— Есть за что, — поморщилась Надя. — Тогда еще мать поступила довольно честно, разведясь с ним. Хотя уже родилась я, и она отцу испортила жизнь. Но потом сделала то, чего я ей никогда не прощу!

— Да что же она такого сделала? — нетерпеливо воскликнул Тёма.

— Началась война, и отчима сразу забрали на фронт. У них с мамой уже рос мой младший брат. А отца назначили Генеральным консулом СССР в Иране. Он был одинок и, зная, что матери с двумя детьми приходится туго, предложил ей поехать вместе с ним. И, как ты думаешь, в качестве кого? — возмущенно взглянула на Тёму. — В качестве законной супруги!

— А она знала, что отчим жив? Или опять развелась?

— Да в том-то и дело, что не разводилась она с ним. Как-то оформили документы. Даже братишка считался сыном советского консула. Но самое противное то, что пробыв с папой всю войну в Иране, мать, когда приехали в Москву с полными чемоданами барахла, сразу же, подхватив нас с братом, бросила папу и перебежала к отчиму, вернувшемуся с фронта живым и невредимым. Теперь ты понимаешь, почему я не люблю свою мать, а папу жалею и обожаю? Ведь он так больше и не женился. И несмотря ни на что, нам помогает.

Разумеется, Тёме все было ясно и ему очень захотелось посмотреть на родителей и отчима Нади.

* * *

Собираясь жениться, Тёма пришел к выводу, что с работой на заводе в Быково ему придется расстаться. Поездки в оба конца занимали слишком много времени, чтобы он мог справиться с семейными обязанностями, да еще учиться заочно в аспирантуре. Надо было подыскать новое место, где бы легче все это совмещать.

И судьба пошла ему навстречу в лице молодого инженера из НИИ ГВФ Коли Иванова. Голубоглазый коренастый паренек с широкой симпатичной улыбкой появился на заводе, когда узнал, что в агрегатном цехе осуществляют проект поточной линии ремонта, разработанный Темой. Иванов готовился к защите кандидатской диссертации, посвященной поточным методам ремонта самолетов, и обобщал положительный опыт заводов.

Почти ровесники, они быстро сошлись, и Николай, не только помог Тёме ценными советами, но и убедил, что разработанный им новый метод организации ремонта агрегатов, который дал заводу внушительный экономический эффект, вполне может стать основой его кандидатской диссертации.

— Переходи на работу к нам в НИИ. Я тебе подсоблю, — предложил он Тёме. — Поговорю с начальником отдела, и он организует твой перевод. У нас ты быстрее сможешь написать диссертацию без отрыва от основной работы.

— С переводом вряд ли получится, — усомнился Тёма. — На заводе не отпустят. Придется увольняться, но тогда мне лучше перейти на работу в авиационную промышленность. Я ведь окончил МАИ.

— Наш институт — головной в отрасли, мы можем добиться твоего перевода через министерство. Нам не хватает толковых и инициативных инженеров. Тем более, — он улыбнулся, — будущих кандидатов наук.

Закончив дела на заводе, Иванов отбыл и больше не появлялся, но, как показали дальнейшие события, о своем обещании не забыл. Вскоре из ГосНИИ ГВФ пришел официальный запрос, предлагавший директору завода откомандировать ведущего инженера Наумова в головной институт отрасли в связи с «острой нехваткой научных кадров». Тёму вызвал к себе директор Ханов.

— Изменяешь нам? Разве не мы тебя с периферии вытащили? — обрушился он на своего ведущего инженера. — Такова твоя благодарность? И какой же ты «научный кадр»? — насмешливо ткнул пальцем в запрос: — Вот производственник ты хороший, что правда, то правда! Не отпущу!

— Да не изменяю я заводу, Иван Семенович, — решительно возразил Тёма. — И разве не отплатил я добром за вашу помощь? А учеными не рождаются! Вот и я хочу стать кандидатом наук. В ГосНИИ ГВФ для этого лучше условия! — Немного замявшись, решил «открыть карты»: — Я жениться собрался, Иван Семенович. А там за степень буду получать!

— Ну, это другое дело, — проворчал директор, смягчаясь. — За кандидатскую на заводе и правда ничего не получишь. А что? — его широкое лицо тронула улыбка. — У тебя, Наумов, думаю, все получится. Раз книжки пишешь, накропаешь и диссертацию. — Директор откинулся в кресле: — Ладно, отпущу, но только не сразу. Через полгода, как закончим переоборудование нового агрегатного цеха. Это будет внедрением твоей диссертации. И то при условии, — хитро подмигнул он, — если женишься!

