Анри и Тулси пришлось увидеть и пепелища, и умиравшие от ожогов, роняющие на землю обугленные ветки деревья, и женщин, безутешно рыдающих над телами близких, погибших во время артиллерийского обстрела. А еще — окропленные кровью и исполосованные колесами орудий дороги, ряды служивших могилами канав, зловещих стервятников, круживших над разоренными селениями. Порой беглецы слышали вблизи грохот пушек и тотчас сворачивали в сторону.

Они обменяли на продукты почти все украшения Тулси. Анри возражал, но молодая женщина дала понять, что для нее золото и камни не ценность, а всего лишь болезненное напоминание о прежней жизни.

Иногда даже золото не имело цены, потому что население голодало и еды попросту не было. Возле многих деревень валялись огромные груды мусора и навоза; похожие на скелеты собаки рылись в них, тщетно стараясь отыскать что-то пригодное для пропитания. Огромные худые буйволы медленно пережевывали солому.

Силы Анри постепенно восстановились — во многом благодаря тому, что он чувствовал ответственность за жизнь своей спутницы. Случалось, они ночевали на одной кровати — не сняв одежды и целомудренно отвернувшись друг от друга.

Общаясь с Тулси, Анри продолжал совершенствоваться в хинди, и в этом ему помогали врожденные способности и прекрасная память. Молодой человек незаметно воспрянул духом: иллюзия свободы вернула ему внутренние силы, надежду на счастливые перемены и уверенность в себе. Тулси, в свою очередь, тоже постепенно забывала прошлое, понемногу избавлялась от невидимых пут.

Их разговоры вызывали интерес у обоих; негласное табу было наложено на одну-единственную тему: Анри никогда не расспрашивал Тулси о ее покойном муже.

Как-то молодой француз полюбопытствовал, почему в Индии не едят коров. Тулси, искренне удивившись его вопросу, ответила:

— Потому что корова дает нам все: на ней мы пашем, пьем ее молоко, делаем из молока много другой еды. Ее моча нас лечит, а навоз удобряет поля. Человек должен быть благодарен корове. Убить ее все равно что убить мать.

Еще они рассуждали о сновидениях. Тулси рассказала Анри о том, как увидела во сне богиню Кали, и добавила:

— Я не знаю, что такое сны. Наверное, это дверь в непроглядную ночь, которая зовется будущим. Сны позволяют нам увидеть одну из строк письма, написанного богами и называемого нашей жизнью.

— Вы полагаете, что все предопределено и ничего нельзя изменить?

— Наверное, так и есть, но мы должны верить в то, что это возможно.

Они сидели во дворе чужого дома и смотрели на мерцающие в ночи звезды, эти бесчисленные сияющие окошки в бесконечность, внимали ласковому шепоту ветра и наслаждались ароматом благоухающих цветов и трав.

Иной раз молодая женщина, с виду необразованная и наивная, была так поразительно умна и мудра, что Анри не находил слов. И все чаще задумывался о том, что должен внушить Тулси уверенность в себе и своей свободе.

В конце концов молодой человек пришел к выводу, что им необходимо где-то осесть. Как следует поразмыслив, он решил идти к противникам своей страны — англичанам.

Недавно гарнизон подвергся обстрелу и теперь зализывал раны. Баласор был не колонией, а факторией[10], потому военные по большей части селились не в домах, а в палатках. Армейский лагерь, который был разбит в двух лье от города, представлял собой огромный поселок из походных шатров, образующих несколько улиц. Место, на котором стояла палатка, и ее размеры соответствовали положению хозяина. В центре возвышался величественный шатер генерала, к нему примыкали жилища старших офицеров.

Анри де Лаваль сдался на милость солдат и попросил, чтобы его провели к кому-либо из командиров. Командующего лагерем беспокоить не стали, вместо этого доставили пленного к дежурному офицеру.

К счастью, этим человеком оказался Майкл Гордон, под началом которого находился отряд из двухсот плохо обученных и к тому же не понимающих английского сипаев.

Майкл не любил строить из себя гордеца, потому сразу предложил Анри и Тулси сесть, а после начал беседу.

— Вы англичанин?

Раскрыть обман было нетрудно, и Анри решил не лгать.

— Француз.

— Вот как? Ваше имя?

— Генрих де Лаваль.

Гордон нерешительно взглянул на Тулси.

— А девушка?

— А девушка, — на всякий случай Анри взял Тулси за руку, — со мной.

— Она индианка?

— Как видите.

— Ваша жена?

— Невеста.

— Стало быть, мы можем беседовать при ней?

