До нашего с Григом дома я добралась на попутке и, попросив водителя подождать, на глазах ошарашенной Анны Ивановны побросала самые необходимые вещи в свою старенькую дорожную сумку, привезенную еще из провинции. Текст записки я придумала по дороге и помню его до сих пор. Я просила своего мужа никогда в жизни не пытаться меня вернуть или расспросить, почему я приняла решение уйти от него. И раз и навсегда запомнить: наш дальнейший брак невозможен. К. записке я прилагала то самое, давно обещанное заявление, только не на расчет, а на отпуск. Можно — за свой счет… Не думаю, что неосознанно я на что-то надеялась. Но и праздновать труса, окончательно покидая поле боя, не собиралась.
На мое счастье, тетушка оказалась дома, хотя явилась я без предупреждения. Бросившись в ее объятия прямо с порога, я наконец-то сумела разрыдаться. И до сих пор не знаю: то ли мне померещились ночной телефонный звонок и долгий тетушкин разговор с кем-то, то ли они и в самом деле были — пробились к моему сознанию сквозь ударную дозу снотворного, вкачанного в меня теткой.
До моего разговора с Корнетом всей правды о нашем с Григом разводе не знала ни одна душа. Даже Лилии Серафимовне я рассказала ровно половину, не признавшись, что свидание у Грига было с Милкой, и заставила тетушку дать страшную клятву, что она никогда никому, и ему в первую очередь, не скажет о причинах моего ухода ни слова.
— Вот, пожалуй, и все, — сказала я, не глядя на Оболенского, так и не подняв ни разу головы за все время своего сумбурного повествования.
— То есть как — все? — хмыкнул Корнет. — Ты хочешь сказать, что Гриша последовал твоему «совету» и даже не пытался выяснить, отчего тебя вдруг так «сбросило»?!
— Послушай, я же сказала — это все. По сути… Он звонил дважды, оба раза я не подошла к телефону. Через неделю наш редакционный водитель завез мои вещи…
— Что же Мила? С ней ты тоже не общалась?
Я отрицательно помотала головой.
— Я сразу же на пару недель смоталась к маме, в итоге удалось взять себя в руки к моменту, когда отпуск кончился… Я сумела тогда объявиться перед Милкой довольно спокойно, почти как ни в чем не бывало… Она меня, конечно, пытала как могла! И даже — ты только вообрази! — уговаривала к нему вернуться… Но чем больше пытала — тем легче мне почему-то становилось…
— Еще бы! — фыркнул Корнет. — Владеть подобным знанием и никак его не проявлять — это ж какие увесистые основания для уважения к собственной персоне!.. А заодно и для… чего?
Я наконец подняла на него глаза и спокойно ответила:
— Правильно, Виталик. Для ненависти…
— Суметь скрыть которую — значит зауважать себя еще больше… Замкнутый круг, верно?
— Да, психологически замкнутый, — усмехнулась я. И с невольной горечью добавила: — Знал бы ты, как часто мне хотелось его разорвать!
Это был тот редкий случай, когда языкатый и частенько бессердечный спецкор счел за благо промолчать.
16
Спустя два с небольшим часа мы с Корнетом вновь сидели в его берлоге, которая нравилась мне все больше, — возможно, благодаря бутылке настоящего, вывезенного, по его словам, из Штатов бренди, стоявшей между нами на столе-памятнике. Правда, пока что напиток был нами едва тронут, но лично на меня алкоголь даже в ничтожных количествах действует быстро, и, к сожалению, так же быстро я утрачиваю над собой должный контроль… Впрочем, в тот день утрачивать мне было, надо сказать, особо нечего.
После моих трепетных воспоминаний о прошлом, излитых Корнету, Оболенский отвел меня в свой кабинет и, строго наказав никуда не деваться в его отсутствие, исчез не менее чем на сорок минут. Я не сомневалась, что потратил он их с пользой, пообщавшись со своим дружком из прокуратуры. Потому и охотно приняла предложение Виталика поехать в берлогу и слегка расслабиться за бутылкой. Было еще не слишком поздно, и звонить тетушке я не стала, решив сделать это в случае надобности от Корнета. Действительно, отличное бренди окончательно развязало мне язык, тем более что слушатель у меня был просто идеальный…
— Понимаешь, — пустилась я уже в явно пьяную откровенность, — кем-кем, а дурой Милка точно никогда не была, я не сомневалась, что она с ее фантастической проницательностью знает, то есть знала, что я знаю, что они с Григом… Что я тогда все видела и что из-за этого… — Окончательно запутавшись, я мотнула головой и с трудом завершила свою мысль: — Короче, у нас в итоге отношения превратились во что-то вроде адской игры в молчанку, в блеф… О котором мы обе знали.
