Видя, что жена расстроена, он смягчился и решил «позолотить пилюлю».

— Ладно, Анечка! Не переживай, возьму дачный участок на станции Заветы Ильича. По правде сказать, районное начальство давно мне его предлагало, — и упрямо добавил: — Возьму, но строить до окончания войны ничего не буду. Только обнесу забором.

Анна Михеевна благодарно ему улыбнулась, полагая, что со временем сумеет развить свой успех. Однако надежды ее не оправдались. Сергея Ильича хватило только на то, чтобы юридически оформить получение земельного участка в пятнадцать соток рядом со станцией Заветы Ильича. Но он не поставил там даже забора, и в дальнейшем участок отдали кому-то другому.

* * *

Тёме исполнилось семнадцать, он ждал повестки из военкомата, уже были «на носу» выпускные экзамены. Дела шли споро, так как кругом царило приподнятое настроение. Радио каждый день сообщало о все новых победах русского оружия. Гремели салюты в честь взятия крупных городов. Военные успехи по-прежнему давались большой кровью, и госпиталь был переполнен ранеными, но это были уже не те подавленные неудачами и превосходством противника бойцы отступающей армии, а уверенные в себе воины, снова рвущиеся на фронт, чтобы добить врага.

— Наконец-то война научила наших генералов уму-разуму, выдвинула «талантливых командующих», — в один голос утверждали фронтовики и называли Рокоссовского, Толбухина, Говорова, Ватутина, Конева — новые, но уже прославленные имена советских полководцев.

— Не хуже немцев научились воевать: обходить их с флангов, брать в клещи и окружать, устраивая «котлы», — радостно открывали они секрет наших военных успехов. — Но этому способствует и то, что мы теперь превосходим их во всем: в танках, авиации и особенно в артиллерии. Залпы наших тяжелых орудий и «катюш» способны взломать любую оборону противника!

Они объясняли, какие отличные танки «Т-34», в чем превосходство новых истребителей Лавочкина, но больше всего хвалили артиллерию, называя ее не иначе как «богом войны». Рассказывали о взятии Варшавы, о прорыве блокады Ленинграда и освобождении Прибалтики. В нашей окончательной победе над гитлеровской Германией никто не сомневался, и все были уверены в том, что это — вопрос ближайшего времени.

Тёма справедливо полагал, что сдаст все экзамены на «отлично», однако получить аттестат с отличием ему не удалось из-за глупой оплошности. Прием экзаменов происходил в школе-десятилетке на Сходне. Сдача уже подходила к концу, и его дела шли как надо, когда на экзамене по истории произошла осечка. Это было обидно: историю он любил и хорошо знал.

А произошло вот что. До начала экзамена оставалось четверть часа, и Тёма с товарищами вышел покурить на крыльцо школы. Им сделала замечание проходящая мимо учительница, напомнив, что курить можно только в специально отведенных местах. И черт дернул его за язык ответить.

— Простите, но там, — кивнул Тёма на вход в школу, — можно курить только в туалете. Разве не лучше покурить на свежем воздухе?

— Вы здесь намусорите, — раздраженно ответила учительница. — А кто за вас убирать будет?

Тёме бы скромно промолчать, но черт не угомонился, и вместо этого он ей возразил:

— А где вы видите окурки? Вон же урна стоит. Мы туда и бросаем.

Учительница, смерив его недовольным взглядом, прошла в школу. И надо же такому случиться: она оказалась экзаменаторшей по истории! Тёма струхнул, и успокаивал себя тем, что знает свой любимый предмет «на зубок». Но хотя, как обычно, с блеском ответил на все вопросы, эта злыдня, немного поколебавшись, все же снизила ему итоговую отметку.

Для Тёмы это был удар, так как он привык считать себя отличником и впервые столкнулся с такой вопиющей несправедливостью. Но исправить это уже было нельзя. Некоторое время он еще попереживал, но перестал об этом думать, когда к соседу-стоматологу приехала погостить внучка Элла.

Эллочка сразу ему понравилась. Ей уже исполнилось четырнадцать, это была вполне сформировавшаяся девушка с хорошей фигуркой, вьющимися золотистыми волосами, вздернутым носиком и горячими карими глазками. Застенчивостью она не страдала и первой с ним познакомилась.

Папа Эллы погиб на фронте в первые дни войны. Он был кадровым военным, пограничником. А мать снова вышла замуж и у нее был медовый месяц.

— А меня к деду отправила. На каникулы. Чтобы не мешала «молодоженам», — насмешливо сказала Элла.

