкой. Девушка знала, что ее улыбка смягчила застывшие черты, не рассеивая легкую ауру меланхолии, которую эти мужчины-дети, кажется, находили такой неотразимой.

Пруденс повернулась, чтобы уйти, и услышала, как застонал Нед Десмонд, а мистер Коттон торжествующе вскрикнул и хлопнул его по спине. Девушка приподняла юбки и, гордо вскинув голову, пошла прочь, чувствуя жар их восхищенных взглядов на своих обнаженных плечах. Головокружительный восторг охватил ее от ощущения своей власти над ними.

Себастьян вложил эту власть ей в руки и оставил ее, как заряженный пистолет, ожидающий прикосновения к курку, которого никогда не последует.

Улыбка девушки погасла, ее участие в их глупых играх оставило горький привкус разочарования. Более практичная часть ее натуры находила их ухаживания смешными. Но если они принимали ее сарказм за остроумие, а меланхолию за искушенность, кто она такая, чтобы разубеждать их в этом? По крайней мере, ей не нужно было притворяться глупой. Заброшенная маленькая девочка внутри нее купалась в изменчивых лучах славы и восхищения.

Пруденс прошла между танцующими, направляясь к выходу. Величественные звуки кантаты Баха плыли по залу. Она взяла еще одну рюмку с подноса и выпила ее залпом, словно тепло ликера могло разжать ледяные когти боли, сжимающие ее сердце. Был уже почти февраль, но, казалось, весна никогда не наступит.

Девушка поставила пустую рюмку на стол, испытывая непреодолимое желание убежать ото всех и спрятаться. Но призывный взмах веера Триции остановил ее. Взглянув на изысканное платье тети, Пруденс улыбнулась. Единственной уступкой Триции упрощенным фасонам, навеянным революцией во Франции, были более узкие турнюры. Тете больше не нужно было поворачиваться боком, чтобы войти в комнату.

Пруденс заметила двух мужчин рядом с Трицией и вздохнула. С тех пор, как она получила свое нетрадиционное наследство, Триция возобновила старую компанию по выдаче своей племянницы замуж. Пруденс не только уводила всех поклонников своей тети, но еще и совершила непростительный грех, превзойдя ее в знатности.

Виконт д'Артан поддерживал Трицию за локоть. Именно он устроил для них приглашение остановиться в городском доме Кэмпбеллов. Он был их неизменным спутником со времени приезда, помогая Триции наводить справки у адвокатов о ее пропавшем женихе, и даже терпел Бориса и Блейков, которых Триция попросила сопровождать ее в своем путешествии.

Пруденс подавила невольную дрожь, пробравшую ее при виде виконта. Как в лаборатории, так и вне ее д'Артан был заботлив и внимателен, как отец. Он был болезненно терпелив с ней, даже когда девушка отказалась открыть точную формулу химического соединения, убившего ее отца, до тех пор, пока их исследования не придут к заключительной стадии. Но Пруденс не могла избавиться от чувства отчаяния всякий раз, когда видела виконта. Д'Артан вошел в ее жизнь, а Себастьян из нее ушел. Хотя в этом была только ее вина, напоминала себе девушка. И перекладывать ответственность за содеянное на другого не имело смысла, тем более, что это не поможет исправить ошибки, которые она совершила. Когти боли еще сильнее впились в ее застывшее сердце.

Сейчас все внимание д'Артана было направлено не на нее. Из-под сведенных в серебристую линию бровей он сердито смотрел на мужчину, стоящего рядом с Трицией.

У Пруденс перехватило дыхание от странной щемящей боли при виде статного незнакомца. Черно-зеленый шотландский плед мягкими складками лежал на его широких плечах. Рука в кольцах гордо покоилась на рукоятке палаша. Кожаная сумка свисала с пояса.

Триция доверительно льнула к нему.

— Должна признаться, шотландское чувство юмора мне непонятно, — донесся до Пруденс обиженный голосок тети. — Ужасный стряпчий, с которым мы беседовали вчера, сказал, что мой жених не что иное, как плод моего больного воображения.

— Не призрак, миледи, а, возможно, просто негодяй. — Хрипловатый голос смягчался музыкальным шотландским акцентом, еще не стертым высокопарным английским произношением эдинбургского общества.

Пруденс жадно слушала продолжение его речи.

— Как ни тяжело об этом говорить, но существуют мужчины, которые могут охотиться за вашей красотой.

«Или богатством», — молча добавила девушка. Мужчина был тактичен и очарователен.

Триция шмыгнула носом. Перед ней в одно мгновение появилась пара носовых платков. Она взяла окаймленный кружевом платок, который подал шотландец, и промокнула блеснувшую слезу.

— Я просто не могу поверить в это. Мой жених обожал меня. Он, должно быть, похищен. Он никогда бы не оставил меня по собственной воле.

Пруденс проскользнула между мужчинами и мягко коснулась локтя Триции.

— Мы не получали требований о выкупе, тетя. Но вы должны понять, что жизнь продолжается, даже если мы и не найдем его.

Триция стряхнула ее руку.

— Тебе легко говорить. Ты ведь не потеряла мужчину, которого любила.

Девушка склонила голову, чтобы никто не увидел, как густая краска прилила к ее щекам. Слишком ярко вспыхнули перед ней воспоминания той ночи, когда она пришла в комнату Себастьяна; вспомнились те слова, которые он нашептывал ей; его обжигающее прикосновение. Стыд и сожаление о прекрасных мгновениях смешались в ее душе, и как бы со стороны она отчетливо увидела их сплетенные на атласном покрывале обнаженные тела.

Триция кусала предательски дрожавшие губы, но нашла в себе силы беспечно вскинуть голову и храбро улыбнуться.

— Простите меня, хорошо? — сказала она незнакомцу в шотландской одежде. — Я лишь надеялась на то, что поскольку вы из Высокогорья, то могли что-либо узнать о лаэрде Данкерка.

Мужчина залпом осушил свой бокал с виски.

— Да, я знаю, леди Триция. Я и есть лаэрд Данкерка и являюсь им на протяжении вот уже пятнадцати лет.

Мрачные размышления Пруденс рассеялись, когда она подняла голову и встретилась с мерцающими глазами Киллиана Мак-Кея.

Мужчина метнулся в тень садовой стены, его взгляд был прикован к квадратам окон ярко освещенного огромного дома. Водяные струйки стекали с полей его шляпы. Он подал сигнал, и пять темных фигур перепрыгнули через стену. Где-то приоткрылась дверь, и мягкие, нежные звуки скрипки полились по саду.

— Эти богачи когда-нибудь слышали волынку? — пробормотал гнусавый голос. — Мы же в Шотландии, ради всего святого, а не в Париже.

— Тише, — огрызнулся Себастьян. — Мы окажемся в тюрьме, если ты не попридержишь свой язык.