— Но равны вы в этой игре не были, — бросил Корнет. — У тебя имелось в рукаве, если уж переходить на карточный жаргон, чувство власти, подхлестываемой твоей скрытой ненавистью. А у нее — наверняка если и не чувство вины, то ощущение ловушки…
— Ни хрена! — окончательно распоясалась я. — Да ее моя ненависть, если хочешь знать, только забавляла! Я видела это по всему… по глазам, например… Да, по глазам, по взглядикам, которые она на меня иногда бросала, думая, что я не вижу… Считала, что я дура! И вообще, что я чувствовала или чего не чувствовала, ей было по фигу!..
— То-то она с тобой и возилась тогда, словно с грудным младенцем! — внезапно разозлился Корнет. — Да после вашего развода на всю контору только одна Милка тебе по-настоящему сочувствовала!
— Знала кошка, чье мясо съела!.. Ты-то вот ведь не сочувствовал, вообще держался в стороне от всех этих мексиканских страстей, верно?
Корнет на мгновение заколебался, но молчание его длилось не больше секунды.
— Нет! — сказал он с внезапной жесткостью. — Тебе я не сочувствовал. Я тебя тогда тоже почти ненавидел…
Теперь умолкла я, не поверив собственным ушам и уставившись на Оболенского в полнейшем недоумении:
— Ненавидел? Меня?!.. Да за что, скажи на милость, ты мог меня ненавидеть, если мы с тобой практически не общались?..
— Не за что, а за кого: за Гришку, разумеется!
На моей памяти впервые Грига кто-то — пусть и находившийся на особом положении Корнет — назвал столь панибратски. И почему-то именно эта деталь под влиянием бренди больше всего меня разозлила. Я буквально зашипела на Оболенского:
— Какой он тебе «Гришка»?!..
Корнет удивленно глянул на меня и неожиданно расхохотался:
— Ну ты даешь! Гляди-ка, обиделась за бывшего возлюбленного… Он тебе что, так и не удосужился рассказать в свое время, сколько лет мы с ним знакомы?..
Я сердито мотнула головой.
— Ну ладно, в таком случае, считай, что в обмен на твои тайны открываю свою — не менее страшную: мы с Гришкой, к твоему сведению, выросли в одном дворе, учились в одной школе, правда, я старше на несколько классов… Я, к твоему сведению, паренек был еще тот, из так называемых лидеров. А Григ, будучи малолеткой, мне, можно сказать, в рот смотрел, дабы не пропустить чего-нибудь, что можно скопировать… Надеюсь, ты в курсе, что его родители погибли на Кубе, где работали по контракту, когда ему было всего пятнадцать?
Я кивнула.
— Ну так именно моя покойная маман и взяла тогда над ним опеку до совершеннолетия, поскольку у Грига твоего никаких родственников не было… Наши дорожки разошлись позже, когда я служил в армии. Гришаня вдруг решил поддержать славные традиции своей семьи и пошел по комсомольской линии… Все остальное ты, вероятно, знаешь… Ну относительно назначения его в газету, учебу заочную и прочее… Когда Гриша к нам пришел, я уже лет пять в конторе пахал — так что дороги вновь соединились…
Вслушиваясь в суховатые интонации Корнета, я задумалась: как я мало знаю, оказывается, о своем бывшем муже… Возможно, и вовсе не больше того, что обычно доверяют бумаге, заполняя какую-нибудь анкету?.. В любом случае сказанное Корнетом оказалось для меня новостью. В свое время нежелание мужа посвящать меня в детали своего детства и юности я сочла просто чертой характера и приняла как должное: ну не любит он вторжений в душу, даже самого близкого, любимого человека! Кто-кто, но я, тоже не выносившая воспоминаний о моем глупом прошлом, могла это понять!
И вообще, мы с Григом только-только начали свою жизнь, начали, как принято говорить, все сначала. И хотя для меня это было продолжением вошедшей в мою жизнь волшебной сказки, все равно — сначала. А охотно перечеркнутое прошлое не стоило даже воспоминаний о нем. Мысль о том, что перечеркнуть прошлое невозможно, поскольку оно всегда часть настоящего, а значит, и тебя самого, была мне в ту пору недоступна.
— Корнет Оболенский, налейте вина! — попросила я, вопреки отсутствию намерения, довольно развязно.
— Очень оригинально! — проворчал Виталий и потянулся к бутылке.