— Ситуация ясная. Маме не до тебя, — понимающе усмехнулся Тёма, а сам подумал: «А ведь девчонка — что надо! И кажется, в этом деле уже неплохо разбирается. Стоит ею заняться!»

С первой же их встречи он преисполнился самых радужных надежд, мечтая о близости и уверяя себя, что непременно этого добьется.

* * *

После сдачи экзаменов у Тёмы появилось больше свободного времени, и все оно было посвящено его новому увлечению — Эллочке и старой любви к сбору грибов. Собирать грибы пристрастился еще с дачных времен. Оказалось, что Элла тоже любит «тихую охоту». Поэтому, как только пошли грибы, если позволяла погода, они стали по утрам ходить в лес и возвращались с полными корзинами.

Леса в Пушкине изобиловали грибами. Далеко ходить за ними не требовалось. Грибы, среди которых попадалось много белых, росли и на территории госпиталя, но лес был кругом и там искать было интереснее. Тёма с Эллой особенно любили лазать через дырку в ограде на нехоженый участок леса, занимаемый какой-то секретной спецслужбой морского флота.

— И что здесь делают моряки? — удивлялась Элла.

— Наверное, готовят каких-нибудь шпионов и диверсантов, — высказал предположение Тёма.

— А как же это можно без моря? — усомнилась Элла. — Они ведь должны будут действовать под водой.

— Может, у них тут есть специальный бассейн, — дал волю фантазии Тёма. — Да и не нашего ума это дело, — заключил он. — Хорошо еще, что никто из них по лесу не шатается.

Иногда они присаживались отдохнуть или перебрать грибы. Эллочка охотно и горячо целовалась, прижимаясь к нему всем телом, но дальше этого не шла. А когда однажды ему удалось подмять ее под себя, дрожа от возбуждения, она вырвалась и жалобно призналась:

— Нет, не могу, Тёмочка, хоть и очень хочу! Ты ведь на мне не женишься?

— А почему это надо жениться? — пробормотал он, тяжело дыша и не скрывая разочарования. — Нас ведь и не зарегистрируют, как несовершеннолетних.

— Значит, и делать этого сейчас нельзя, — убежденно сказала Элла. — Может, мы больше с тобой не увидимся и у меня будет другой муж. Как же я тогда посмотрю ему в глаза?

— Выходит… ты это… никогда не пробовала? — смущенно спросил Тёма. — А я… думал…

— Почему ты так думал? У меня, по-твоему, такой вид?

— Да нет, что ты! — замотал головой Тёма. — Просто ты, ну… такая бойкая, что ли.

Близости Эллы он больше не добивался, так как считал, что «портить» девчонок подло, для этого хватает и бывалых женщин. Примириться с неудачей помогло и то, что как комсомольца его снова привлекли для содействия милиции в поимке дезертиров, которых в районе Пушкина вполне хватало. До осени у него было несколько дежурств, но одно запомнилось на всю жизнь.

В тот раз, собрав их бригаду, капитан милиции сообщил:

— Сегодня ночью вам предстоит участвовать в засаде на дезертира, который пойдет убивать начальника госпиталя Наумова. Он будет один или с напарником, а сопровождать будет его краля-блондинка, медсестра.

Услыхав фамилию отца, Тёма обомлел, и дальше слова капитана долетали до него, как сквозь вату. А тот продолжал:

— Медсестра была поймана на краже лекарств, и Наумов ее уволил. Дезертир потребовал взять обратно, пригрозив «замочить», но ему было отказано.

— А как узнали, что сегодня они пойдут на дело? — спросил лейтенант, командир их бригады.

— Часовой у склада моряков сообщил. С ним дезертир корешился, водку распивал. Патроны просил к пистолету, и тот ему их дал, — с усмешкой ответил капитан.

— Зачем? — непроизвольно вырвалось у Тёмы.

— Для того, чтобы не спугнуть и все узнать, — серьезно ответил капитан. — Часовой этот — не простой солдат, а офицер СМЕРШа. Они на всех складах с оружием расставлены. Ты, Наумов, не волнуйся, — усмехнулся он. — Мы их по дороге возьмем, не дадим убить твоего батьку.

Бандитов задержали во втором часу ночи за полкилометра от госпиталя на шоссе у военно-морской части. Без единого выстрела. Засада расположилась по обе стороны шоссе, спрятавшись за кустами на опушке леса. Ждали больше часа и продрогли, пока не увидели идущую по дороге троицу. Как только она поравнялась с засадой, по условному знаку все с диким криком выскочили. От неожиданности или с перепугу бандиты даже не пытались оказать сопротивления.

