— Попал к партизанам случайно, потому как деваться было некуда. Они нашли меня, когда с голоду подыхал, — плел он немцам в соответствии с придуманной легендой. — Но я как раз собирался от них драпануть, хочу добраться домой.

— А где твой дом и что там собирался делать? — допрашивал немец. — Говори правду! Мы ведь проверим.

Но с адресом у Марка был порядок. Его лучший друг жил под Брестом. Он там однажды гостил и назвался в гестапо его именем.

— Хотел заняться своим хозяйством, но, если надо, готов служить в полиции. Только у себя дома. У меня и сила есть, и стреляю метко, — «похвастался» он гестаповцу. — Вот только выздороветь надо.

Наверное, на немца большое впечатление произвела атлетическая мускулатура Марка, а не его беспардонное вранье. Что задумал немец, Марк так и не узнал, после этого допроса его перевели в немецкий лазарет, и там рана у него затянулась. Те русские, которые лечились вместе с ним, говорили, что немцы хотят их направить в так называемую «освободительную армию» генерала Власова, воюющую против своих. Однако до этого дело не дошло — вскоре им пришлось драпать из-за наступления советских войск, и всех выздоравливающих отправили в лагерь военнопленных.

Их погрузили в теплушки, и Марку еще с двумя пленными по дороге удалось бежать, используя методы, неоднократно виденные ими в кинофильмах. Потом они еще немало чего претерпели. Не раз были на волосок от гибели, пробираясь сквозь вражеские посты, укрываясь в лесах и сутками отсиживаясь в топких болотах, но все трое сумели выйти к своим.

— Меня и товарищей больше месяца проверял СМЕРШ, и одного заподозрили в измене. А нас двоих отпустили долечиваться, — закончил он свой потрясающий рассказ. — У меня нашли что-то с легкими, а у него оказалось плохо с почками: ему их в гестапо отбили.

Тёму ждала еще одна сногсшибательная новость. Нашелся отец Николки — милиционер Коршунов, и, более того, он работал в госпитале начальником продовольственной части.

— Всего месяц, как он у нас работает, — говорил Тёме отец. — Меня в штабе попросили взять безрукого. Мол, был радистом за линией фронта, имеет много заслуг, но отстукивать морзянку уже не может, — Сергей Ильич весело взглянул на сына. — Я решил с ним познакомиться, и каково же было мое удивление, когда оказалось, что это наш сосед по Лосинке «дядя Степа» Коршунов! Зная, что он не только герой, но еще и честный человек, тут же взял к себе начпродом, так как прежний совсем заворовался.

— Вот Николка обрадуется! Он так верил, что отец найдется, — вырвалось у Тёмы. — А не может Коршунов взять его к себе? Парень там совсем захирел.

— Это ты про его сына? — не сразу понял Сергей Ильич. — Так он тоже здесь. И совсем не похож на худенького. Можешь с ним повидаться!

Тёме очень хотелось немедленно отправиться в Брюховичи, но он все же сильно устал с дороги и пришлось, скрепя сердце, отложить встречу на завтра.

* * *

На следующий день, с утра пораньше, Тёма отправился в Брюховичи. До госпиталя, как ему сказали, было напрямик не более километра. Он пересек шоссе и вышел к железнодорожному полотну, обсаженному по бокам густыми кустами. Сквозь них не так легко было пробраться, но в одном месте люди уже протоптали довольно хороший проход. Миновав его, можно было выйти на грунтовую дорогу, ведущую по кукурузному полю к госпиталю.

— А молодой Коршунов на кухне. Где же ему еще быть? — с усмешкой ответил пожилой шофер. — Поварихам юбки задирает. Вот и вся его работа.

От него Тёма узнал, что друг его числится подсобным рабочим в столовой госпиталя, и прямиком направился туда. Он и правда нашел Николку на кухне в тот момент, когда тот растапливал большую плиту, а стоявшие рядом поварихи игриво с ним переговаривались. По всему было видно, что парень не скучает.

Николка кинул в печь последнее полено, закрыл дверцу, выпрямился, и Тёма не поверил своим глазам. Этот здоровяк лишь лицом напоминал друга его детства. Заморыш, которого он видел последний раз в Лосинке, вырос не меньше чем на десять сантиметров и раздался в плечах. «А еще отрицают генетику, — глядя на его чудесное преображение, пришло в голову Тёме. — Стоило начать хорошо питаться, сразу вытянулся. Отец-то у него длинный».

