— Я думаю, что книга может получиться интересная. По ней даже можно будет снять фильм, при условии, конечно, что мне удастся ее написать. И вот такую роль — роль моей героини — я бы с удовольствием сыграла! — горячо воскликнула Кэрол, и Мэтью кивнул.

Он понимал, что с этой ролью Кэрол справится лучше, чем кто бы то ни было.

— Знаешь, мне даже понравилось писать, — добавила она. — Ведь я — автор, я сама создаю своих героев, знаю и понимаю их. В фильмах иначе — там я могу выразить себя только через диалог, через движение или через мимику, я играю только свою роль. А автор знает все не о ком-то одном, но обо всех персонажах книги. Вот только я, оказывается, знаю далеко не все. То есть не все, что мне нужно. Я поняла это тогда, когда не смогла найти ответы на свои собственные вопросы. Вот почему я приехала в Европу. Я надеялась, что отыщу их здесь, сумею найти тот самый ключ к собственному прошлому…

— Ну и как? — спросил Мэтью. На его лице был написан такой интерес, что Кэрол невольно улыбнулась.

— А никак! В тот же день, когда я прилетела в Париж, я отправилась взглянуть на наш бывший дом, и у меня родилось несколько интересных идей. К несчастью, на обратном пути я оказалась в этом ужасном тоннеле, и мои идей вышибло у меня из головы вместе со всем остальным.

Это очень странно — не знать, кто ты такая, кем ты была, что было для тебя дорого и важно. Люди, места, события — все исчезло в одночасье, и я оказалась совершенно одна посреди пустыни, в которой был только нетронутый песок — и никаких следов, никаких ориентиров. Я потеряла себя, и это, наверное, самое страшное, что только могло со мной случиться. Ты меня понимаешь?

Мэтью покачал головой. Подобного кошмара он не мог себе даже вообразить.

— Но ведь ты в конце концов многое вспомнила? — с энтузиазмом воскликнул он.

— Да. Прошлое постепенно возвращается, но зачастую я сама не знаю, как мне поступить с тем, что всплывает в моей памяти. Я вижу лица, дома, улицы, вспоминаю чувства и переживания, но я понятия не имею, какое они имеют отношение ко мне. Я не могу найти им места в своем прошлом, потому что сама не знаю, что я забыла. — Тут Кэрол в который раз подумала о том, что лучше всего она помнит именно то, что связано с Мэтью. Даже не детей, не Джейсона, с которым прожила восемь лет, а его. Что касалось Шона, то от него осталось в ее памяти только имя и его болезнь. Правда, кое что она узнала от Стиви, но это не были собственные воспоминания Кэрол, и это казалось ей несправедливым — ведь даже смерть Шона не причинила ей столь ко боли. Правда, с Мэтью она знала не только боль и разочарование, но и ни с чем не сравнимую радость, однако это только усиливало неловкость, которую она испытывала в его присутствии.

— Я думаю, со временем память вернется к тебе полностью, нужно только набраться терпения, — сказал Мэтью. — И может быть, ты даже узнаешь что-то такое, что было неведомо тебе раньше. — Может быть…

Врачи утверждали, что Кэрол восстанавливается даже быстрее, чем они могли предположить, но все же не спешили ее обнадеживать. Последствия черепно-мозговой травмы могли проявиться и через несколько лет, к тому же даже сейчас, несмотря на впечатляющий прогресс, она по временам словно утыкалась в глухую стену. Некоторые слова, люди и события, похоже, полностью исчезли из ее памяти, и Кэрол боялась, что никогда не сумеет восстановить их, несмотря на помощь врачей и новейшие лекарства, которыми ее пичкали., Она по-прежнему выпытывала у Стиви малейшие подробности своей прошлой жизни, надеясь, что эти детали подстегнут ее память. До сих пор, однако, сильнее всего подействовали на Кэрол не рассказы секретарши и Джейсона, а встреча с Мэтью, но она не знала, стоит ли ей радоваться этому или огорчаться. Их совместное прошлое было слишком печальным, а расставание — слишком горьким и болезненным, чтобы Кэрол могла относиться к ним спокойно. — Если память вернется ко мне не в полном объеме, — рассудительно заметила она, — мне придется очень много работать, чтобы вернуться в кино. Я даже боюсь, что все кончено, просто я об этом еще не подозреваю. Актриса, которая не в состоянии выучить свою роль, немногого стоит. Мне, впрочем, приходилось работать с партнершами, которые не могли запомнить и с двух строк, хотя были вполне здоровы… — Тут она не выдержала и рассмеялась. Кэрол вообще относилась к своему состоянию с редким мужеством и не теряла оптимизма, хотя и врачи, и ее близкие боялись, что она может впасть в депрессию. Слишком многое было поставлено на карту, и все же Кэрол не теряла надежды. И Мэтью, глядя на нее, тоже почти поверил в счастливый исход. Чем больше он общался с ней, тем сильнее поражался ее жизнелюбию и желанию преодолеть все напасти. Редкий человек на месте Кэрол, после того что с ней случилось, держался бы с таким достоинством.

