— Вот и хорошо, что покупать нечего. До получки денег хватает, — отшутился старший брат. — Расскажи лучше, на ком женишься, и когда нам ее покажешь. А вся твоя критика — в пользу бедных.

К этому времени Илья Ильич основательно поправил свое здоровье и работал в Торговой палате экспертом по радиотехнике.

— Галя работает вместе со мной, товароведом. Собственно, мы фактически давно женаты, но привести домой я ее не мог из-за мамы. Теперь — другое дело.

— А что изменилось? — не понял Сергей Ильич.

— Сам знаешь, мама очень плоха, почти не встает. Она понимает, что дни ее сочтены, и не возражает, чтобы я привел в дом новую хозяйку.

Вскоре, когда Тёма зашел к ним в Кривоколенный, он застал там черненькую симпатичную женщину, хлопотавшую на кухне. Она была моложе дяди Ильи и у нее уже заметно выпирал животик. Вместо свадьбы был устроен семейный ужин. Собралась вся их родня, и даже баба Ада поднялась с постели, чтобы выпить рюмочку за счастье молодых. Но протянула после этого недолго. Проводить ее в последний путь Тёме не довелось. Он был в дальней командировке уже в качестве работника Быковского авиаремонтного завода.

* * *

Тёма был зачислен на Быковский завод старшим мастером ОТК по ремонту транспортного биплана Ан-2, и ему тут же поручили расследовать рекламации, предъявленные эксплуатационными службами аэропортов Еревана и Тбилиси. Если бы не смерть бабушки Ады, эта замечательная командировка осталась бы в его памяти, как наиболее яркое впечатление того времени.

Был конец апреля, погода в Москве была на редкость скверная. То и дело шел холодный дождь и весной даже не пахло. А когда Тёма прибыл в Ереван, там уже царило жаркое лето. По пути очень низко летели над Севаном, и ему на всю жизнь запомнилась дивная красота этого необычного озера. Если в столице Армении стояла августовская жара, то в Тбилиси он окунулся в тепло конца мая. Зелень, в которой утопал этот чудесный город, была по весеннему свежей, и нарядно одетые люди гуляли по празднично украшенным улицам. Когда возвращались в Москву, самолет обходил край грозового облака и Тёме впервые довелось видеть, какая бушует в нем огненная стихия.

Вернулся на завод «на коне», так как отбился от обеих рекламаций, и был назначен ведущим инженером по самолету Ан-2, поскольку его предшественник перешел в главк. У Тёмы началась полоса везения. Китай заказал для высокого руководства переоборудование нескольких самолетов в комфортабельный пассажирский вариант. Вот когда ему пригодилось то, чему учили в МАИ! Вместе с главным инженером завода они с честью справились с этой задачей, получив авторские свидетельства.

Успех пробудил в Тёме творческую жилку. За короткое время ему удалось сконструировать ряд необходимых производству образцов оборудования, которые потом служили заводу еще долгие годы. Особенно важное значение имела диагностика объектов ремонта, а оснащена она была слабо. Тёма обобщил полученный опыт и написал об этом книгу. Называлась она «Дефектация самолетов».

— Я всегда говорила, что у Тёмочки есть способности к научной работе. Он умеет обобщать и пишет хорошо, — заявила Анна Михеевна. — Если бы он тогда попал в ЦАГИ, был бы уже кандидатом.

— А что? Вполне с тобой согласен, — поддакнул ей Сергей Ильич и, бросив любящий взгляд на сына, добавил: — Книжку ты написал здорово, осилишь и диссертацию. Думаю, что пришла пора поступать в аспирантуру.

— В МАИ очень большой конкурс, — неуверенно ответил Тёма. — Принимают тех, кого знают. Мне не пробиться!

— А ты не дрейфь, рискни! — мягко посоветовал Сергей Ильич. — Возможно, с первого раза и не пройдешь, зато, если напишешь стоящий реферат, тебя они оценят и в следующий раз примут. В твоем активе книга и изобретения.

— Отец дело тебе советует, — решительно поддержала его Анна Михеевна. — У тебя, Тёмочка, хорошие шансы! Они там, на кафедре технологии, это оценят. И я попробую нащупать какие-нибудь связи, — она была верна себе. — Министра-то еще не сменили, и референт у него тот же. — Она вдруг рассмеялась. — Кому же, как не тебе, быть ученым! Ведь ты у нас с детства рассеянный, как профессор. Непременно академиком станешь!