— Она не понимает ни по-французски, ни по-английски.

— Как же вы общаетесь? Впрочем… — Гордон позволил себе едва заметную, но многозначительную усмешку. — Или вы знаете ее язык?

— Немного говорю и в основном понимаю.

Гордон чуть не подпрыгнул, но сдержался, не выказав своей радости.

— Вернемся к главному. Откуда вы и как здесь оказались?

На этот вопрос у Анри имелся заранее продуманный ответ.

— Из Пондишери. Я приехал в Индию из Парижа. Наша семья разорилась, и я думал, что смогу заработать немного денег. И только очутившись в лагере, понял, что война — совсем не мое дело. После ссоры с одним из старших офицеров мне назначили наказание. Я не стерпел унижения и сбежал — в конце концов, я ведь дворянин! Вернуться к своим не могу — меня сочтут дезертиром и повесят. Я долго скитался, после чего решил сдаться на милость противника. Понимаю, во мне могут заподозрить разведчика и предателя…

— Бросьте, — прервал его Гордон, — никакой вы не разведчик. И вояка из вас никудышный, сразу видно. Ох уж эти французы — простите, конечно! — кого только нет среди их солдат: студенты, крестьяне, даже преступники! Поверьте, я немного разбираюсь в людях и без труда отличу негодяя от честного, благородного человека. Кстати, у вас великолепный английский, — заметил он, — где вы учились?

— Спасибо. В Наваррском коллеже. Правда, пришлось бросить.

— Вы действительно дворянин, несмотря на ваш вид, и я верю, что вы в самом деле ищете пристанище. Скажите, де Лаваль, вы сможете быть переводчиком между нами и нашими сипаями?

— Думаю, да.

Гордон воодушевился.

— И сумеете научить их английскому?

Анри улыбнулся.

— Благодарю за доверие. Я постараюсь.

— Полно! Скажу прямо: явись ко мне сам дьявол и пожелай наняться толмачом, я бы его взял! Дело в том, что наш переводчик погиб при обстреле. Нелепая смерть, и я просто в отчаянии. Я буду ходатайствовать о вас перед командованием. Возможно, вам придется смириться с положением военнопленного, но это пустая формальность. Не будете выходить за пределы лагеря — только и всего. Получите палатку, где сможете жить со своей… невестой. Кстати, если возникнет вопрос, кто она и где вы познакомились, что мне сказать?

— Она простая индийская девушка. Ее родные были против наших отношений, и мне… пришлось увести ее из деревни.

— Поздравляю! — Гордон подмигнул. — Замечательный выбор.

Пока англичанин улаживал формальности, пока Анри допрашивало начальство, Тулси проводили в палатку. Это был настоящий маленький дом с кроватью, столиком и стульями, одеялами и посудой. Рядом с палаткой стояла цистерна, полная дождевой воды, и молодая женщина успела искупаться и постирать свое сари. Все приходилось делать с опаской, но Тулси была полна желания привести себя в порядок.

Анри велел ждать его, сказав, что все будет хорошо, и она, верная женской привычке, решила навести в доме уют и встретить своего спутника в блеске красоты и свежести.

У нее не было грешных мыслей; просто за эти дни Тулси привыкла воспринимать себя и Анри как неразделимое целое. Женщине удалось раздобыть еду: ошеломленные красотой индианки, солдаты дали ей хлеба и принесли котелок со щедро сдобренной специями бараниной.

Тулси сидела на кровати, расчесывая волосы, когда полог откинулся и на пороге появился Анри.

На нем была белая рубашка и темно-синий камзол, он вымылся и побрился; густые русые волосы обрамляли тонкое лицо, орехового цвета глаза радостно сияли. В этот миг Тулси увидела его таким, каким он был на самом деле — молодым, стройным, благородным, красивым.

— Все замечательно устроилось! Я буду служить переводчиком, получать жалованье, мне позволено жить в этой палатке, как и тебе, Тулси!

Анри смутился. Индианка смотрела на него так, словно думала о чем-то постороннем, не замечая, что сидит в тонкой короткой кофточке и полупрозрачной нижней юбке. Густые волосы темным водопадом струились вдоль тела, взгляд был полон страстной женской силы.

Молодого человека обдало внутренним жаром. Внезапно обнажились те чувства, что он таил в себе все эти долгие дни. Он спал с женщиной всего лишь раз, и этот опыт можно было считать неудачным. Он мечтал о любви, но его надежды были обмануты. Анри видел, что Тулси прекрасна, что она напоминает цветок лотоса, распустившийся на рассвете. В эти секунды он окончательно понял, что не желает расставаться с ней, осознал, что счастье — не придуманное, настоящее, чудесное — рядом. Стоит только протянуть руку — и оно будет принадлежать ему.

