Когда вход в бомбоубежище наконец очистили от обломков, — стали выводить и выносить пострадавших. Жертв было очень много: тяжелая фугасная бомба прошила все этажи и разбила бетонное перекрытие подвала. Санитарные машины не успевали увозить раненых. Мертвых укладывали тут же, у входа, на брезент. В воздухе стоял сплошной женский плач — к тому же уцелевшие жильцы остались без крова.

Вернувшись домой, Тёма узнал, что такая же бомба разрушила еще один большой, и самый красивый, дом на Чистопрудном бульваре, там жили его тетя Инна с бабушкой Верой Осиповной. Об этом ему сообщила взволнованная Леля.

— От дома остались одни руины! Вся проезжая часть и трамвайные пути засыпаны обломками, — рассказала она брату. — Сосед, Нил Федотыч, шел из своего ресторана и видел это своими глазами.

— А мама где? Почему ты одна? — забеспокоился Тёма.

— Мама очень испугалась за тетю Инну и бабушку, — объяснила Леля. — Сразу побежала узнать, что с ними.

— Да чего ихнему дому сделается? — пожал плечами Тёма. — Он ведь стоит далеко, в глубине двора.

— Ты что — дурак? — покосилась на него Леля. — Мама не за дом испугалась, а за них самих! Их бомбоубежище как раз под тем домом, в который попала бомба.


Когда вернулась домой Анна Михеевна, все прояснилось.

— Слава Богу, на этот раз с ними ничего не случилось, — переведя дыхание от быстрой ходьбы, сообщила она детям. — Бабушка Вера приболела, и тетя Инна, побоявшись оставить ее одну, не пошла в бомбоубежище. Оттуда все еще вытаскивают людей. — Анна Михеевна устало опустилась на стул. — Боюсь, что жизнь Инночки и мамы теперь будет в опасности при каждом воздушном налете!

— Это почему же? — удивился Тёма. — И в наш дом может попасть бомба.

— Все может быть, — согласилась Анна Михеевна, — но их положение намного хуже нашего. — И терпеливо пояснила: — Инночка уверена, что целью бомбежки была зенитная батарея, что расположена у станции метро. А бомбы попали в окрестные дома из-за неточности немцев.

— Тогда, может, будет лучше, — предложила Леля, — если тетя Инна с бабушкой поживут у нас?

— Я пробовала их уговорить, — огорченно ответила Анна Михеевна. — Инночка, конечно, за, но мама — ни в какую! Ей, как всякому старому человеку, неохота двигаться с насиженного места. И она рассуждает так: двум смертям не бывать, а одной не миновать!

* * *

При первых же бомбежках в городе заговорили о «пятой колонне». И до этого ходило много слухов о предательстве и немецких лазутчиках в нашем тылу. Говорили, что из-за них остались без горючего самолеты на прифронтовых аэродромах и много боевой техники оказалось неисправной в первые дни войны. Переодетые в нашу военную форму диверсанты распространяли дезинформацию, нарушали связь и наносили коварные удары в спину войскам.

Вскоре стало известно, что в предательстве обвинили многих высших офицеров Красной Армии, ответственных за поражение в первые месяцы войны. По приказу Сталина был расстрелян даже генерал Павлов, командующий фронтом. Казнили на месте всех, кто сеял панику и бежал, не оказывая сопротивления врагу. Шли массовые аресты, в Сибирь ссылали местных жителей, подозреваемых в ожидании прихода немцев.

Много вражеских лазутчиков обнаружилось и в Москве. Во время ночных налетов они фонариками с земли сигналили немецким бомбардировщикам. Маскировавшиеся под мирных жителей предатели подавали свои сигналы большей частью из окон и крыш домов. Контрразведчики и милиция при поддержке населения устраивали за ними настоящую охоту и, поймав, нередко производили расправу прямо на месте.

Чтобы выстоять и добиться перелома в ходе войны, требовалось срочно укрепить тыл, обеспечив единый патриотический подъем и непримиримое отношение к врагу. А в стране после тяжелой Гражданской войны и жестоких массовых репрессий было слишком много недовольных коммунистическим режимом, втайне мечтавших о его свержении. Тогда-то и была развернута кампания по ликвидации «пятой колонны».

Тёма знал, что такое название дали тайным врагам республиканской власти в Мадриде, которые при осаде столицы Испании мятежниками генерала Франко вели подрывную работу в городе, в тылу правительственных войск. Мятежники наступали четырьмя колоннами. Поэтому их тайных пособников в столице прозвали «пятой колонной». С тех пор так стали называть всех внутренних сторонников противника.