И Тёма рискнул. Всерьез занялся подготовкой в аспирантуру. Обложившись научной литературой и сделав несколько переводов из иностранных журналов, он написал реферат о технологических методах повышения гладкости обшивки современных скоростных самолетов. Затем, собрав все необходимые документы, подал их в свой родной институт. Однако на этом счастливая полоса и закончилась.

* * *

Вот когда Тёма столкнулся с пресловутым «пятым пунктом» анкеты! Раньше ему никогда не приходилось испытывать на себе дискриминацию, связанную с его смешанным происхождением и недостаточной «национальной «чистотой»». Считалось, что нацизм — это отвратительное и преступное проявлением фашизма. Однако в стране, где власть принадлежала коммунистам, исповедующим интернационализм, всеобщее равенство и братство, черносотенный шовинизм все же процветал и осуществлялся на практике в государственных учреждениях.

Узнав еще до объявления результатов конкурса, что Тёму не приняли в аспирантуру, Анна Михеевна одной ей известными путями выяснила, в чем причина неудачи сына.

— Ну и мерзавцы! А еще называют себя коммунистами и партбилеты в карманах носят! — возмущалась она. — Двурушники и лицемеры.

— Да ты успокойся, Анечка. Никакой трагедии ведь нет. Рассказывай! — мягко попросил ее Сергей Ильич. — Тёма туда не слишком-то и рвался.

— Но очень обидно, что такое творится, когда мы победили фашизм, — уже спокойнее сказала она. — Я точно узнала, что наш сын был признан лучшим, но его отвели, так как в анкете указано, что отец — еврей. — Она перевела дыхание и требовательно взглянула на мужа: — Объясни мне, что творится? Ты же член партии!

— А чего тут объяснять? Разве мало антисемитов среди наших коммунистов? — хмуро ответил Сергей Ильич. — Конечно, таких надо гнать из партии!

— Хочешь сказать, что Тёма напоролся там на черносотенцев? Напрасно ты сводишь это к частному случаю, — горячо возразила жена. — А как тогда объяснить «дело врачей», которое сейчас раздувает официальная пропаганда? Ведь поносят и клеймят, как врагов и предателей, одних профессоров-евреев! — Сергей Ильич ничего не ответил, и она гневно продолжала: — Даже царский режим был более человечен и справедлив! Преследовали евреев как иноверцев, а те, кто принимал христианство, считались равными. Не случайно в метриках и паспортах указывалась не национальность, а только вероисповедание. Твой отец никогда ни в чем не был ущемлен! — Муж продолжал удрученно молчать, и Анна Михеевна упрекнула: — Все ты отлично понимаешь, Сережа, но тебе, как члену партии, стыдно признаться. Это сознательная подлая политическая игра с целью найти «козла отпущения» на кого можно натравить недовольный народ, свалив свою вину за плохое руководство страной и его тяжелую жизнь. Это продолжение кампании против «безродного космополитизма», в еще более отвратительной форме!

— Но ведь врач Тимошук, написавшая донос на профессоров-отравителей, привела факты, — неуверенно возразил Сергей Ильич. — Уж очень громкий вышел скандал.

— Не лицемерь! Отлично понимаешь, что это — провокация, — вспылила Анна Михеевна. — Арестованные профессора — медицинские светила, люди с мировым именем. Они не способны на такое!

— Ладно, уйду от греха подальше, — буркнул Сергей Ильич, вставая. — Обожду, пока успокоишься. А ты, сын, не паникуй! Аспирантура от тебя никуда не денется. Способные люди науке нужны!

Он ушел в спальню, и Тёма, молчавший во время спора родителей, с сомнением произнес:

— А не может так быть, что тебе все наврали? На каждой кафедре найдутся склочники и интриганы.

— Все верно, сынок! И досадно то, что у самих-то этих мерзавцев в жилах неизвестно, какая кровь. Сколько нашествий пережила Россия! А твоя бабушка Вера — столбовая дворянка и окончила Смольный институт благородных девиц. Я от всех скрывала, так как это было не в чести и могло нам навредить.

— Ладно, мамочка, не переживай! Теперь-то уж я обязательно поступлю в аспирантуру, — заверил ее Тёма, желая поскорее успокоить. — Всем мерзавцам наперекор!

Говоря это, он в душе сильно сомневался в том, что выполнит данное ей обещание, и уж совсем не предполагал, что сумеет достичь вершин науки.

