— Кто он?

— Где ты это взяла? — повторила Фаррах.

— Мы изучаем его в школе. Но мне кажется, что ты с ним знакома.

Фаррах тут же выключила компьютер, даже не задумываясь.

— Мама! — закричала Лондон.

— Он очень плохой человек. Я уверена, именно так тебе и говорят в школе, и это единственное, что тебе следует знать.

— Мне не пять лет, мам. Ты не можешь мне просто сказать, что он плохой человек. Ты явно его знаешь. Откуда? Когда?

Фаррах прерывисто выдохнула.

— Я познакомилась с ним, когда была студенткой университета, еще до того, как ты родилась.

— Как? Он выглядит намного старше. Он был твоим преподавателем или что?

Фаррах села в соседнее кресло.

— Пожалуйста, не заставляй меня делать это, Лондон, — умоляюще попросила она.

Позже Лондон задавалась вопросом — почему она решила настоять. Может, в результате подросткового антагонизма, но если быть до конца честной самой с собой, скорее это было предчувствием, интуицией, которая говорила, что это было важно и ей нужно узнать. Независимо от причин, в тот момент ей казалось, что она не может отступить и не приставать к матери с этим вопросом.

— Расскажи мне, мам. Я должна знать, — просила она шепотом. — Я имею право знать.

Фаррах резко кивнула, а потом призналась, все ее рассказы об отце Лондон, о ее предках и иммиграции в США было ложью. Фаррах Амид была двадцатилетней студенткой университета в Тегеране и входила в радикальную студенческую группу активистов, выступающую против существующего режима власти в стране после исламской революции 1979 года.

Активисты использовали любые средства, чтобы как-то проникнуть к высшему руководству страны, передавая полученную информацию за границу, они надеялись, что другие страны помогут свергнуть Верховного лидера Аятолла, который десять лет «очищал» нацию от любого западного, неисламского влияния.

Слезы текли по щекам Фаррах, когда она рассказывала Лондон, что ей поручили заняться Роухани, чтобы выведать у него секреты о ирано-иракской войне и иранских военных.

— Мне было ясно сказано, что я должна была использовать любые средства, чтобы подобраться к нему, Лондон.

У Лондон еще больше скрутило живот, глаза горели. Она качала головой из стороны в сторону. Нет, не может быть.

— Они выбрали меня, потому что я была красивой. После того, как они договорились о возможности представить ему, я должна была дать понять, что ищу мужчину, который бы мог помочь мне оплатить университет, взамен на секс услуги, которые готова оказать.

— Мама, — зарыдала Лондон.

Ее мать встала и затряслась от волнения.

— Ты хотела узнать. Ты должна услышать все до конца и должна понять.

Фаррах прошлась по комнате, обхватив себя руками, словно пыталась себя сохранить и сберечь.

— У нас начался роман. Роухани не был отталкивающим, я стала любимицей сопротивления, готовая отдать всю себя патриотическому делу. Я получила ценную информацию и все шло гладко... пока в один прекрасный день не обнаружила, что беременна.

В этот момент Лондон разразилась рыданиями. Она знала. Она предчувствовала, что так и будет, но все равно это было самое тяжелое и ужасное, что она испытывала за свою молодую жизнь. Первый раз она спросила, когда была еще маленькой, почему у нее нет отца, как у других детей, мать сказала, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Фаррах рассказывала Лондон об отце, который видел ее, когда она родилась и очень любил, но трагически погиб в автомобильной катастрофе, а Лондон была еще достаточно маленькой, поэтому его и не помнит.

Тот факт, что она на самом деле является результатом договоренности, которая не подразумевала любовь, а лишь обман ее матери с мужчиной, который был известен на весь мир, как ужасный преступник, и ее появление на свет было ошибкой в полном смысле этого слова, это факт разрушил ее на части.

— Я рассталась с ним, — продолжила Фаррах, сыпля словами за все семнадцать лет. — И я ушла в подполье. У меня теперь была ты, мне нужно было кормить тебя и себя, я нашла работу. Моя семья помогала мне, чем могла, но у них было не много денег, да и незамужняя беременная дочь был для них страшный позор.

— Тебе было два года, когда жизнь, которую я построила для нас с тобой, развалилась. Я работала в маленьком магазинчике, вышла на эту работу сразу после того, как ты родилась. Владельцы были очень милая пожилая пара, я сказала им, что вдова, поэтому они взяли меня под свое крыло, даже разрешали брать тебя с собой в магазинчик.