Повсеместная пропаганда и многочисленные аресты предателей сделали свое дело. Многие стали смотреть на тех, кто ругал власть и тем более сочувствовал фашистам как на «пятую колонну».

Для полной ликвидации «пятой колонны» и укрепления тыла Сталиным принимались беспрецедентные меры. Так, заподозрив в симпатиях и пособничестве Гитлеру, он принял решение о выселении всех немцев Поволжья в голые степи Западной Сибири и Казахстана. Народу объявили, что в их столице — городе Энгельсе раскрыт тайный шпионский центр, который должен был помочь фашистам одержать победу над Советским Союзом.

На землях Поволжья немецких колонистов поселила еще Екатерина Великая. За прошедшие столетия они обрусели, стали законопослушными гражданами России, создавшими образцовые хозяйства и показывающими пример честного, добросовестного труда. В отличие от других сельских областей, немцы в своей республике жили богато, благоустроенно и, похоже, никакого тяготения к своей исторической родине не испытывали.

Их в одночасье заставили бросить свои дома и хозяйства, посадили в эшелоны и вывезли в совершенно необжитые места. Только потому, что они были этническими немцами! Эта трагедия, происшедшая в самом начале войны, несмотря на все более разгоравшуюся в народе ненависть к вероломно напавшей фашистской Германии, потрясла многих. Тёма слышал, как мать, боязливо понизив голос, разговаривала с Инной:

— То, что сейчас происходит в Поволжье, — просто ужасно! Мне рассказала наша преподавательница немецкого. Она родом оттуда, и у нее тоже большие неприятности. Люди теряют все, что нажито тяжелым трудом нескольких поколений. Они освоили дикую заволжскую степь, создали там цветущий край, а сейчас их выгнали, и все надо начинать сначала.

— А чего им не жилось спокойно? Зачем решили помочь Гитлеру? — непримиримо возразила Инна. — Вдруг вспомнили, что они тоже немцы? Я считаю это подлой изменой приютившей их стране!

Активная комсомолка, она уже подала заявление о приеме в партию и полностью одобряла суровые меры, применяемые к предателям родины.

— И ты веришь, что все они, как один, сочувствуют Гитлеру? — ахнула Анна Михеевна. — Наша немка Берта говорит, что в массе своей они любят Россию, и Германия им ни к чему.

— Но ты же знаешь, что там раскрыли целое шпионское гнездо, — не сдавалась Инна. — Они всячески помогали Гитлеру и готовились нанести нам удар в спину!

— Ну и что? Разве у нас мало своих предателей? Вот их бы и покарали! А зачем же так жестоко наказывать всех подряд? Нельзя огульно обвинять целый народ!

Инна испуганно взглянула на Тёму, который внимательно их слушал, лежа на диване и делая вид, что читает книжку.

— И вот что, Анечка, поменьше болтай! — строго предупредила она сестру. — Не вздумай обсуждать это на работе, особенно с Бертой. Не то сама пострадаешь — и за дело! Сейчас в тяжелое для всех время правительству нужна единодушная поддержка народа.

— Можешь не беспокоиться, на работе это больше обсуждать не придется, — успокоила ее Анна Михеевна. — Бедную Берточку тоже выселяют в Сибирь. Она приходила к нам проститься.

* * *

Неожиданно для всех жильцов их коммунальной квартиры оказалось, что высылают из Москвы, как немку, и соседку Самойлову. Несчастная Марта не имела никакого отношения к республике Поволжья и вообще не считала себя относящейся к германской расе, так как еще ее дед по приезде в Россию принял вместе со всей семьей православную веру. Тем не менее его сын женился на баронессе из курляндских немцев, и в паспорте Марты значилась роковая национальность.

Какие только пороги не обивал Георгий Иванович Самойлов, чтобы доказать лояльность своей жены, в каких только высоких кабинетах не побывал. Но все было бесполезно. Никакие связи не помогли.

— И чего тебя угораздило жениться на немке? — ему всюду сочувствовали, но отказывали. — К сожалению, ничем не можем помочь, тем более с таким неподходящим отчеством — Адольфовна. Строгий приказ!

В конце концов он добился разрешения отправить ее в Омск, где жила семья его брата. Собираясь в тот дальний путь, как на каторгу, соседка каждый день приходила к Анне Михеевне жаловаться на немилость судьбы и лить слезы. Отзывчивая и добрая, мать терпеливо ее выслушивала и всегда находила слова утешения. Она с самого начала симпатизировала веселой и компанейской Марте, хотя и не одобряла ее слишком легкого поведения.