* * *

Потерпев неудачу с аспирантурой, Тёма решил взять тайм-аут, чтобы дать отдохновение душе и усладу телу. К этому времени у них с Симкой появился новый друг Жора, у которого была своя комната, и создались самые благоприятные условия для интимных развлечений с девушками у него «на хате». Жоре «хата» досталась от матери, которая вышла замуж за капитана рыболовного сейнера и уехала жить на Камчатку. С Жорой Симка тесно сошелся в Плехановском институте после перевода из Одесского университета.

Там, на студенческой вечеринке, Тёма познакомился с Зиной. Ее нельзя было назвать красавицей, но огненноволосая, худощавая и гибкая, как кошка, с кошачьими зелеными глазами, она была необычайно сексапильна и Тёме, давно уже не знавшему женской ласки, казалась пределом мечтаний. Он пригласил ее танцевать сразу, как увидел, и потом не отпускал от себя ни на шаг. Зоя была податлива в танце, аж трепетала, когда он тесно прижимал ее к себе, и охотно согласилась поехать с ними «на хату», чтобы отпраздновать знакомство.

Отоварившись по дороге в гастрономе, пешком отправились к Жоре, благо он жил совсем рядом, в районе Серпуховки. По дороге Зина откровенно призналась Тёме, что уже год как замужем за офицером, который служит на границе, в Хабаровском крае. Живет она в общежитии, заканчивает институт, и скоро отправится к нему насовсем.

— Но зачем тебе это, раз ты его не любишь? — удивился Тёма.

— А почему ты так решил? — прищурив кошачьи глаза, взглянула на него Зина. — Потому, что пошла с тобой? — Она немного помолчала, как бы решая, стоит ли объяснять, но все же сказала: — Ты плохо знаешь женщин. Я люблю своего лейтенанта, но не могу жить без мужчин. Видно, такой уродилась.

Тёме казалось, что он повидал уже страстных женщин, но такой, как Зина, не встречал. Она была неутомима и возбуждала желание, говоря ласковые слова и комплименты. А испытав высшее блаженство, благодарила его и покрывала поцелуями. Когда он утром собрался идти на работу — все еще отсыпались — Зина, прощаясь, прошептала:

— Мне хорошо с тобой, Тёмочка. Может, до моего отъезда снимем комнату?

— Я тебе позвоню, — бросил он на ходу, уклонившись от прямого ответа.

«Хороша, ничего не скажешь, — думал о ней Тёма, трясясь в электричке по дороге в Быково. — Но уж больно ненасытна. Если снимем комнату, она меня до смерти загонит, — мысленно усмехнулся он. — Нет уж! Будем встречаться время от времени. А не захочет, не велика беда! Все равно скоро к своему лейтенанту укатит».

Зина охотно продолжала с ним встречаться и разговора о комнате не возобновляла. Они по-прежнему проводили ночи компанией у Жоры, только друзья Тёмы меняли партнерш, а у него была постоянная. Если это случалось в субботу, утром ехали на пляж. В будни он отправлялся на работу, а остальные продолжали спать. И вот однажды ему позвонил Жора и сказал:

— Нам надо поговорить, но не по телефону.

— Вот-те раз! О чем же? — поразился Тёма. — Что за секреты?

— Встретимся, узнаешь, — коротко ответил Жора. — Жду тебя в пивном баре на Пушкинской.

Когда Тёма туда прибыл, приятель его уже ждал.

— Ты будешь неприятно удивлен, но скрывать это больше я не могу, — сказал Жора, отводя глаза. — Тёма молча ждал объяснений. — Давай по-дружески договоримся! Мне очень нравится Зина и я хочу, чтобы она жила у меня.

— Ты это серьезно? Хочешь, чтобы я тебе ее уступил? — поразился Тёма. — А она, думаешь, согласится?

Тогда Жора сообщил ему сногсшибательную новость.

— Прости меня, Тёмка, но мы с ней… — он замялся, — в общем, с первого дня, когда ты уехал на работу. Я всех выпроводил, а она осталась. Не знал ведь, что станешь с ней постоянно встречаться.

— Ну и ну! Дела-а, — растерянно протянул Тёма, не зная, что делать и как на это реагировать. — А чего ей тогда от меня надо? Не говорила?

— Говорила, — потупился Жора. — Нравишься ты ей больно.

— Но тогда зачем же она… с тобой? — непонимающе воззрился на него Тёма.

— Наверное, у нее… болезнь… такая. Все время хочет, — пожал плечами Жора. — Бешенство матки называется. А мне только этого и надо! — усмехнулся он. — Такую охочую чувиху! — Он просительно посмотрел на Тёму. — Ну как, не жаль тебе ее будет? Может, продолжать так, как есть? Поверь, Зинке и нас двоих мало.