— Вот это да! — осознав, что Тёма ему не мерещится, восторженно заорал Николка и, одним прыжком очутившись рядом, стал трясти ему руку. — Ну и гульнем! Надолго приехал?

— Хочу от души тебя поздравить! То, что нашелся отец и теперь вы вместе, это здорово! — с жаром произнес Тёма. — Очень рад за тебя, честно! Ну и вымахал ты Никола! Вижу, и женщины тебя так же любят.

— Что верно, то верно! Любит меня ихняя порода. Вернее, мой инструмент, — без стеснения самодовольно ухмыльнулся Николка. — А вымахал потому, что еды стало вдоволь, да вот они, — небрежно кивнул на молодух, — стараются меня получше кормить, — подмигнул им, — в своих интересах.

Он любовно оглядел друга и восхищенно сказал:

— Ну и красивый ты пацан, Тёмка! Куда мне до тебя со своей ряхой. Правда, вырос не очень, — добавил с сожалением. — Так в Москве небось хавать было нечего?

— Это верно. Питался хреново, — согласился Тёма и самолюбиво добавил: — Но я еще расту. Думаю, что подтянусь.

— Так и будет! Ты, главное, здесь не теряйся, а я прослежу, чтоб мои телки, — кивнул Николка на молодух, — вам лучшую еду посылали.

Он прервался с таким видом, будто ему в голову пришла дельная мысль, и, понизив голос, сказал:

— Знаешь что? Познакомлю-ка я тебя с Катериной. Это наша официантка, и живет вместе с моими телками, — снова кивнул в сторону глазевших на них поварих. — У нее парень уехал, и она сильно расстраивается. Ну как, девоньки, — повернувшись, спросил игриво, — стоит познакомить моего друга с Катей? Сможет он ее утешить?

— А что? Он симпатичный, — сказала та, что повыше ростом и потолще.

— Катька будет рада. Уж больно скучает, — подтвердила другая.

— Тогда не будем терять времени. Катя как раз сейчас в столовой к обеду скатерти меняет. Пойдем! — позвал он Тёму, — я вас познакомлю, а вечером у девчонок отметим нашу встречу.

Помещение столовой соединялось с кухней крытой галереей. Когда они вошли в зал, Тёма увидел молоденькую девушку, напевая, она проворно стряхивала скатерти и вновь покрывала ими столы. У нее были темно-русые гладкозачесанные волосы, чуть вздернутый носик и стройная аппетитная фигурка. У не ожидавшего, что она так хороша, Тёмы сразу закралось в душу сомнение в том, что его ожидает успех. Но отчего же не попытаться?

— Катюша! — окликнул ее Николка. — Это — мой старый друг Тёма, сын нашего начальника. Хочет в тебя влюбиться и увезти в Москву.

— Ну прям, так сразу? — улыбнулась Катя, показав два ряда ровных, как жемчуг, зубов, и протянула Тёме руку. — А я почти что ваша землячка. Родители живут в Подольске, — ее зеленые глаза смотрели на него пристально и в них читался интерес. — Надолго к нам?

— До осени, — тоже с улыбкой коротко ответил Тёма. — Так что мы еще успеем надоесть друг другу.

— Ну, это произойдет еще не скоро, — вмешался Николка. — А пока вечерком соберемся у вас, Катюха. Надо отметить приезд моего друга.

По веселым огонькам, зажегшимся в Катиных глазах, было видно, что эта идея ей по душе, и Тёма подумал, что у него, пожалуй, нет оснований для пессимизма.

* * *

Тот летний роман с Катюшей Ветровой никогда не изгладится из Тёминой памяти, потому что она, по сути, была первой женщиной в его жизни, и лишь с ней он приобрел подлинный сексуальный опыт. Все, что происходило между ним и женщинами раньше, было слишком несерьезно. Видно, и он пришелся ей по сердцу, потому что Катя не только была с ним ласкова, но и терпелива. Она научила его всему: вести любовную игру, не торопиться, контролировать себя и чутко улавливать желания партнерши.

Их любовная связь началась с той самой первой вечеринки, устроенной в честь его приезда. Когда все сильно захмелели, поварихи, не обращая внимания на Тёму с Катей, которые лишь целовались взасос, не решаясь на большее, беззастенчиво затащили Николку на постель и, уложив, по очереди стали его «объезжать» с такими истошными воплями и стонами, что взвинтили и у них страстное желание до предела. Доведенная до исступления их примером Катя, убедившись, что и Тёма готов, молча увлекла его к своей кровати, и, быстро сбросив с себя одежду, они упали друг другу в объятия.

