— Ради всего святого! — воскликнула она. — Ну что ты кипятишься? Ничего ужасного не произошло. Зачем портить себе настроение? — «…И изображать невинность», — чуть не добавила Кэрол, но сдержалась. Она по-прежнему радовалась каждый раз, когда ей удавалось вспомнить новое выражение или идиоматический оборот, однако, употребляла их с осторожностью.

— Но ведь никто не знал!.. — возразил Мэтью. Он всегда гордился тем, с какой ловкостью ему удавалось скрывать их истинные отношения, тогда как Кэрол необходимость прятаться от всех только раздражала. Ей казалось, Мэтью скрывает их отношения, потому что в глубине души не считает их прочными и долговечными. В конце концов так и оказалось.

— Нам просто везло, — сказала она, слегка пожимая плечами.

— И мы с тобой были очень осторожны.

Он не преувеличивал. Они действительно жили под дамокловым мечом скандала, и это вынуждало обоих принимать самые строгие меры, чтобы не обнаружить свою связь. Несколько раз они чудом избежали огласки, но все обошлось, и Кэрол решила, что сейчас в нем говорит скорее оскорбленное самолюбие конспиратора, нежели желание и дальше скрывать их отношения.

За ужином они разговаривали и о других вещах, наслаждаясь изысканными и просто очень вкусными блюдами. Лишь когда принесли десерт, Мэтью наконец решился заговорить на волнующую его тему. Он хотел поговорить с Кэрол о будущем, об их будущем. Всю прошедшую ночь Мэтью ворочался в кровати, размышляя, как им быть дальше. Раньше он старался отгонять от себя подобные мысли, надеясь, что все как-нибудь устроится само собой, но фотографии в газетах сыграли роль своеобразного катализатора, и теперь Мэтью просто не мог думать ни о чем другом. Они уже не в том возрасте, чтобы о них судачили, полагал Мэтью. Достаточно они прятались и скрывались ото всех, пора становиться солидными людьми. Так Мэтью и заявил, пока Кэрол лакомилась тортом с начинкой из карамельного мороженого.

— Я думаю, мы с тобой ведем себя вполне пристойно, как добропорядочные члены общества, — сказала она, улыбнувшись. — Не знаю, как ты, но я теперь образцовая вдова.

— Мое поведение тоже безупречно, — заявил Мэтью и гордо выпрямился. — Все эти годы у меня не было ни единого увлечения. — Мэтью и раньше говорил ей, что после Арлетт она была единственной женщиной, которую он любил. Кэрол не сомневалась, что это не пустые слова.

— Эта статья в «Геральд трибьюн»… Из-за нее мы с тобой выглядим бесчестными лгунами, — пожаловался он.

— Ничего подобного, — быстро возразила Кэрол. — Нравится тебе это или нет, но ты до сих пор остаешься заметной фигурой. Что касается меня, то я — кинозвезда, и этим все сказано. Что, по-твоему, должны были написать о нас? Вышедший в тираж политик и бывшая актриса гуляют в парке, словно два старпера? А ведь мы с тобой и есть старперы!

— Кэрол! — Мэтью невольно рассмеялся, хотя было видно, что он не в восторге от подобного определения.

— Газеты должны продаваться, поэтому репортеры из кожи вон лезут, чтобы придумать что-нибудь пикантное. Лгать они никогда не боялись; просто в нашем случае какой-то журналист случайно попал в точку. Но истину никто никогда не узнает, если мы сами ее не откроем, — Но мы знаем правду. По-моему, этого достаточно.

— Достаточно для чего?

— Для того чтобы попытаться восстановить наши отношения. Тогда, пятнадцать лет назад, у нас ничего не получилось, и в этом моя вина — я не смог изменить свою жизнь и не сдержал своего обещания, но теперь…

При других обстоятельствах Кэрол только порадовалась бы, что Мэтью готов признать свою вину, но сейчас его слова ее только встревожили.

— Что ты имеешь в виду?

Мэтью не стал ходить вокруг да около.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он напрямик и, взяв Кэрол за руку, заглянул ей в глаза.

Кэрол долго молчала, потом отрицательно покачала головой. Это было совсем короткое движение, но оно потребовало от нее невероятных усилий.

— Нет, Мэтью. — Голос ее звучал негромко, но твердо. Мэтью сразу сник, этого он и боялся.

— Почему? — все-таки спросил он. Его лицо было мрачным, но в глазах еще горел огонек надежды.

