Привезенные Борисом Ильичем подарки были просто великолепны. Своему брату он привез костюм, Анне Михеевне платье, Инне сумочку, Леле туфли, а Тёме целый набор школьных принадлежностей в портфельчике из натуральной кожи, с которым он еще долго фасонил перед одноклассниками.

* * *

В то время как в Европе и Африке шла война и лилась кровь, советская страна жила мирной и счастливой жизнью. В печати и по радио сообщалось о все новых рекордах тружеников и спортсменов, о блестящих достижениях науки и техники, о расцвете культуры и искусства народов СССР.

Проводились всесоюзные конкурсы лучших мастеров-исполнителей и фестивали детского творчества.

Жизнь шестиклассника Тёмы была насыщена до предела. Он и так после уроков продолжал учиться музыке и регулярно ходил в гимнастическую секцию спортшколы. А тут еще поступил в драматическую студию при городском Доме пионеров, и ему сразу дали одну из глазных ролей в спектакле «Золотой ключик». Тёма должен был играть грустного, влюбленного Пьеро. И если музыкой он занимался из-под палки, а гимнастикой — сознательно, ибо готовил себя к дальним путешествиям, то театр стал для него истинным увлечением.

Тёме здесь все было интересно: и читки, и занятия танцами, и репетиции на сцене. Но настоящий, волшебный праздник наступил, когда сшили костюмы и начались представления. Здесь, в театральной студии, он впервые испытал подлинное сексуальное влечение. Объектом его пламенной страсти стала «звезда» спектакля Зиночка Коптева, исполнявшая роль Мальвины.

Зиночка была стройной девочкой, на два года старше Тёмы, с полностью сформировавшейся девичьей фигуркой. Это была настоящая Мальвина — с белокурыми, как у куклы, локонами, румяными щечками и большими голубыми глазами. На худенького грустного Пьеро она почти не обращала внимания, зато с более старшими Костей — Буратино и Павликом — Арлекином откровенно кокетничала и, как шептались в кружке, многое им позволяла.

Может быть, и успех Тёмы в роли Пьеро объяснялся тем, что в спектакле тот был безнадежно влюбленным в Мальвину, и поэтому его игра выглядела очень искренней и правдивой. По ходу пьесы Пьеро должен был обнимать Мальвину, жарко признаваясь в любви, и всякий раз, будь то на репетициях или на сцене, Тёма ощущал, как у него жжет внизу живота и набухает ширинка. Очевидно, Зина тоже заметила то, что с ним происходит, и как-то на репетиции сильно покраснев, тихо сказала: «А я вижу, что ты уже большой мальчик».

Это прозвучало многообещающе, и Тёма даже стал надеяться на исполнение своего страстного желания, но дальнейшее неприглядное поведение его пассии все разрушило. Сначала из-за нее подрались Костя с Павликом. Это случилось перед самым спектаклем, и вышел скандал, так как у Кости — Буратино был разбит нос и долго не могли остановить кровь. А когда староста группы стала стыдить Арлекина, тот открыл причину драки.

— Это во всем Зинка виновата! Позвала меня в гримерку, а когда пришел, то застал их с Костей без штанов, — процедил сквозь зубы Павлик, бросив злой взгляд на соперника. — Она сказала, что он взял ее силой, вот я ему и вложил ума!

— Ну как тебе Зина не стыдно? — обрушилась на нее староста Валя, которая играла черепаху Тортилу. — Как ты себя ведешь? За это можем тебя и исключить!

— Ты на меня не цыкай, а то пукну, — грубо огрызнулась Зина. — Ишь, угрожает. Давай исключай! А Мальвину, — нагло усмехнулась, — ты, что ли, уродина, играть будешь?

Такой вульгарной Тёма ее даже представить себе не мог. Ему и до этого не нравились в ней грубость и цинизм. Разговоры о ее распущенности тоже не доставляли удовольствия, хоть и повышали любопытство. Тёме даже смотреть на нее стало противно, и, конечно, в дальнейшем это сказалось на его игре. Правда, вскоре они стали репетировать новую пьесу, где ему снова поручили одну из главных ролей, а для Зины в том спектакле роли не нашлось.