— Начался страшный ливень в тот день, и группа мужчин зашла в магазин, чтобы скрыться от дождя. Владелец магазина заметил по их одежде, что они очень важные люди, поэтому сказал мне предложить им что-нибудь выпить, пока они пережидали дождь. Я уже почти подошла к ним с тобой у себя на бедре, когда увидела его. Твой отец совершил много ужасных вещей, многих людей лишил жизни, но он не был глуп. Ему хватило одного взгляда на меня и на тебя, чтобы все понять.

— Я была в ужасе, но старалась не подать виду. Я предложила мужчинам кофе и чай, держа тебя с собой. Мне хотелось убежать, но ливень снаружи стал еще сильнее, а я пешком ходила на работу и с работы. Я не могла так рисковать и выскочить с тобой на улицу в такой ливень. Но Мухаммед больше ни разу не посмотрел на меня, и я подумала, что может, он не узнал меня… это было бы намного лучше, тогда мне не стоило волноваться.

— Когда дождь прекратился, мужчины решили покинуть магазинчик, я старалась быть незаметной, молясь, что они уйдут, и я смогу опять исчезнуть, он не сможет меня найти. Они вышли за дверь, но потом он вернулся и спокойно сказал, что собирается кого-нибудь послать за тобой — ты принадлежала ему — а поскольку я прятала тебя от него, то меня не приглашают. Юридически в Иране у меня не было никаких прав. Вот почему я решила скрыться с его глаз, как только узнала, что беременна. Я не могла отдать тебя такому человеку, как он.

Лондон смотрела на мать, ее сердце билось, как дикий зверь, изо всех сил пытаясь вырваться из груди.

— Я взяла тебя той ночью и убежала. Я воспользовалась своими контактами в группе повстанцев, чтобы выбраться из страны и получить убежище за границей. Сначала мы осели в Лондоне, где я поменяла твое имя, а потом получили убежище в США.

Лондон вернулась назад в настоящее к женщине на другом конце провода, ожидающей ответа на один из самых трудных вопросов.

— Думаю да, — наконец ответила она, решив, что после такого количества лжи, пришло время для честности. — Это тяжело для меня. — Она поджала губы, пытаясь подобрать правильное слово. — Я ушла, потому что ты солгала мне, ты скрывала от меня правду, и это уничтожило меня. Единственный человек, которому я доверяла больше всех в мире, скрывал от меня правду. И когда я узнала эту правду, мне стало стыдно. Я дочь мирового преступника, и справедливо или нет, но я обвиняла во всем тебя — ты разбила мне сердце.

Голос Фаррах был еле слышен от тоски.

— Я знаю.

— Но я наконец поняла кое-что. Я сотворила себя совсем другую, и не горжусь этим. И я совершила ту же ошибку, что и ты. Я стала скрывать себя настоящую, точно также, как ты скрывала от меня правду. Я продавала свою ту другую версию себя, темную и скрытую от всех, тем кем я не являюсь.

— О, моя любовь, — тихо произнесла Фаррах, — это не твоя вина, а моя. Это все моя вина. Прости себя и передай это бремя ответственности мне. Если ты хочешь злиться на меня еще десять лет, то пусть так и будет, только пообещай мне, что ты перестанешь в чем-либо обвинять себя. Ты перестанешь наказывать себя за то, что не можешь контролировать. Это я сделала выбор, переспав с ним. Я приняла решение, солгать тебе о нем, я придумала вымышленного отца и дала тебе ложные надежды. Ты не сделала ничего плохого. Твой отец сделал. Я сделал, но не ты.

— Ты молода и красива, и тебе не нужно прятать темные секреты. У тебя вся жизнь впереди. Ты можешь делать все, что угодно, и я бы не хотела ничего больше кроме как помочь тебе, и наблюдать, как ты достигнешь всего.

— Мама, — заплакала Лондон. — Я была так несправедлива к тебе. Все эти годы я так старалась ненавидеть тебя, я была такой эгоисткой и упертой до одури. Ты совершала ошибку, но ты делала все из-за любви… любви к своему народу и ко мне.

Лондон и мать плакала, выплакивая все накопившиеся слезы за десятилетие. Но когда они закончили, Лондон согласилась встретиться с матерью, и она поняла глубоко в сердце, что это всего лишь первый шаг на длинном пути возвращения к себе собой, к той, кем она могла бы стать.