— Потому что мне не хочется снова становиться замужней женщиной, — объяснила она. — Моя жизнь нравится мне такой, какая она есть, к тому же я не так молода, чтобы стремиться к переменам. Я дважды побывала замужем; по-моему, этого достаточно. Мой второй муж был прекрасным человеком, и я его любила. Да и с Джейсоном мы прожили десять неплохих лет, так что я считаю — с моей стороны было бы просто грешно желать чего-то еще. Тебя я любила всем сердцем, но мы расстались, и я не вижу смысла ворошить прошлое. Что ушло — то ушло. — Кэрол не стала говорить о том, как мучителен для нее был разрыв с Мэтью. Он и сам это знал — знал и казнил себя на протяжении всех этих лет.

— Мы не расстались. Ты ушла от меня, — поправил он, и Кэрол кивнула.

— У меня не было другого выхода. Ты принадлежал Арлетт и Франции. У меня никогда не было на тебя никаких прав.

— Я овдовел и ушел из правительства, — напомнил Мэтью.

— Ты — да. Я тоже осталась одна, но на покой не собираюсь. Я хочу сниматься в новых фильмах, хочу получить новые интересные роли! — При этих словах глаза Кэрол загорелись. — Быть может, я снова начну ездить по всему миру, как раньше, и мне бы не хотелось, чтобы кто-то из моих близких был на меня за это в претензии. Постарайся меня понять, Мэтью: я хочу жить собственной жизнью, и даже если я не получу новых ролей в кино, я все равно предпочитаю оставаться свободной и делать то, что могу: бороться за права женщин и детей, заниматься благотворительностью. Хочу проводить время со своими детьми. Быть может, я даже закончу эту дурацкую книгу, если вспомню, как работать на компьютере. Примерная жена из меня вряд ли когда-нибудь выйдет.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть.

— Я тоже тебя люблю… то есть мне так кажется, — уточнила Кэрол. — Но я не хочу связывать себя обязательствами, которые могут помешать мне осуществить мои планы. А больше всего мне не хочется еще раз пережить… то, что я уже пережила однажды. — Именно это было для Кэрол самым главным. Не карьера, не права женщин и другие дела, а разочарование и боль, повторения которых она так боялась. Кэрол понимала: былое чувство вновь пробуждается в ней, но теперь она прекрасно сознавала и опасность подобного увлечения. Пусть он больше и не был министром, пусть теперь он был свободен — все равно воспоминания о пережитых страданиях не позволяли ей рисковать снова.

— На этот раз тебе ничто не грозит, — сказал Мэтью с искренним раскаянием в голосе. — Поверь, я тебя не разочарую…

— Кто знает? — Кэрол пожала плечами. — Люди, сами того не желая, часто причиняют друг другу боль; вот почему любовь и страдание всегда идут рука об руку. Собственно говоря, любовь и есть готовность к страданиям, к жертвам. К сожалению, я такой готовности в себе не чувствую. Хватит с меня страданий. Я не хочу снова испытать то, что уже случилось со мною однажды. Мне не нужна новая боль — и новая большая любовь мне тоже ни к чему. Я слишком стара, чтобы ввязываться в подобные авантюры — ведь мне уже пятьдесят! — Хотя Кэрол и выглядела значительно моложе своего возраста, но она все равно его чувствовала — особенно после того как пострадала от взрыва.

— Но это же смешно, Кэрол, ты все еще молода. Люди намного старше нас женятся и выходят замуж, а мы… Чего мы боимся?! — Мэтью очень старался убедить ее, но Кэрол не собиралась менять своего решения.

— Старики вступают в брак, когда им нужна нянька, — жестко ответила она. — А нам с тобой, смею надеяться, до этого еще далеко. Кроме того, я только что сказала тебе, чего боюсь я. В моей жизни было слишком много боли. Я пережила разрыв с тобой, измену Джейсона, смерть Шона. По-моему, для одного человека этого вполне достаточно. Я не хочу повторения.

По ее тону Мэтью понял, как глубоко она верит в то, что говорит, и все же не мог отказаться от попыток переубедить Кэрол. Покидая ресторан, они все еще спорили, но так и не пришли ни к какому компромиссу. Кэрол продолжала стоять на своем, и Мэтью почувствовал, что все его усилия тщетны. И все же он еще боролся.

— Но почему ты не хочешь жить во Франции?! — в отчаянии воскликнул он в ответ на очередную ее реплику.

— Потому что мне нравится жить в Лос-Анджелесе, — отрезала Кэрол. — Я — американка, и я не хочу жить в чужой стране.

— Но ведь раньше ты жила! Ты провела во Франции два с лишним года, и я что-то не слышал, чтобы ты жаловалась, — возразил Мэтью. Ему хотелось воскресить в Кэрол воспоминания о том времени, когда им было хорошо вместе, но ее воспоминания отличались от его. Теперь Кэрол больше боялась себя, а не Мэтью, боялась принять решение, о котором потом будет жалеть.