* * *

Безмятежное спокойствие, воцарившееся в советском обществе, кончилось, когда германские войска, обойдя «линию Мажино», прорвались вглубь Франции и ее армия бесславно капитулировала. Немцы и итальянцы повсюду одерживали победы и, ободренные их успехами, подняли голову японцы, внезапно напав на американцев в Пирл-Харборе и вынудив вступить в войну США. Оккупировав север французской территории и установив на юге страны послушный режим маршала Петена, Гитлер начал переброску войск и техники к границам СССР.

Логика подсказывала, что упоенные своими успехами немцы собираются напасть и с ходу разгромить Красную Армию так же, как они это сделали с войсками союзников, чтобы окончательно расчистить путь к достижению своей цели: мировому господству. И хотя в прочность добрососедства с фашистами никто не верил, все же казалось невероятным, что они могут вот так, запросто, нарушить договор и начать войну.

— Неужели Гитлер посмеет бессовестно, в нарушение подписанного им же самим договора, напасть на СССР, — обеспокоенно спросила Анна Михеевна у мужа перед его уходом на работу.

— Еще как посмеет! По фашистской идеологии можно быть свободным от морали, — убежденно ответил Сергей Ильич, завязывая галстук. — А сил у него после разгрома французов стало намного больше. Теперь, считай, промышленность всей Европы будет работать на нужды германской армии.

— Тогда непонятна беспечность нашего правительства. Оно продолжает верить Гитлеру и выполнять условия договора, еще больше усиливая мощь Германии в то время, как та собирается на нас напасть!

— Ошибаешься, Анечка! Думаешь, наверху не знают, что немцы к нашей границе перебрасывают отборные войска? Сталин достаточно мудр, чтобы разгадать фальшивую игру и тайные замыслы фюрера!

— Но почему же тогда он не принимает экстренных мер?

— Я уверен, что это делается для видимости — чтобы обмануть Гитлера и не ускорить его нападение, — высказал предположение Сергей Ильич. — На самом же деле ведется огромная работа по повышению нашей обороноспособности и усилению Красной Армии. По сути, идет ее перевооружение. Во время моей командировки на Урал я только и слышал о новых видах оружия и танков, которые скоро будут выпускать тамошние заводы. Так что нам нужно любой ценой выиграть время. Хотя бы еще парочку лет.

Сергей Ильич, как всегда, верно оценил обстановку. Это подтвердил и вернувшийся из длительной командировки Борис. В этот раз он был на Украине и привез много фруктов.

— Мы там просто пупок надрываем, ускоренно возводя мощные укрепления на всем протяжении новой государственной границы, — по секрету поведал родным Борис Ильич. — Строим на совесть. — Помолчал, словно решая, стоит ли говорить и все же добавил: — Но чтобы все закончить, нам нужен по меньшей мере еще год. А немцев это, похоже, не устраивает! На границу прибывают все новые и новые войска. Особенно много танков. Ведут себя вызывающе, устраивают провокации.

— А почему наши не могут дать им по зубам? Тем, кто лезет? — возмутился Тёма. — Разве у нас там мало своих войск и танков?

— Сталин строжайше запретил отвечать на провокации! — серьезно, как взрослому, ответил ему Борис Ильич. — Ведь они того и добиваются. Чтобы был предлог нарушить договор. Но мы еще не готовы отразить их нападение, хотя на западную границу стянуты все наши кадровые войска, исключая лишь те, что охраняют Дальний Восток.

— Значит, Боря, ты думаешь: мы не выдержим удара фашистской военной машины в случае нападения? — обеспокоенно спросил брата Сергей Ильич. — Неужто наша армия так слаба?

— Не выдержим, Сережа! Это объективно, — с кислой миной ответил военный инженер. — Войск там у нас хватает, и по количеству танков и самолетов вряд ли мы им уступаем. Но качество нашей техники хуже и, главное, укрепления на границе не готовы, чтобы их сдержать, пока не перевооружим армию.

— А как же наши мощные укрепления, построенные вдоль старой границы? — горячо возразил ему Сергей Ильич. — Уж они-то способны задержать фашистов!

— Были способны, а теперь нет! — хмуро объяснил ему брат. — Для ускорения строительства новых с них снято все тяжелое вооружение и переброшено на западную границу. Оно еще только монтируется.

— Но почему так сделали? Оно же устарелое, и выходит, что теперь старые укрепления беззащитны! — возмутился Сергей Ильич. — Ты не находишь, что тут пахнет предательством?

