Кэрол отрицательно покачала головой.

— Просто я немного простужена, а так все в порядке, — ответила она, глядя в его синие, как небо, глаза и чувствуя, как в ней снова пробуждаются воспоминания. Эти глаза она когда-то любила, любила сильно, до беспамятства. Что произошло между ней и Мэтью, почему они в конце концов расстались, Кэрол пока не и шла, однако она ясно помнила нежность и страсть, а потом — безысходность и отчаяние, которые полтора десятилетия назад владели ею на протяжении нескольких долгих месяцев. Да, что-то неприятное между ними произошло… но это было так давно, что не оставило в ее душе никаких следов, а может, в этом была «виновата» потеря памяти. Как бы там ни было, сейчас одной ею близости оказалось достаточно, чтобы Кэрол чувствовала себя в полной безопасности. Она даже перестала дрожать, хотя с момента покушения не прошло и часа. Похоже, Мэтью де Белланкур действительно был во всех отношениях незаурядным человеком.

— Хочешь чаю? — предложил он, и Кэрол кивнула. В се палате стоял термос с горячей водой и коробка с ее любимым ванильным чаем, который Стиви принесла из отеля, и Мэтью взялся за дело. Он не задавал никаких вопросов, но чай заварил именно так, как ей нравилось: не слишком крепкий, но и не слишком слабый. Она убедилась в этом, когда он протянул ей кружку, и она, сев в подушках, поднесла ее к губам.

В палате они были теперь одни. Медсестра, которая знала, кто такой Мэтью Белланкур, вышла в коридор. Кэрол уже давно не нуждалась в присутствии сиделки — с медицинской точки зрения, ей ничто не угрожало, и, если бы не простуда, лечащий врач перевела бы ее в разряд ходячих больных. То, что при Кэрол до сих пор находился кто-то из медперсонала, было скорее данью ее звездному статусу, чем насущной необходимостью.

— Ты не против, если я тоже заварю себе чашечку? — спросил Мэтью, глядя, как она пьет, и Кэрол качнула головой. Ей вдруг вспомнилось, что именно он познакомил ее с этим сортом чая. Когда-то много лет назад они часто пили его вдвоем.

— Я много думал о тебе в последнее время, — сказал Мэтью, опуская в кружку сразу два чайных пакетика. — О тебе и о… о нас.

Он явно ждал, что она скажет, но Кэрол молчала. Отчего-то ею снова овладела странная робость, к тому же она еще не привыкла доверять своим воспоминаниям.

— Я тоже думала о тебе, — призналась она после до вольно продолжительной паузы. — Не знаю, правда, почему, но… Я ведь помню далеко не все, а что помню… — Кэрол слегка пожала плечами. За последний час она вспомнила очень и очень много, но почти ничего — о нем, о Мэтью. Никаких подробностей, во всяком случае… Только его глаза. Только то, что когда-то она любила его. Для нее по-прежнему оставалось загадкой, кто он такой и почему при нем окружающие держатся очень почтительно, почти подобострастно. Еще более существенным было то, что Кэрол все так же не помнила, как она жила с ним и каковы были их отношения. Про чай она вспомнила, но это было все.

— Ты помнишь, как мы познакомились?.. — тихо спросил он, и Кэрол удрученно покачала головой. Чай помог ей справиться с остатками нервозности, и теперь она снова чувствовала себя спокойно и уверенно. Поставив пустую кружку на столик, она легла, накрывшись теплым шерстяным одеялом. Мэтью сидел совсем близко, но Кэрол не возражала. Ей было приятно сознавать, что она не одна и что рядом находится человек, с которым ее когда-то связывали близкие отношения.

— А как мы познакомились? — решилась она задать тот же вопрос, натягивая одеяло до самого подбородка, но не потому что была смущена, а потому что так было комфортнее.

— Ты снималась в историческом фильме о Марии-Антуанетте, — начал Мэтью. — Это была совместная постановка, поэтому вскоре после начала съемок состоялся большой официальный прием, который устраивало наше Министерство культуры. Министр — мой старый друг, поэтому он пригласил и меня. Сначала я не хотел ехать — в тот день у меня были важные дела, но потом в мое расписание были внесены какие-то изменения, и я отправился на прием. Там-то я и увидел тебя. Ты показалась мне ослепительно красивой. Съемки в тот день только что закончились, и ты все еще была в костюме… — Он покачал головой. — Мария-Антуанетта не была такой красавицей, а ты сияла словно спустившаяся с неба звезда…

Слушая его, Кэрол невольно улыбнулась. Она помнила платье, в котором ей было очень неудобно, помнила парик и грим, помнила расписные потолки зала, где проходил прием, и только его лица ей никак не удавалось вспомнить.