— Да, жила, но по-настоящему счастливой я почувствовала себя, когда вернулась домой, — возразила она. — Только когда я снова оказалась в Америке, я осознала, что мое место здесь, и нигде больше. В этом, я думаю, и была одна из наших проблем, — добавила она чуть мягче. — Культурные различия — так, кажется, это теперь называют. Ты не видел ничего особенного, чтобы быть женатым и при этом жить со мной. Даже внебрачный ребенок тебя не смущал. Я понимаю, что во Франции на подобные вещи смотрят чуть ли не с одобрением, но мне такой подход не по душе. И я не хочу провести остаток своих дней среди людей, чьи взгляды столь разительно отличаются от моих. К сожалению, я слишком поздно поняла, что долго жить среди чужих людей, по чужим правилам, невозможно. В этом случае беды не миновать, что, собственно, и произошло с нами. Ты меня понимаешь?

Мэтью долго не отвечал. Теперь он видел, что когда-то нанес Кэрол слишком глубокую рану, которая не зажила даже за пятнадцать лет разлуки. В отличие от ссадины на ее щеке сердечные шрамы не были видны, но от этого они не становились менее болезненными. Когда они расстались, Кэрол возненавидела не только его, но и Францию, и французов, и теперь единственным ее желанием было вернуться домой, чтобы прожить оставшиеся годы в тишине и спокойствии. Нечто подобное она, несомненно, испытывала с самого начала — с тех пор, как уехала из Парижа. Было просто удивительно, как Шону удалось уговорить ее выйти за него замуж. Наверное, тогда Кэрол еще на что-то надеялась, но Шон умер, и она снова осталась одна. И тогда Кэрол навсегда закрыла для любви свое сердце.

Они проговорили всю обратную дорогу до отеля. Когда машина Мэтью остановилась у «Ритца», они попрощались — сегодня Кэрол не хотелось, чтобы он поднимался к ней в номер. Поблагодарив Мэтью за ужин, она легко поцеловала его в губы и выскользнула из салона.

— Может, ты все-таки подумаешь?.. — спросил он умоляющим тоном.

— Нет, Мэтью. Я обо всем подумала еще пятнадцать лет назад. Два с половиной года ты лгал мне и себе, ты тянул время, не в силах сделать решительный шаг. Что же ты хочешь от меня теперь?

В ее взгляде было столько грусти, и Мэтью понял, что у него нет надежды. И все же он никак не мог смириться с поражением.

— Прости меня, Кэрол! Позволь мне любить тебя и заботиться о тебе до конца моей жизни. Я обещаю… я клянусь, что на этот раз я ничем тебя не огорчу!

Он говорил искренне — у Кэрол не было причин ему не верить, и все же она отрицательно покачала головой.

— Я и сама могу о себе позаботиться, — негромко сказала она, наклонившись к приоткрытому окну машины. — Что касается твоего предложения, то… Я слишком устала и не хочу рисковать во второй раз.

С этими словами она повернулась и, сопровождаемая двумя охранниками, стала подниматься по ступенькам. Мэтью проводил ее взглядом, а когда она исчезла за дверью, тронул машину с места. Глаза его застилали слезы, но Мэтью ничего не замечал. Теперь он знал точно: то, чего он боялся, случилось.

Он потерял Кэрол навсегда.

Глава 18

За завтраком Кэрол была необычно молчалива и грустна. Она только пила свой чай и почти не притронулась ни к омлету с грибами, ни к булочкам с шоколадной глазурью в отличие от Стиви.

— Когда мы вернемся домой, я буду весить фунтов триста, — сказала Стиви со вздохом, отправляя в рот очередную булочку, и Кэрол лишь молча кивнула. Допив чай, она развернула газету, и Стиви, которая только сейчас сообразила, что с подругой творится что-то неладное, забеспокоилась. За все утро Кэрол не сказала и двух слов, что показалось Стиви дурным предзнаменованием. «Неужели, — подумала она, — ее выписали из больницы слишком рано и теперь ей стало хуже?»

— Как прошел вчерашний ужин? — спросила она. Кэрол откинулась на спинку кресла и вздохнула.

— Хорошо, — односложно ответила она, откладывая в сторону газету.

— И куда вы ходили на этот раз?

— В «Л'Оранжери» на Иль Сен-Луи. Когда-то мы с Мэтью часто там бывали. — «Л'Оранжери» и «Вольтер» были любимыми парижскими ресторанами Кэрол.