— И не забудьте все же пояснить, за что меня тогда ненавидели… За любимого друга, который мгновенно утешился с красоткой актрисулей?..
— Милка была права, считая тебя дурой, — произнес он удовлетворенно. — Ты действительно не понимаешь, что твой уход был для Гришки ударом, не знаешь, что он буквально на стенку лез, хотя и не сумел побороть свою гордыню? Или ты просто так удачно притворяешься?..
Зря он это сказал. Толстая и жирная пиявка, отвалившаяся под влиянием бренди, мгновенно воспользовалась возможностью снова впиться в мое сердце.
— Это тебе от Милки известно? — сделала я последнюю попытку. — Так она врала… Она и мне то же самое врала…
— Это мне известно не от Милки, — сказал жестокосердный Корнет. — Это мне известно от себя самого. Потому что именно я вынужден был три года назад бросить все и возиться с твоим бывшим супругом, поселив его у себя… А заодно, по сути дела, и негласно исполнять в конторе обязанности главного редактора… Между прочим, с упомянутой тобой актрисулей познакомил его тоже я!
— Спасибо тебе огромное! — рявкнула я.
— Кушай, пожалуйста! — не остался в долгу Корнет. — Ха!.. Похоже, Григ поступил правильно, тебя, я вижу, это до сих пор бесит…
Некоторое время мы с ним молча зло смотрели друг на друга и, если б это зависело только от меня, наверняка бы поссорились. Но на Оболенского бренди, по счастью, не оказало столь примитивного воздействия, как на меня.
— Ладно, Мариша, — неожиданно ласково улыбнулся мой собутыльник, — давай-ка лучше оставим все опасные воспоминания о прошлом. Если не ошибаюсь, мы ехали сюда, чтобы обсудить наше не менее опасное настоящее…
— Оставим мертвым хоронить их мертвецов, — мрачно пробормотала я, уступая Корнету, но, как мне казалось, не теряя при этом достоинства.
— Молодец, образованная девочка, — похвалил он и действительно перешел к нашим сегодняшним печальным обстоятельствам, не забывая пополнять рюмашки. — Во-первых, что касается тебя. Думаю, твои страхи, детка, пустые… Если Милка и подозревала, то есть знала о твоей ненависти к ней, вряд ли она отразила это в дневнике. Во всяком случае, в последних ее записях данная тема отсутствует целиком и полностью… Николай успел при мне просмотреть по диагонали довольно приличную часть Милкиных пометок, разумеется с конца.
По-настоящему я расслышала только насчет Потехина, ибо сказанное Корнетом о мучениях моего бывшего мужа было для меня в тот момент настолько оглушительной и — что греха таить? — важной новостью, что на самом деле ни о чем другом говорить и думать не хотелось… Даже о Милкиной гибели. Даже о том, что послезавтра нам предстоят ее похороны. Наше же с Корнетом вялотекущее расследование почему-то и вовсе потускнело в моих глазах…
— Записки?.. А-а-а… Ну да… Слушай, а он что, действительно тогда того… Переживал?..
— Марина, соберись! — Корнет нахмурился. — Ты что, детка, опьянела от этих трех капель? Ну-ка быстро жри!
Оболенский пододвинул мне под самый нос единственную имевшуюся на столе тарелку с закусоном: наспех нарезанными сыром и колбасой, хлеба у него не оказалось — забыл купить.
— Дернул меня черт за язык насчет Грига! — искренне пожалел он, подозрительно вглядываясь в мою физиономию. — Заруби себе на носу: что было, то прошло! Между прочим, прошло целых три года назад… Въезжаешь?.. И собери, пожалуйста, остатки мозгов, потому что тучи над твоим отделом все-таки сгустились!
— Какие тучи? — Я изо всех сил старалась не терять нить разговора, одновременно пытаясь вспомнить, сколько рюмашек бренди успела осушить, да еще на голодный желудок: из-за обыска мой сегодняшний обед, так же как и обед следаков, состоял из нескольких жестких бутербродов и стакана кока-колы. За тем и другим Потехин где-то в середине дня сгонял своих мальчиков.
— Возможно, грозовые! — упорно гнул свою линию Оболенский. — Между прочим, Милка в этом своем дневнике не эмоциям предавалась, как ты предположила, а в основном вела деловые и финансовые записи… Слушай внимательно! У нее в конце тетрадки целая таблица с фамилиями и суммами, помеченными датами…
"Верни мне любовь. Журналистка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Верни мне любовь. Журналистка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Верни мне любовь. Журналистка" друзьям в соцсетях.