— Была весна. После приема на набережной д'Орсе тебе нужно было вернуться на съемочную площадку, чтобы переодеться и сдать костюм в костюмерную. Я подвез тебя на своей машине, а когда ты переоделась, мы отправились гулять вдоль Сены. На одной из набережных мы сели на скамью и долго сидели, разговаривая обо всем на свете. Помнится, я сказал, что чувствую себя так, словно на меня обрушилось небо, а ты рассмеялась и ответила, что чувствуешь то же самое.

Мэтью рассмеялся и посмотрел на Кэрол. Их глаза снова встретились, и она слегка кивнула.

— Coup defoudre, — прошептала она, вспомнив его точные слова. — Ты сказал — coup defoudre, удар молнии… — Это значило — любовь с первого взгляда, вот только что было потом?

— Мы проговорили всю ночь и ушли с набережной только перед рассветом, потому что в пять утра тебе снова нужно было быть на съемочной площадке. Я узнал, что твой муж оставил тебя и ушел к другой женщине — совсем молоденькой, насколько я помню. Она ждала от него ребенка, и ты чувствовала себя униженной и преданной. Ты любила своего мужа, а он нанес тебе удар в спину…

Кэрол кивнула. То же самое она слышала и от Джейсона. «Как странно узнавать, что ты чувствовала, со слов других людей», — подумала она. Собственных воспоминаний подобного рода у нее было совсем мало, и все они в силу каких-то неведомых ей причин касались в основном Мэтью. Это были именно ощущения и чувства, а не события и факты. Например, она помнила, что любила его, но не могла сказать, как и почему они расстались.

И все же история их любви понемногу возвращалась из забвения. Во всяком случае, ее начало. Мэтью рассказывал, а в памяти Кэрол постепенно, словно на фотобумаге, возникали неясные, бледные образы. Так, она вспомнила, как в тот день они вместе ехали на съемочную площадку через еще не проснувшийся город; вспомнила Кэрол и его лицо, и удивилась, как мало изменился Мэтью за прошедшие пятнадцать лет. Только его волосы стали совершенно седыми, а тогда они были иссиня-черными, без единой серебряной ниточки, хотя уже в те времена он был совсем не молод. Когда они встретились, Мэтью было столько же, сколько ей сейчас, и он — Кэрол вдруг припомнила это совершенно ясно — был одним из самых могущественных и влиятельных людей своей страны. Многие его просто боялись, но она — никогда. Мэтью любил ее, и единственным его желанием было защищать и беречь свою единственную, как он часто называл Кэрол. Он не хотел, чтобы кто-то или что-то причинило ей боль, и сейчас, когда он сидел так близко от нее, Кэрол посетило то же самое чувство надежности и защищенности.

— На следующий день я пригласил тебя на ужин. Мы отправились в одно милое кафе, которое я знал еще со студенческих лет. Когда-то это было очень приятное место, и за прошедшие годы там ничего не изменилось. А может, мне так показалось из-за тебя… Как бы там ни было, мы просидели в кафе до самого закрытия, а потом снова отправились гулять по ночному Парижу, и все это время мы говорили и говорили и никак не могли остановиться. За всю свою жизнь я никогда и ни с кем не разговаривал так откровенно, как с тобой, Кэрол, и никогда ни у кого не встречал столь глубокого и полного понимания. Я открыл тебе все свои тайны и секреты, рассказал о своих желаниях и надеждах, о своих мыслях и чувствах. Кажется, я даже поделился с тобой кое-какими сведениями о своей работе, о которых в других обстоятельствах обязательно бы умолчал. С самого начала я полностью доверился тебе и оказался прав. Ты ни разу меня не подвела и не обманула моего доверия.

С тех пор мы встречались каждый день, пока несколько месяцев спустя не закончились съемки. Тебе нужно было возвращаться домой, но после той истории с мужем ты сама не знала, поедешь ли в Нью-Йорк или в Лос-Анджелес. И когда я предложил тебе пожить в Париже, ты согласилась, потому что к этому времени мы уже были без ума друг от друга. Подходящий дом нашелся быстро — тот самый, на рю Жакоб. Мы вместе ездили на антикварные аукционы, вместе покупали мебель для комнат. Я даже построил для Энтони домик на старом платане, который рос на заднем дворе, и он проводил там целые часы. Даже еду он забирал с собой в свое жилище, а ты все переживала, как бы он не свалился. Потом мы все в месте отправились на юг Франции, чтобы твои дети смогли повидаться с отцом, который специально для этого прилетел в Европу. Энтони и Хлоя жили с ним в отеле, а мы получили полную свободу. Мы не расставались ни на минуту — ни днем, ни но чью — и всюду ходили вместе. Две недели мы провели на яхте в Средиземном море, побывали в Испании, а потом снова вернулись на Ривьеру. Эти полтора месяца были самыми лучшими в моей жизни, Кэрол. Еще ни когда я не чувствовал себя таким счастливым.