— Когда-то мне очень нравилось смотреть, как ты работаешь на площадке, — сказал он. — Помнишь, после Марии-Антуанетты ты получила роль в новом фильме, и я, когда мог выкроить свободный день, отправлялся к тебе в Англию и старался обязательно побывать на съемках? Как, кстати, он назывался?.. Там еще снимались Стив Арчер и сэр Гарланд Чедвик…

— «Прозрение». Кошмарный был фильм… — Кэрол произнесла название фильма и вдруг замерла, пораженная тем, что сумела вспомнить и саму ленту, и название. — Чудеса! И откуда что берется?.. — изумленно проговорила она.

— Все, что ты когда-то знала, находится где-то здесь. — Мэтью постучал пальцем по виску. — Ты обязательно все вспомнишь, нужно только как следует поискать.

— Иногда я боюсь того, что я могу там найти, — ответила Кэрол. — Мне порой кажется, что жить без воспоминаний гораздо проще. Я не помню своих потерь, не помню страданий, не помню людей, которые были мне неприятны. Впрочем, и хорошее я тоже забыла, а одно не стоит другого. Нет, не стоит, — с нажимом добавила она, но тут же покачала головой: — Мне бы хотелось помнить больше. Например, о детях, и особенно — о Хлое. В свое время я слишком много сил отдавала карьере, а ею пренебрегала. Пусть невольно, но я ранила ее своим невниманием. И вообще, когда Энтони и Хлоя были детьми, я много занималась собой, своими делами… А теперь мне приходится расплачиваться за свой эгоизм. Энтони, правда, меня простил; во всяком случае, он говорит, что ему не в чем меня упрекнуть, но Хлоя по-прежнему на меня сердится. Теперь я жалею, что в свое время не поняла главное — детям нужна мать, а не кинозвезда!

— Но ведь ты проводила с ними все свое свободное время! — воскликнул Мэтью. — И это случалось довольно часто. Даже слишком часто, как мне тогда казалось. Ты постоянно брала их с собой, даже если мы ехали куда-то вдвоем. Энтони-то был постарше, к тому же ему нужно было учиться, но с Хлоей ты не расставалась буквально ни на минуту. Ты возила ее на съемки и даже не хотела отдавать в школу. Еще тогда ты испытывала самый настоящий комплекс вины, а Хлоя, надо сказать, успешно этим пользовалась. Уж не знаю почему, но она была весьма эгоистична. Угодить ей было невозможно: сколько бы ты ей ни давала, ей все было мало, все было не то.

— Это правда? — Кэрол было любопытно взглянуть на проблему его глазами, поскольку собственному мнению она пока не слишком доверяла. Мэтью, впрочем, тоже мог судить о ситуации не совсем объективно просто потому, что был мужчиной. Кроме того, он был воспитан во французских традициях и на многие вещи смотрел иначе, чем она.

— Мне так казалось, — ответил он. — Я, Например, никогда не проводил со своими детьми столько времени. И Арлетт тоже, а ведь она была занята куда меньше, чем ты. Ты всюду таскала Хлою за собой, заботилась о ней, беспокоилась. И об Энтони тоже, хотя он в этом уже не нуждался. Могу тебе сказать откровенно: общаться с ним мне было гораздо проще, во-первых, потому что он был старше, а во-вторых, потому что он был мальчиком. Мы подружились с ним почти сразу и только под конец… В общем, он меня возненавидел, потому что все видел и многое понимал. И ты тоже меня возненавидела, — с горечью добавил Мэтью, отводя взгляд.

— Я тебя возненавидела? — удивленно переспросила Кэрол. Насколько ей помнилось, тогда она испытывала боль, разочарование, а вовсе не ненависть. Правда, она знала, что разочарование часто рождает обиду и гнев, и все же «ненависть» — это, пожалуй, было слишком сильно сказано. Сейчас, во всяком случае, Кэрол ничего такого и представить себе не могла. Да и Энтони вряд ли ненавидел Мэтью. В нем говорили обида за мать и разочарование ребенка, которого обманули и предали, но не ненависть. А хуже всего, только сейчас поняла она, пришлось, наверное, самому Мэтью, потому что в конечном итоге обманутым оказался он сам.