Дерек не видел Лондон два дня и сходил по ней с ума. У него болела голова, ныла грудь, а его член целый чертовый день был в полустоячем положении. У него никогда не было женщины, которая могла бы заставить его член встать одними своими смс-ками. Но ему пришлось потушить столько пожаров, пытаясь восполнить внезапный уход его секретарши, что у него почти не осталось времени для сна, не говоря о том, чтобы поехать домой. Он провел две ночи в офисе на диване, и сегодня точно собирался поехать домой к Лондон, потому что у него закончилась чистая одежда, которую он держал на крайний случай в офисе.

Тиг закончил переговоры с адвокатом Мелвилла и подготовил совместный пресс-релиз. Мелвилл согласился подождать неделю, прежде чем объявит своего нового консультанта по предвыборной кампании, но Дереку было на это наплевать, он точно знал, что без него Мелвилл никогда не получит пост в Белом доме. Суета Мелвилла, чтобы остаться в гонке за президентское кресло, Дерека удивляла, хотя он и предполагал, что сенатор сможет продержаться не больше, чем пару месяцев.

Но это не повлияло на решение Дерека узнать, кто стоит за уничтожением его репутации и покушением на жизнь Мелвилла, и он ждал Джеффа с информацией, которую тот почерпнул из своих контактов.

— Мистер Эмброуз? — голос его временной секретарши был таким гнусавым, что вызывал дрожь во всем теле.

— Да?

— Мистер Ди-бе-бабла хочет вас видеть.

Боже, как он скучал по Рене. Если бы он мог снова поговорить с ней или с Маркусом, он даже был готов удвоить ее зарплату. Черт, он бы даже позволил ей трахаться со своим братом в приемной поле пяти часов вечера, если им так хочется.

— Пожалуйста, пригласите его, — произнес Дерек, подойдя к бару и доставая две бутылки воды. Если бы пришел Тиг, он бы достал скотч, но Джефф был военным, и на работе он не пил.

— Кто это у тебя в приемной? — спросил Джефф, входя в кабинет.

Дерек закатил глаза.

— Прислали из агентства.

— А где Рене?

— Не спрашивай.

Джефф пожал плечами.

— Она мне больше нравилась.

— Как и мне, — пробормотал Дерек.

Они сели — Дерек за свой стол, Джефф опустился в кресло напротив.

— У меня есть информация, но сомневаюсь, что она тебе понравится.

Дерек провел рукой по волосам.

— Мне не нравится все, что происходит последние недели. Так почему сегодня должно быть что-то по-другому?

Джефф понимающе кивнул, его карие глаза смотрели на него по-доброму, но при этом были совершенно серьезными.

— Начну с хорошей новости. Видео жены Ника Паттерсона и Уильямса уничтожены.

Дерек с облегчением вздохнул.

— Спасибо. Тиг вчера аннулировал контракт, и Уильямс теперь не совладелец и не имеет доступ к счетам Ника. Ник свободен и чист, как и его жена. Она совершила огромную ошибку, но не заслужила всего это.

— Согласен. А теперь другие новости. Уильямс сказал, могу добавить, под существенным давлением, что он не причастен к утечке информации о Лондон и Мелвилле. Он сказал, что вообще не знал о романе, пока это не появилось во всех новостях. Он, имеет предположение, кто стоит за этим.

Дерек фыркнул.

— Не уверен, что я доверяю его словам, поскольку у меня нет к нему никакого доверия.

— Думаю, когда я тебе сообщу, ты пересмотришь свое мнение. Видишь ли, Уильямс рыл под Мелвилла по просьбе сенатора Донован, мы так изначально и думали. Донован подумывал баллотироваться на пост президента. То, что нарыла его группа, там не было ни слова о Лондон и Мелвилле, но там было кое-что другое… кто-то тоже интересовался Мелвиллом.

Пульс Дерека ускорился.

— Кто?

Джефф сделал паузу, приподняв одну бровь.

— Уинстон Вандермеер.



— Ммм, — застонала Лондон. — Это так восхитительно.

Дерек продолжал втирать шампунь в ее волосы. Она с усилием терлась о его бедра в экстазе, он хмыкнул.

— Если бы я знал, что ты готова кончить, когда тебе моют волосы, я бы воспользовался этим раньше, — пошутил он.

Она еще сильнее вжалась в его жесткий член, зажатый между их телами, сидя лицом к нему в огромной ванне.