* * *

Мать Нади оказалась крупной женщиной, очень речистой, с диктаторскими замашками. Отчим, напротив, был тихий и молчаливый, во всем ей поддакивал, и Тёма справедливо решил, что он у жены прочно «под каблуком». Квартирка была в самом центре: в двух комнатах теснились Надя с младшей сестрой и братом, родители и еще домработница, бывшая детям чем-то вроде второй матери. Правда, для старшей дочери, часть комнаты с окном отделили тонкой перегородкой. Помещались там лишь кровать, письменный стол и книжные полки.

В этом закутке, за звукопроницаемой перегородкой произошла у них первая интимная встреча. Кроме вечеринок у Марины, Тёма с Надей несколько раз ходил в театры и на выставки. Расставаясь, они целовались и пылали взаимной страстью, но была зима и удовлетворить ее им было негде. Наконец, когда стало невмоготу, и в подъезде уже почти дошло до этого, Надя воспротивилась и, тяжело дыша, предложила:

— Нет уж! Давай лучше рискнем у меня дома, в моей комнатке.

— Но из-за перегородки все слышно. Скандал выйдет! — усомнился Тёма. — В комнате всегда кто-то есть.

— Не робей, Тёмка! — спокойно сказала Надя. — Дверь запирается, а если что и услышат, никто ничего не скажет. Я знаю!

— А что, у тебя уже есть опыт? — ревниво спросил Тёма. Он уже остыл и сразу сообразил, почему она так уверена.

— Ну а если и так? — Надя смело подняла на него глаза. — Разве у тебя не было до меня девушек? Я ведь на третьем курсе университета и мне уже двадцать лет.

— Да я не о том, — смешался Тёма. — Конечно, мы уже не дети. Просто скандал нам ни к чему. Вот и хорошо, что честно об этом сказала. И я вижу, что можно не опасаться.

Надя бросила на него пристальный взгляд и тихо сказала:

— Наверное, ты должен знать. Был у меня один парень. Очень мне нравился. Борец, мастер спорта. Хотел на мне жениться, сделал предложение, но мои родители — ни в какую! Потому что — еврей.

— А ведь и я, по отцу, тоже, — напомнил ей Тёма. — Выходит, и у нас не выйдет, если захотим пожениться.

— У нас-то выйдет! — уверенно сказала Надя. — У мамы тоже неладно по этой части, и с тобой — другое дело.

— Но как же твоя мать может себя вести как антисемитка, если в ней самой еврейская кровь? — возмутился Тёма.

— Никакая она не антисемитка, и отец тоже, — спокойно объяснила Надя. — Отказали ему, заботясь о моем благополучии. Посчитали, что такой рядовой спортсмен, да еще еврей, ничего не добьется в жизни. У отца и матери большие связи, но пятый пункт анкеты все портит.

— Меня тоже не приняли в аспирантуру. Из-за отца, — честно признался Тёма.

— Ну, это не слишком большое препятствие. Думаю, — Надя вдруг повеселела, — твоя кандидатура пройдет, ежели посватаешься. Не оставаться же мне старой девой?

И вот, в один из последующих дней у нее в комнатке произошло их первое любовное свидание. Они хотели было устроиться на узкой скрипучей кровати, но убоявшись, что их услышат не только свои за перегородкой, но и соседи, передумали. Тёма, вспомнив о пеньках, посадил Надю на край письменного стола, и они с упоением предались своей страсти. Было не очень удобно, он старался тише дышать, а партнерша искусала губы, чтобы не издать ни звука, но все же они смогли ее утолить и расстались довольные друг другом.

С этого дня встречи у нее в комнате стали частыми. Первой о замужестве заговорила Надя.

— А почему бы, Тёмочка, нам с тобой не начать жить по-людски? — осторожно начала она, когда они, отдыхая после бурного секса, лежали, тесно прижавшись на узкой кровати в ее маленькой комнатке. Был редкий день, когда в квартире никого из домочадцев Нади не было.

— Это ты называешь «по-людски» — жить в таком закутке? — скептически отозвался Тёма. — Здесь даже нормальную кровать не поставишь, а уж принять друзей и вовсе невозможно. Сама ведь не выдержишь!

— С тобой все выдержу, — ластясь к нему, заверила Надя. — И потом, мы здесь поживем только на первых порах.

— А потом? — недоверчиво посмотрел на нее Тёма.

— Потом переедем жить к моей бабушке, — неожиданно объявила Надя. — У нее две комнаты. Я уже с ней говорила, она согласна.

