Вчера после встречи и разговоров со старым художником настроение у Милицы Андреевны было отменным. А что вы хотите, если два часа подряд выслушиваешь комплименты и чувствуешь себя лет на двадцать моложе, чем до визита в мастерскую? Кто бы мог подумать, что Борис Георгиевич, до сих пор так преданно любящий свою покойную жену, может одновременно быть таким ловким дамским угодником, что многим молодым у него учиться и учиться! Он даже стихи ей сочинил экспромтом, жаль, она постеснялась записать. А ведь ей никто и никогда не писал стихов. Милица Андреевна даже призналась себе, что не возражала бы, если работа над ее портретом заняла бы побольше времени. От Бориса Георгиевича она заражалась жизнелюбием, умением видеть во всем только хорошее. А возраста своего и болезней в упор не замечать, несмотря на старания окружающих!

Одно плохо – толку от ее визитов в дом к Вере и ее отцу не было никакого. Борис Георгиевич гораздо лучше ориентировался в прошлом, чем в настоящем. Он ничего не знал про теперешние дела дочкиных подруг, зато помнил множество подробностей их школьной жизни или консерваторских будней, рассказывал об их первых концертах, успехах в учебе, смешных случаях и мелких происшествиях, которые любящие родители хранят в памяти всю жизнь, даже когда о них давно забыли выросшие дети. К сожалению, от старого художника Милица Андреевна никакой полезной информации не получила. Разве что во второй визит в безалаберный и, несмотря ни на что, уютный и гостеприимный дом Максимовых Милица Андреевна, закрывшись в ванной комнате, тщательно исследовала каждый сантиметр пола, заглянула в каждый шкафчик. Она очень надеялась, что брошь, к примеру, просто упала и, отскочив, закатилась в щель. Или чья-то заботливая рука убрала дорогую вещицу с полочки от греха подальше в шкафчик. Где она и лежит до сих пор. И тогда эта история превратится в забавный случай, который тоже будут долго пересказывать друзьям и родным. И никто не окажется врагом. И нигде не притаится угроза.

Но золотой рыбки с бриллиантовыми чешуйками и бриллиантовым глазком, разумеется, нигде не было.

Руководствуясь жизненным опытом, Милица Андреевна прекрасно понимала, что кажущееся затишье, несомненно, перед бурей. Ей очень хотелось что-нибудь предпринять, чтобы защитить Веру и Бориса Георгиевича от совершенно не заслуженных ими неприятностей. Но что, скажите на милость, она могла сделать, если Вера запретила ей расспрашивать своих подруг и Вадима? Нет, кое-какие шаги Милица Андреевна, конечно, предприняла. Она познакомилась со всеми троими подозреваемыми.

Сначала сходила в книжный магазин, где работает Маша. Получала огромное удовольствие, прогуливаясь вдоль бесконечно длинных стеллажей и прислушиваясь к разговорам, которые продавец с бейджиком «Милова Мария» вела с покупателями. После чего пришла к выводу, что человек, много читающий и искренне увлеченный своей профессией, никак не может быть преступником, у него просто другой склад ума. Так из списка подозреваемых был мысленно вычеркнут пункт первый как наименее подходящий.

Еще она съездила в частную клинику, где работал Вадим. Полюбовалась на просторный, недавно отстроенный особняк с колоннами и портиком, видневшийся в конце уходящей вдаль аллеи. Но дальше тяжелых кованых ворот, возле которых красовалась табличка «Березовая роща», в Центр восстановительной медицины доктора Либермана ей проникнуть не удалось. И судя по тому, как подозрительно отнесся к ее вполне невинным расспросам охранник, праздношатающихся здесь не жаловали. Да оно и понятно: судя по огромным блестящим машинам, которые солидно проплывали туда и обратно, пациентами доктора Либермана явились люди высокопоставленные и состоятельные. Тут без санкции, причем не Вериной, а прокурорской, не порасспрашиваешь. Также Милица Андреевна с помощью внука прочитала несколько статей про пианиста Вадима Давыдова в Интернете. Оказалось, он и впрямь имел широкую известность, играл на лучших сценах… только вот не знал вездесущий Интернет, почему так внезапно исчез с мировых подмостков известный пианист Давыдов. Видимо, никому до этого не было дела. Но Вадима Милица Андреевна тоже отчего-то упорно не хотела подозревать, хотя бы вопреки очевидному.

Последней список подозреваемых покинула Арина. Произошло это не далее как вчера вечером, когда Милица Андреевна вместе с Линой Георгиевной отправились в филармонию на концерт симфонического оркестра, чтобы посмотреть на Арину. Дополнить психологический портрет – как важно назвала это мероприятие Милица Андреевна. И несмотря на то, что они обе дружно уснули еще в первом отделении, красавица Арина с огромными серыми глазами и вдохновенным лицом ну никак не могла быть вором. Обе дамы свято верили, что общение с прекрасным облагораживает человека.