А Тулси размышляла о своем прошлом, настоящем и будущем. Рамчанд был добрым и щедрым, он спас ее от одиночества и ненависти односельчан, и она ценила его за это. Однако же ей так и не довелось узнать, что значит просто любить. Ей было хорошо со своим супругом, нежным, страстным, искусным в любовных утехах мужчиной, но она не знала, что может принести соединение с человеком, которого любишь, независимо от того, что он для тебя сделал. В ее жизни еще не случалось чудесного ослепления разума и внезапного воспламенения чувств.

Тулси знала, что Анри был влюблен во француженку, и не пыталась сравнивать себя с этой девушкой. Конечно, та была благородна, красива, умна, а главное, знала, что нравится белому мужчине. Тулси не имела понятия, что ценят французы: раскованность или скромность, пылкость или стыдливость.

— Ты хочешь есть? — шепотом спросила она, а затем, опомнившись, быстро оделась и свернула волосы в узел.

— Да, пожалуй, — так же тихо ответил молодой человек.

— Я раздобыла немного еды.

Они сели за стол. Анри достал бутылку вина, которую в порыве радости вручил ему Майкл Гордон.

Бокалов не было, и молодой человек наполнил глиняные чашки.

— За наше будущее, Тулси, за нашу новую жизнь! Для меня путь к свободе открылся, когда я встретил тебя. Кто я такой, чтобы просить женщину разделить мою судьбу? Но я буду счастлив, если ты останешься здесь, со мной. Сейчас ты единственный человек, которого я хочу видеть рядом с собой.

Тулси ничего не ответила. Куда она может уйти, если он почти что создал ее заново, вдохнул надежду в ее отчаявшуюся душу и исстрадавшееся сердце! Она была и остается вдовой, а вдова не имеет права любить другого мужчину, носить цветную одежду и украшения, пить вино, есть соль и мед.

С Анри она словно переместилась в иной мир, туда, где законы и правила диктовали его слова и суждения, ее вера и чувства.

Потускнели последние лучи солнца, в палатку заползли сумерки, потом наступила тьма. Анри зажег масляную лампу — и на стенах заплясали колеблющиеся тени. Он боялся сделать решительный шаг: мешали неуверенность в себе и сомнения в чувствах молодой женщины.

Тулси сняла верхнюю часть сари, по привычке легла у стены и завернулась в покрывало. Анри скинул камзол и тоже лег. Прошло несколько мгновений, прежде чем его рука скользнула по плечу Тулси, потом осторожно легла на грудь, и он произнес срывающимся голосом:

— Если ты не хочешь, то я…

Она повернулась, обвила его шею теплыми гибкими руками, и ее губы нежно коснулись его губ. Он ответил жадно, ненасытно и на мгновение испугался чудовищного, неудержимого порыва. Они соединились почти мгновенно, неистово, бешено, изнывая от неутоленной страсти. Анри боялся показаться грубым; когда Тулси застонала, испуганно вздрогнул и только потом понял, что она стонет от наслаждения. А после услышал свой собственный стон. Их чувства и желания слились воедино, стали похожи на горячий расплавленный воск, и это было прекрасно.

Потом они поняли, что впереди целая ночь, много ночей, вся жизнь, и уже не спешили. Сняли с себя остальную одежду и продолжили наслаждаться друг другом. И Анри, и Тулси всегда окружало множество мелочных предрассудков, нелепых и непонятных табу. Но сейчас для них не существовало запретов; потаенные желания и мысли выплескивались наружу и превращались в безумные ласки, в волшебную страсть.

Поразительная чувственность, сказочная близость — такое познаешь только раз в жизни!

Анри уснул, крепко обняв Тулси, прижав ее голову к своей груди. Их ноги и руки переплелись, как лианы, а тела будто стали единым целым. Рамчанд никогда не оставался на всю ночь — таков был обычай, говорящий о том, что разъединение мужского и женского неизбежно так же, как необходимо слияние. Мужчина должен и может беречь женщину, но никогда не поставит ее на первое место. Существует долг земледельца, который обязан вспахать землю, чтобы заронить в нее семя и чтобы жизнь продолжалась вечно, но есть великие, непонятные женам дела, оставляющие их за невидимой гранью, превращающие в тень мужчины. Даже имена индийских богинь звучат эхом имен богов: Индрани — супруга Индры, Брахмани — жена Брахмы.