* * *

Тёму в армию не призвали. После экзаменов всех ребят из их группы автоматически перевели с подготовительного отделения на первый курс МАИ. Он попал на самолетостроительный факультет и уже приступил к занятиям, когда его отец неожиданно получил письмо от Батурина. В нем Иван Гаврилович писал:

Уважаемый Сергей Ильич! Я и все сослуживцы по госпиталю 3405 низко тебе кланяемся и шлем свой фронтовой привет! Надеюсь, что ты жив-здоров и, как всегда, бодр и энергичен. Если все еще на меня обижаешься, то напрасно! Я ведь очень уважал и ценил тебя как работника. В рекомендации не отказал, а лишь попросил немного повременить, для большей уверенности. А ты полез в бутылку.

Теперь жалею, что тогда перестраховался, потому что нельзя было с тобой расставаться. В интересах дела, которое превыше всего! Новый начальник оказался редкостным говнюком. Не только ленивым и чрезмерно пьющим, но еще и нечистым на руку. В общем, его от нас убрали, я его временно замещаю, и все вспоминают тебя. Лучшего начальника нам не надо.

Приезжай, дорогой Сергей Ильич! Мы все тебя об этом просим. Если согласишься, добьемся твоего перевода. Я сожалею, что тогда между нами пробежала черная кошка, и признаю, что был не прав. На расстоянии все лучше оцениваешь. Не сомневайся, теперь мы тебя без проволочек примем в партию.

В общем, мы тебя ждем! Передай мой привет супруге, детям и поцелуй за меня маленькую Викочку.

Твой замполит Иван Батурин.

P.S. Сейчас госпиталь находится в селе Брюховичи. Это очень красивое место в окрестностях Львова. Для тебя и семьи приготовлена удобная вилла рядом с госпиталем, в местечке Лончики.

Получив письмо, Сергей Ильич затосковал. Он предвидел, что скажет на это его жена. Так оно и вышло.

— Разве нам здесь плохо? От добра добра не ищут! — Она наотрез отказалась ехать во Львов. — И Тёмочке надо учиться. С кем мы его оставим?

Однако Сергей Ильич не смог «наступить на горло собственной песне» и отказаться от реальной возможности снова стать членом партии. И он решился. Ничего не сказав, телеграфировал Батурину о своем согласии и, только когда сообщили, что должен явиться за новым назначением, объявил об этом жене.

— Анечка! Надеюсь, ты меня поймешь и простишь, — сказал ей тихо Сергей Ильич, виновато отводя глаза. — Я назначен во Львов. Если не захотите поехать, оставайтесь. Приложу все силы, чтобы вы здесь не нуждались.

Сергей Ильич замолчал, готовясь к скандалу, но Анна Михеевна была умным и сердечным человеком. Осознав, что ничего не изменишь, и, понимая причину, побудившую мужа принять такое решение, спокойно сказала:

— Ну что ж. Значит, так тому и быть. Да и тебя, — с усмешкой взглянула на мужа, — нельзя отпускать одного. А то опять в партию не примут, — и озабоченно добавила: — Вот только Тёмочке очень трудно придется здесь одному. Но что делать? Будем посылать ему продукты и попросим Диму присмотреть за ним и помочь, если понадобится. Он еще не женился?

— Нет, вроде бы, — повеселев, ответил Сергей Ильич. — Только еще собирается.

— А баба Ада не может пожить в Москве с Темой? — с надеждой посмотрела на мужа Анна Михеевна.

— Исключено, — покачал головой Сергей Ильич. — Сама знаешь, как мама религиозна. Она никуда не поедет от своих старух. Так что, Анечка, давай собираться! А наш сын уже большой и не пропадет.

Через несколько дней Тёма остался совершенно один в пустой московской квартире на Покровке, если не считать «божьего одуванчика» — Дуняши.

Глава 12

Великая победа

Тёме запомнилась эта осень тем, что он постоянно хотел есть. Продукты, которые оставила мать, быстро кончились. Наверное, потому, что Дуняша, взявшаяся готовить ему завтраки, использовала их также и для себя. Вспомнив, что одной из причин смерти бабушки Веры было плохое питание, Тёма даже заподозрил, что она голодала не столько из-за тоски по дочери Инне, сколько вследствие того, что ее объедала соседка. Но, как говорится: не пойман — не вор.