Отъезд любвеобильной соседки надолго запомнился Тёме еще и потому, что сорвал его сексуальные мечты, которые были близки к осуществлению. За последний год он заметно вырос и возмужал. У него даже стали пробиваться усики. Все сильнее его стали одолевать эротические фантазии, но осуществить их на практике ему не хватало смелости. Перед знакомыми девочками Тёма робел, и единственной женщиной, которая казалась доступной, как раз была Марта.

Соседка обладала таким пылким темпераментом, что не могла отказать никому из претендентов, чему Тёма не раз был свидетелем. Несмотря на очень большую разницу в возрасте, он в последнее время часто ловил на себе ее по-женски оценивающий взгляд. И, не имея еще никакого любовного опыта, он при виде Марты сгорал от желания хоть разок испытать то, о чем так сладко мечталось.

В тот день Тёма вернулся домой перед обедом. Он очень проголодался и, не найдя мать в комнате, пошел на кухню. Анна Михеевна готовила на керосинке борщ. Увидев сына, обрадовалась:

— Хорошо, что заглянул! У меня соль кончилась. Сходи к Марточке, попроси! Она — хозяйка, не то, что я. У нее все есть. Жаль, что уезжает!

Тёма незамедлительно отправился исполнять ее указание и, вежливо стукнув в дверь к соседке, вошел в первую комнату, служившую гостиной. Из спальни вышла заспанная Марта в цветастом халатике, наброшенном на голое тело. Увидев юного соседа, она лениво потянулась так, что халат распахнулся, и, глядя на Тёму маслеными глазками, кокетливо улыбнулась:

— Ага! Это ты, молодой человек? Ну, и чего тебе от меня надобно? Может, попрощаться зашел? А я… отдыхаю вот…

Поручение матери тут же вылетело из головы. Тело покрылось липким потом. Он молча стоял, не отрывая горящего взгляда от полной груди Марты с острыми сосками.

— Что, малыш, очень хочется попробовать? — даже не думая запахнуть халат, хриплым шепотом произнесла Марта, приблизившись к нему вплотную. — А женилка у тебя уже выросла?

Тёма от смущения и враз завладевшего им страстного желания лишь молча сопел. Ростом он уже был выше Марты, и у него так оттопырились брюки, что она, бросив на них смеющийся взгляд, протянула руку и, бесстыдно пощупав ширинку, возбужденно предложила:

— Мы можем сейчас это проверить. Ты хочешь?

Не дожидаясь ответа, Марта увлекла Тёму в спальню. Там она подвела его к кровати, проворно расстегнула брюки и, обняв, повалилась на спину, увлекая за собой. Тёма попытался действовать самостоятельно, но у него ничего не получалось.

— Да ты, я вижу, совсем еще несмысленыш, — ласково прошептала Марта. — Погоди, не спеши! Я тебе помогу.

Очень нежно своими руками она заправила в себя его вздыбленную плоть, и, двинувшись вглубь, в вожделенные жаркие недра, Тёма впервые ощутил, какое волшебное наслаждение дает обладание женщиной. Однако счастье это длилось недолго. Голос Анны Михеевны за дверью спросил:

— Марточка, Тёма у тебя? Я несу борщ, а он у меня недосолен.

Тёму как ветром сдуло с Марты. Весь его любовный пыл сразу погас. Он поспешно натянул брюки и смущенно пробормотал:

— Она меня к тебе за солью послала.

— Ну, и чего ты так растерялся, дурашка? Матери испугался? — с недовольной миной бросила Марта, но поднялась и пошла доставать соль.

А провожая, уже со спокойным упреком сказала:

— Был бы ты повзрослей, так запер бы дверь и довел дело до конца. Уважил бы женщину. Да не тушуйся ты так. Ничего страшного. Попозже можем повторить!

Однако повторить им уже не пришлось. На следующий день Марта уехала, и вновь они увиделись лишь после окончания войны.

Глава 8

Родина-мать зовет

Несмотря на то, что в бой бросались все новые и новые силы, линия фронта неумолимо приближалась к Москве. Массированные налеты фашистской авиации продолжались, и, хотя враг был еще далеко, столица, отбивая атаки с воздуха, стала готовиться также к обороне своих наземных рубежей и к жизни в осаде. Войскам был отдан приказ остановить немцев под Москвой.