Тёма был озадачен. Такой вариант даже не приходил ему в голову. Бабушка Нади по матери жила не одна. У нее после развода поселился Андрей Иванович, отец Нади.

— А куда вы денете отца? — удивленно спросил он.

— Папа переедет жить к женщине, с которой давно встречается. Он сказал, что сделает это только ради меня.

— Он и правда у тебя замечательный! — восхитился Тёма. — Выходит, ты и с ним успела поговорить?

— Выходит, так. А ты что, недоволен? — тесно прижалась к нему Надя. — В чем-то еще сомневаешься?

— Сомневаюсь, смогу ли обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла, — серьезно ответил ее Тёма. — Ты избалована, привыкла получать все, что хочешь. А я простой инженеришка с мизерной зарплатой. — Он помолчал и, вздохнув, добавил: — Придется нам обождать, пока не защищусь или хотя бы поступлю в аспирантуру. Тогда, — усмехнулся, — будет надежда, что ты меня не бросишь.

— Напрасно считаешь меня белоручкой, — заверила его Надя. — Я ведь все умею: и постирать, и полы помыть. Трудности меня не пугают, но они нам и не грозят. Папа обещал каждый месяц давать мне четверть зарплаты. Ему это не в тягость.

Совесть Тёмы заставила его еще немного посопротивляться, но перспектива рисовалась неплохая, и он принял решение познакомить Надю с мамой.

* * *

Но прежде чем заговорить с матерью о женитьбе, Тёма решил получше узнать родного отца Нади, так как она уже с ним обо всем договорилась. Ведь это он должен был уступить им ту комнату у бабушки и оказывать материальную помощь. Желая познакомиться, Андрей Иванович однажды уже приглашал его на обед, но эта встреча не состоялась из-за смерти «вождя всех народов».

За годы сталинского правления советских людей приучили, что вождь неусыпно заботится и думает за них, и потому охватившая страну скорбь была воистину всенародной. Сотни тысяч москвичей горевали так, словно настал конец света и со смертью вождя утрачены их надежды на светлое будущее. Дикая давка в толпе тех, кто пришел проводить его в последний путь, привела к массовым жертвам и напоминала знаменитую трагедию на Ходынском поле во время коронации Николая Второго.

Многие, в том числе и Тёма, искренне оплакивали его, а Андрей Иванович, у которого со Сталиным были связаны самые лучшие воспоминания, ушел в очередной запой. Больше месяца он лежал пластом, не выходя из квартиры, опекаемый лишь бабкой, которая, несмотря на алкоголизм бывшего зятя, души в нем не чаяла. Другого бы за такую «болезнь» непременно выгнали с работы. Но все еще всесилен был Маленков, и это делало отца Нади «непотопляемым», несмотря на пренебрежение служебными обязанностями.

Когда наконец состоялось его знакомство с Темой, Андрей Иванович еще не вышел на работу, но уже заканчивал «курс лечения», значительно уменьшив дозу. Им все еще владели переживания из-за смерти Сталина, и поначалу он мог говорить только об этом.

— Без него мы пропадем! Только он был настолько мудр, чтобы привести нас к победе коммунизма, — убежденно заявил он Тёме, опрокинув полную стопку и почти не закусывая.

— Да. Среди других вождей нет ему равного, — поддакнул Тёма. — Но никто не вечен! И все равно кому-нибудь пришлось бы его заменить.

— Он мог еще многое сделать! Кавказцы живут долго, — хмуро сказал Андрей Иванович и, налив еще по одной, с горечью добавил: — Но его погубили перерожденцы, рвущиеся к власти. — И с хмельной откровенностью пояснил: — Коль входишь в нашу семью, скажу тебе по секрету то, что знаю оттуда, — он сделал выразительную паузу, — с самого верха. Это — дело рук Берии! Только он мог пойти на такое, дабы узурпировать власть. И правильно его уничтожили!

— Но ведь Берию в этом не обвиняют, — удивился Тёма. — Почему?

— Нельзя народу знать, что в верхах непорядок. Тогда никому верить не будут, — объяснил Андрей Иванович. — Теперь вся надежда на молодежь. Кстати, — он жестко посмотрел на жениха. — Почему ты не в партии? Тебя не приняли?

— Напротив, не раз предлагали, — ответил Тёма. — Но я не считал себя готовым вступить в партию. Вот когда стану семейным человеком — тогда другое дело.

— Ну что ж, это говорит в твою пользу, — одобрительно заметил отец Нади. — Ты ответственно относишься к званию члена партии, а не примазываешься ради карьеры.