Но поскольку с прекрасным по долгу службы и велению сердца общались все герои этой истории, включая Веру и Бориса Георгиевича, то подозревать стало совершенно некого. Оставалось лишь ждать у моря погоды – самое противное занятие, особенно когда душа жаждет действия!

Милица Андреевна, отбросив шляпку, давно сидела на маленькой скамеечке в прихожей. Скамеечка стояла для того, чтобы можно было застегивать обувь, не нагибаясь и не унимая потом головокружение, а присев. Скамейка была шаткой и узкой, и долго сидеть на ней было очень неудобно, но Милица Андреевна, занятая своими грустными мыслями, ничего этого не замечала до тех пор, пока ее не вывел из задумчивости телефонный звонок.

– Милица Андреевна, здравствуйте! – Голос Веры звучал приглушенно, видимо, она звонила из дома, но было ясно, что она очень взволнованна. – Вы были совершенно правы!

– В чем? – осторожно уточнила Милица Андреевна, от неожиданности забыв поздороваться.

– Помните, про страусов? Так вот, папа сегодня спросил у меня, где брошь. Я растерялась и соврала, будто отдала ее на выставку, мы действительно ее иногда отдавали для разных экспозиций – и в наш музей ювелирного искусства, и в другие города. Папа удивился, что я его не предупредила. Мне опять пришлось врать, что я говорила, а он забыл… Это так гадко! Папа сказал, что хочет пойти на эту выставку, мне пришлось соврать, что она проходит в другом городе. Вы понимаете, я никогда не лгала папе! В этом не было необходимости! Он всегда все понимал! А тут нагородила! – Голос Веры сорвался на крик, но, спохватившись, она зашептала: – Милица Андреевна, помогите! Мне надо вернуть брошь! Мне совершенно все равно, кто ее взял! Я все переживу, справлюсь, но это же мамина брошь. И потом – это так… подло… Вы позвоните им… попросите… может, они просто вернут, и все. А вы им пообещаете ничего мне не говорить.

– Вера, не плачьте, – заторопилась Милица Андреевна, отметив, что Вера говорит не «он» или «она», а «они» – привет страусам. В любой другой ситуации Верина наивность и вера в чудеса ее, пожалуй, даже рассердили бы. Надо же – попросите, может, вернут. Как же. Но Вера потеряла голову от страха, и не за себя, а за отца. – Мы все выясним. Я вам обещаю. У меня есть план. Пожалуйста, дайте мне номера телефонов Маши и Арины.

– А… Вадима? – с дрожью в голосе спросила Вера.

– Вадима пока не надо, – как можно увереннее произнесла Милица Андреевна. Ей очень хотелось сказать Вере хоть что-нибудь ободряющее.

– Боже мой, это я виновата! Я должна была понять, что все рано или поздно выплывет наружу! – Прижав руки к груди, Арина не то поочередно разминала, не то ломала пальцы. Пальцы были длинные, сильные, с аккуратно подстриженными ногтями.

Милица Андреевна испуганно смотрела на собеседницу: она боялась, что Арина, разнервничавшись, повредит себе руку. К тому же не ожидала, что первая встреча принесет такой результат. Получив вчера от Веры разрешение, Милица не стала терять времени и немедленно позвонила Арине, договорившись о встрече. Только что закончилась утренняя репетиция, и они сидели в скверике напротив филармонии. Милица Андреевна, коротко изложив суть дела и от греха подальше не углубляясь в обоснование своих полномочий, напрямую спросила Арину: куда, по ее мнению, могла деться после дня рождения «золотая рыбка». То есть кого она подозревает в краже.

И Арина так же быстро ответила: мол, это она во всем виновата.

И теперь сидела, ломая пальцы и едва не плача. Милица Андреевна тоже сидела и никак не могла сообразить, что ей делать, раз Арина вот так просто во всем созналась? На что рассчитывала? Почему так говорит об этом? Милицу Андреевну буквально разрывало о вопросов, но она, наконец, взяла себя в руки и задала вопрос, который в первую очередь волновал Веру:

– Арина, Вера сказала, что ей неважно, кто взял брошь. Она просит ее вернуть ради Бориса Георгиевича. И даже просила меня не сообщать ей, кто именно взял ее. – Милица Андреевна никак не могла выговорить слово «украл». – Вы вернете? Я буду молчать, потому что я, в сущности, чужой человек.

– Я? А как я теперь ее верну? У меня ее нет! Мне надо было раньше думать! – Арина хрустнула пальцами так, что Милица Андреевна зажмурилась от страха.

– Вы ее уже… куда-то дели? Но, может, еще не поздно?

– При чем здесь я? – изумилась Арина.