— Скорее, глупостью и самонадеянностью, — угрюмо бросил младший брат. — Хотя, конечно, все может быть.

* * *

Как ни старалось советское правительство демонстрировать Гитлеру свою лояльность, делая вид, что не замечает откровенных провокаций фашистов на границе и их ускоренной подготовки к нападению на СССР, настроение в прессе и обществе явно изменилось в пользу антигерманской коалиции. Это было видно по сочувственным в отношении англо-американцев комментариям к публикуемым сводкам военных действий, старающимся всячески затушевать успехи немецкого оружия.

Одновременно на экранах появилось много фильмов, призванных усилить симпатии к Англии и Америке, представлявшихся ранее как оплот мирового капитализма и ярых врагов Советского Союза. С огромным успехом прошла демонстрация таких замечательных фильмов, как «Леди Гамильтон» и «Большой вальс», шедевров Чарли Чаплина «Огни большого города» и «Новые времена».

Судя по всему, перед лицом фашистской агрессии Сталин решил подготовить почву для будущего альянса с западными союзниками. Видимо, уже тогда им было задумано создание антигитлеровской коалиции, способной сломать хребет германской военной машине и добиться трудной победы во Второй мировой бойне.

Вместе с тем предполагаемые союзники терпели поражения на всех театрах военных действий. В Северной Африке генерал Роммель продолжал успешно отвоевывать у англичан все новые территории, а японцы теснили американцев на островах Тихого океана и в Юго-Восточной Азии. Похоже было на то, что СССР, в случае внезапного нападения Гитлера, рассчитывать на их помощь бесполезно.

В газетах и по радио непрерывно сообщалось о новых достижениях советской науки и военной техники, о создании таких образцов грозного оружия, которые значительно превосходят то, чем располагает противник. Но, как доносила разведка, Гитлера это не остановило, и германским штабом не только был разработан «план Барбаросса» нападения на СССР, но и определены его сроки.

Об этом поступали сообщения от агентов советской разведки за рубежом и от солдат-перебежчиков, бывших антифашистов, так как во многих армейских частях, дислоцированных вдоль западной границы, уже были получены тайные инструкции о начале военных действий. Но Сталин все еще надеялся удержать немцев от нападения, хотя отдал приказ о приведении Красной Армии в боевую готовность и держал эти сведения в тайне.

Однако правильно гласит поговорка, что «шила в мешке не утаишь». Слухи об этом все же просочились: в армию были призваны резервисты, и в обществе царило тревожное настроение. Лето сорокового года запомнилось Тёме бесконечными пересудами о том, нападут ли немцы и когда, а также прогнозами, что случится потом. Причем под влиянием бодрых реляций об успешных реформах в армии, оснащении ее новым автоматическим оружием и сверхмощной техникой эти прогнозы были оптимистическими, и все сходились на том, что враг будет быстро разбит.

Действительно, с назначением наркомом обороны маршала Тимошенко вместо «луганского слесаря» Ворошилова, Красная Армия заметно преобразилась. Изменилась не только форма одежды, но была введена жесткая дисциплина, и в руках солдат вместо устаревших винтовок появились автоматы. Муссировались также слухи о создании нового сверхмощного оружия — передвижных ракетных установок залпового огня. В общем, паники нигде не наблюдалось, и особенно бодрые настроения царили среди молодежи, которую комсомол призывал быть готовой встать в первые ряды защитников Родины.

Отвечая на этот призыв, многие комсомольцы активно занимались спортом и обучались военным специальностям в кружках общества содействия армии и флоту. Наиболее популярны были стрелковые кружки, автошколы и аэроклубы. По возрасту Тёму никуда не принимали, но ему помог приобщиться к военной подготовке старшеклассник Марк Горкин, который ухаживал за его сестрой Лелей.

* * *

Марк учился с Лелей в одном классе и был школьной знаменитостью.

Он был высок, строен и чертовски красив. Черноглазый, с волнистыми, блестящими как вороново крыло, волосами, он очень походил на артиста Дружникова. Чемпион по гимнастике, он отлично учился и руководил комитетом комсомола школы. В общем, это был кумир всех окрестных мальчишек. Обладая большой физической силой, любил покрасоваться перед «хиляками», поигрывая рельефными мускулами.

Тёме Марк очень нравился, но еще больше, по-видимому, он нравился Леле, так как они были почти неразлучны.