Лишь в первом часу ночи, когда страсти поостыли, все сообразили, что Тёму уже хватились, будут искать и может произойти скандал. Тогда вся компания неохотно оставила постели и пошла проводить его до Лончиков.

— Зачем это нужно? — хорохорясь, пытался возражать Тёма. — Я и один туда найду дорогу.

— Одного тебя запросто могут убить, а на компанию напасть не решатся, — резонно заметил Николка. — Что же — нам потом за тебя отвечать?

В том, что его друг ничуть не преувеличивал, Тёма потом убеждался не раз.

Он никогда не оставался на всю ночь у Катюши и часто возвращался домой в полной темноте. И почти всегда, когда переходил железную дорогу, из кустов раздавались душераздирающие вопли и крики о помощи. То ли там кого-то насиловали, то ли грабили, то ли убивали. С оружием у Тёмы проблем не было: носил в карманах аж два пистолета. Однако они вряд ли бы ему помогли, если бы в него выстрелили из кустов.

Тёма и сам понимал, что его любовная связь может стоить ему жизни, но владевшая им безудержная молодая страсть была сильнее рассудка. И всякий раз, мобилизуя все свое мужество и, несмотря на это, испытывая страх, он все же пересекал ночью проклятое место у железной дороги. Так продолжалось до тех пор, пока во Львов не вернулась и не встала на карантин прославленная 59-я армия. С бандеровцами быстро расправились, с уголовниками тоже, и жить в Брюховичах стало намного безопаснее.

Этот жаркий август был полон радости и веселья. Армия возвращалась на родину с богатыми трофеями. Все запасные пути вокруг Львова были забиты грузовыми составами, полными немецкого добра. Офицеры везли домой ковры, мебельные гарнитуры, пианино и даже легковые автомобили. Солдаты — вещи помельче: мотоциклы, аккордеоны, одежду и различную хозяйственную утварь. И все это — на законном основании, поскольку крупные трофеи оформлялись как «сталинские подарки».

Однако уставшие от тягот походной жизни и опьяненные победой воины везли также и нежелательные «подарки» — венерические болезни, подхваченные после окончания боев в Германии и по дороге домой, в Польше. Поговаривали, что в своей злобной агонии Гитлер распорядился нарочно заразить там побольше женщин, чтобы отомстить возвращающимся победителям. Вот почему армию остановили на карантин, и больные лечились, а все, кто был здоров, веселились и радовались жизни.

В доме у начальника госпиталя почти каждый вечер происходили дружеские попойки, в которых иногда участвовал и Тёма. Они возникали спонтанно, когда к Сергею Ильичу, венерологу по специальности, приходил выразить благодарность очередной офицер, вылеченный им от дурной болезни. Их подарки были очень щедры. Один полковник пригнал даже почти новенький «оппель», а Тёме достались веломотоцикл и прекрасный аккордеон «Хонер». Разумеется, отказать им в застолье его отец не мог.

С одним майором дважды к ним приезжала «хозяйка» их округи — секретарь райкома партии Мария Денисовна Задунаец. Молодая еще и очень эффектная женщина завела роман с майором и была влюблена в него по уши. Но майор плохо танцевал, и она выбрала своим партнером Тёму. В благодарность за удовольствие хозяйка района «по пьяной лавочке» подарила ему на память редкий по красоте златоустовский кортик, которым потом Тёма еще долго хвастал перед своими друзьями и товарищами пока, к сожалению, не потерял.

* * *

Как ни хороша была жизнь во Львове — настала пора Тёме возвращаться в Москву. С родными он распрощался в Лончиках, отец дал машину и послал проводить его все того же Карла. Поэтому на вокзал с ними поехала только Катя, которая никакого волнения из-за их разлуки не проявляла. Получив недавно объемистое послание от своего бывшего возлюбленного, она ходила задумчивая и, казалось, была даже рада отъезду Тёмы.

До отхода московского поезда оставалось еще много времени, и ему захотелось сделать ей памятный подарок. Заодно надо купить какие-нибудь львовские сувениры у поляков в частных лавочках, решил он. Ваське — хорошую зажигалку, дядьям по галстуку, а Стелле платочек. Катюша поможет выбрать.

Этот поход по магазинам запомнился Тёме скандалом в одной из лавок. Все произошло из-за того, что торговцы во Львове еще не отвыкли угождать покупателям. Когда они вошли в злополучную лавку, ее хозяин любезно выбежал им навстречу, мешая русские и польские слова.