— Ну, не знаю… — ответил Мэтью, немного подумав. — Как бы там ни было, тебе, пожалуй, следовало меня возненавидеть. Я хочу сказать — я это заслужил… Ты на меня надеялась, а я тебя подвел. Я давал тебе обещания, которые не сумел выполнить. Больше того, я не имел права ничего тебе обещать, потому что все это были только мечты… Я искренне хотел их осуществить, но так и не смог. Моя мечта обернулась кошмаром, и в первую очередь для тебя. Да и для меня тоже.

И снова Мэтью старался говорить с ней предельно откровенно и честно. Все это ему хотелось сказать Кэрол уже давно, и сейчас он испытывал огромное облегчение, хотя каждое слово давалось ему нелегко.

— Когда вы уезжали, Энтони даже не захотел со мной попрощаться, и я не могу его за это винить. Парню было очень нелегко: сначала вас предал его родной отец, потом я. И для тебя, и для твоих детей это был жестокий удар, но и мне тоже пришлось нелегко. Впервые в жизни я понял, что я не такой уж хороший человек, каким всегда себя считал. Я оказался заложником обстоятельств и не сумел ничего сделать. Или не захотел…

Кэрол не могла знать, насколько верно его слова отражают то, что произошло в реальности, но ей казалось, что в целом он нарисовал довольно точную картину. Слушая Мэтью, она даже почувствовала к нему что-то вроде сострадания.

— Нам обоим было очень тяжело, — сказала она.

— И нам, и Арлетт, — подтвердил Мэтью. — Пока не появилась ты, я не думал о том, любит ли она меня. Быть может, и сама она поняла это, только когда у нее появилась соперница. Я не знаю, была ли это любовь в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово, но… Арлетт считала, что у меня есть перед нею обязательства, и была не так уж не права. Я-то всегда казался себе человеком порядочным, но в той ситуации мое поведение трудно было назвать достойным. Я обманул и тебя, и ее — да и себя самого, если на то пошло. Я любил тебя, но остался с Арлетт. Кроме того, мне до сих пор кажется, что многое могло сложиться иначе, если бы меня в очередной раз не включили в состав кабинета. Но остаться на посту министра и все время опасаться, как бы правда о наших отношениях не выплыла наружу, — это было просто немыслимо! Я мог не бояться скандала, окажись на твоем месте другая, не столь известная женщина. Во Франции на подобные вещи смотрят сквозь пальцы: многие члены правительства и высокопоставленные политики имели любовниц, и в большинстве случаев это сходило им с рук, но тебя хорошо знали не только в Америке. Если бы о нашей связи стало известно, и на твоей, и на моей карьере можно было бы ставить крест, и Арлетт умело на этом сыграла.

— О да, она отлично воспользовалась ситуацией! — проговорила Кэрол неожиданно жестким тоном. — Твоя жена грозилась позвонить на студию и все рассказать о наших отношениях или сообщить о нас в прессе. А тебе она сказала, что покончит с собой.

Воспоминание нахлынуло так внезапно, что Кэрол даже не успела подумать о том, что Мэтью, возможно, неприятно об этом слышать. Он действительно был смущен и долго молчал.

— Во Франции это не редкость, — проговорил он наконец. — Наши женщины более импульсивны, чем американки. Они могут угрожать самоубийством, если речь идет о сердечных делах…

— Словом, твоя жена обставила нас обоих, — подвела итог Кэрол, и Мэтью невесело рассмеялся.

— Можно сказать и так. Впрочем, меня удерживал возле Арлетт не только страх за себя или за нее. Был еще один больной вопрос — наши дети. Если бы я ушел из семьи, они прекратили бы все отношения со мной. Мне сказал это мой старший сын, которого она сделала, так сказать, полномочным представителем семьи. Это был умный ход Арлетт, но я ее не виню. Я сам допустил ошибку, когда поверил, что Арлетт все же согласится на развод. Мы уже давно не любили друг друга, и я полагал, что у нее нет никаких особых причин и дальше цепляться за наш брак. К несчастью, моя наивность дорого обошлась и мне, и тебе. Я позволил себя обмануть и в свою очередь обманул тебя… — На этот раз Мэтью нашел в себе силы посмотреть Кэрол в глаза.

— Мы оба оказались в сложном положении, — сказала она великодушно.

— Да, — согласился Мэтью. — Мы оказались заложниками собственных чувств и собственных страхов. Особенно я. Я боялся бросить Арлетт, боялся за свою карьеру, боялся разлуки с детьми. Мне и в голову не приходило, что дети могут понять меня, что я тоже им небезразличен. Что касалось остального, то оно не стоило и твоего мизинца. Впрочем, это я понял много позднее, но тогда мне казалось…