Она понимающе кивнула. События, о которых говорил Мэтью, еще не восстановились в ее памяти, но чувства тех лет Кэрол помнила хорошо. Похоже, это и впрямь было сказочное время, время волшебства и чудес, если от одного воспоминания о нем она словно наяву вновь ощутила на коже ласковое тепло средиземноморского солнца, соленый вкус морской воды и его поцелуев на своих губах. И все же Кэрол не покидало ощущение, что, и когда они отдыхали на Французской Ривьере, и позже, когда вернулись в Париж, в ее счастье был какой-то изъян, какая-то едва заметная трещина, которая с невероятной быстротой превратилась в зияющую пропасть, разделившую их раз и навсегда.

В поисках ответа она заглянула в его васильковые глаза, и ответ пришел. Кэрол даже удивилась, как она могла забыть…

— Ты был женат, — произнесла она вслух.

— Да, — подтвердил Мэтью, опуская голову. — Правда, к тому моменту мой брак был чистой формальностью: каждый из нас уже лет десять жил своей собственной жизнью. Наши дети выросли, и нас ничто не связывало, а не развелись мы только потому, что ни у меня, ни у моей жены не было особых причин менять свой социальный статус. Мы все собирались оформить наш разрыв, но, что называется, руки не доходили. А потом появилась ты… — Он помолчал, избегая смотреть на Кэрол. Как видно, прошлое все еще мучило его.

— Да, я обещал тебе развестись, — продолжил Мэтью после паузы. — И я действительно хотел это сделать, но сделать тихо, без шума, чтобы не начинать нашу с тобой совместную жизнь, с громкого бракоразводного процесса. Я поговорил с женой, но она просила меня подождать, так как тоже боялась скандала, который, несомненно, разразился бы, если бы стало известно, что я развелся с ней ради знаменитой американской кинозвезды. Для нее это было бы слишком болезненно — она не хотела, чтобы наш развод обсуждался во всех печатных изданиях, и я согласился подождать. Ты тоже не возражала. Когда я рассказал тебе обо всем, ты отнеслась к моим словам с полным пониманием. Кроме того, поначалу формальности не имели для нас большого значения. Мы были счастливы, мы жили вместе в нашем уютном доме, и я любил твоих детей. Думаю, что и я им нравился, во всяком случае, в первые год-полтора. Значительная разница в возрасте нам с тобой не мешала — я был на восемнадцать лет старше, но когда ты была рядом, я снова чувствовал себя мальчишкой.

— Я помню наше путешествие на яхте, — осторожно сказала Кэрол. Ее мысли и воспоминания, которым еще нужно было оформиться, не успевали за его рассказом, поэтому эти слова прозвучали не совсем кстати, но Мэтью понял и кивнул. Ободренная его вниманием, Кэрол продолжала: — Да, я помню и яхту, и наше путешествие на юг Франции. Помню Сен-Тропе, старый порт в Антибе. Мне кажется, я тоже была очень счастлива с тобой.

— Мы оба были счастливы, — со вздохом подтвердил Мэтью. В отличие от Кэрол он-то знал, что случилось дальше, и это воспоминание вызвало у него душевную боль.

— Но потом что-то произошло, — добавила Кэрол. — Тебе пришлось уехать.

— Да. — Мэтью был удивлен тем, что она вспомнила. Он сам почти забыл об этом небольшом инциденте, омрачившем их безоблачный отдых, хотя события, по требовавшие его присутствия в столице, были в свое время новостью номер один в мире. На яхту пришла правительственная радиограмма, и им пришлось в срочном порядке вернуться в Ниццу, где Мэтью ожидал высланный за ним военный самолет.

— Но что произошло? Мне кажется, в Париже кого-то убили, или я ошибаюсь? — Кэрол нахмурилась, пытаясь вспомнить подробности. — Кого?

— Произошло покушение на президента, — объяснил Мэтью. — На Елисейских Полях, на параде по случаю Дня взятия Бастилии… Я должен был стоять рядом с президентом, но предпочел поехать с тобой. К счастью, пули пролетели мимо, однако это не снимало с меня ответственности…