– Но вы же сказали, что виноваты… – вытаращив от изумления глаза, пробормотала Милица Андреевна.

– И вы подумали, будто это я стащила брошь? Ничего себе! Вот спасибо! К вашему сведению, дружба с Верой мне дороже любых бриллиантов. Это брошь ее покойной матери. Бред какой-то! Я стащила у Веры брошь!

Арина посмотрела на Милицу Андреевну так, что та невольно дернула себя за палец и ойкнула от боли. И это помогло ей собраться с мыслями.

– А кто? – озадаченно посмотрела она на Арину. – То есть вы во всем виноваты, но брошь не брали. А кто же тогда… украл?

– Вадим, – твердо заявила Арина и, к большой радости Милицы Андреевны, закурила. Предыдущую сигарету она закурила, едва присев на лавочку, но отбросила, услышав про беду, случившуюся в доме Максимовых. Теперь же, закурив, она, наконец, перестала мучить свои пальцы. – Конечно, Вадим, кто же еще? Кстати, вы, кажется, сказали, что Вера вовсе не хочет, чтобы вы называли ей имя вора. А вы знаете почему?

– Догадываюсь, – с достоинством ответила Милица Андреевна. – Она очень дорожит всеми вами.

– Да не всеми, – усмехнулась Арина. – Она понимает, что ни я, ни Машка тут ни при чем. Мне, знаете ли, на жизнь хватает, муж обеспечивает. Меня и детей. А Машка с голоду будет помирать, но копейки чужой не возьмет. Вера сама прекрасно понимает, что, кроме Вадима, это сделать никто не мог. Но она его, видите ли, любит. И готова, получается, простить, если он вернет брошь. Вот дура! Нет, вы, конечно, сходите к нему, попросите. Только он ее уже давно пропил!

– Что вы такое говорите? – запротестовала Милица Андреевна. – Мне казалось, что Вадим не пьет вообще. И на дне рождения не пил, кстати, один из всей компании.

– А вы знаете почему? – со злостью раздавила окурок Арина. – Потому что он – в завязке! Вадим алкоголик, понимаете? Самый настоящий алкоголик!

– Невероятно… Он же пианист… Всемирно знаменитый, – бормотала, совершенно растерявшись, Милица Андреевна.

– Был! Был и знаменитым, и пианистом. А затем спился, его отовсюду выкинули. Кому нужен алкоголик? Думаете, зачем он сюда вернулся? На родину потянуло? Ничего подобного! У него здесь квартира была, так он и ее пропил. Теперь прописан в каком-то бараке, а живет в клинике, где лечат алкоголиков. Он там и сам раньше лечился, когда деньги были. А потом, когда остался без жилья, его там взяли на работу не то массовиком-затейником, не то дворником. Вадим там копеечную зарплату получает и живет где-то в подсобке. А Вере навешал лапшу на уши, извините за выражение! – Арина смотрела на Милицу Андреевну, щеки ее раскраснелись, глаза горели.

– Откуда вы все это узнали? – прошептала Милица Андреевна.

Она как-то сразу поверила Арине: после ее рассказа все встало на свои места. А до сих пор, честно говоря, слишком уж походило местами то на сентиментальный роман, где старая дева находит-таки своего принца, то на детектив, герои которого сплошь милы и честны, а гора трупов, однако, растет и растет. А так – обычная история из жизни обычных, не очень везучих людей. Ничего, выстоят, выдержат, справятся.

– Да долго ли узнать? – отмахнулась Арина. – Мир тесен, у нас все друг друга знают – или учились вместе, или работали. А Давыдов – слишком заметная фигура, чтобы… чтобы та история, которую он придумал для влюбленной по уши Веры, сошла за правду.

– А почему вы не рассказали Вере? Вы поэтому считаете себя виноватой? – догадалась Милица Андреевна.

– А вы бы сообщили на моем месте? – тихо спросила Арина. Она как-то вся погасла после той вспышки, сидела, ссутулившись, и руки лежали на коленях. – Она влюблена. Наконец-то нашла свое счастье. Вера очень чувствовала свое одиночество. Хотя, конечно, у нее есть Борис Георгиевич, и они любят друг друга, но вы же понимаете… У меня муж… У Машки тоже вечно поклонники, мы даже смеялись над ней, что она их меняет ежеквартально по графику. А у Веры – никого. И тут появляется Вадим со своей замечательной историей про любовь к маме, про жертвенность. И что мне оставалось делать? Вера мне не поверила бы и даже слушать не стала бы. Еще и возненавидела бы. Я все надеялась, что ей кто-нибудь другой расскажет, мало ли сплетников. Или вдруг Вадим рядом с ней сумеет начать новую жизнь. Ведь любовь иногда меняет человека до неузнаваемости, поверьте мне, я знаю это на собственном опыте. А оно вон как повернулось.