Признаться, она очень скучала по Борису Георгиевичу и всегда вздыхала, глядя на свой портрет, украшавший стену над диваном. Портрет получился удачным: то ли художник галантно польстил своей модели, то ли и вправду увидел ее такой – но женщина на портрете была гораздо моложе и красивее, чем Милица Андреевна в зеркале. Глаза блестели, на лицо падала тень от шляпы, придавая взгляду загадочность, а сиреневый с фиолетовыми цветами шарф оживлял и освежал. Борис Георгиевич категорически отказался взять с нее деньги за работу, сказал, смеясь, что гусары денег не берут! И Милица Андреевна тоже улыбалась, вспоминая его смех и синие, молодые, веселые глаза. Похоже, Господь Бог за все заслуги Бориса Георгиевича отпустил ему щедро если не здоровья, то жизнелюбия, которого в избытке хватило на без малого девять десятилетий жизни старого художника. А она, Милица, действительно еще совсем молодая по сравнению с ним, чувствует себя ненужной старухой.

– Ну нет, сегодня, голубушка, я тебе об этом думать запрещаю! Совсем распустилась! – рассердившись, вслух сказала Милица Андреевна и принялась собираться.

Кстати, не такая уж она и ненужная оказалась! Кто помог Вадиму выбраться из того страшного запоя, в котором она нашла его летом? Нет, разумеется, в первую очередь Вера. А еще она, Милица, потому что разыскала своего старого знакомого, Михаила Петровича, который в восьмидесятые годы работал начальником районного вытрезвителя. Человек он был добросовестный, ушел на пенсию в звании полковника, имея в личном деле сплошные благодарности от начальства. Жены его клиентов тоже здоровались с ним издалека с великим почтением, поскольку знал профессионал Петрович такие секреты, которые записных алкоголиков отвращали от зелья навсегда. Запах потом не переносили – рассказывали жены, всхлипывая от счастья. Не все подряд, конечно, но за кого Петрович всерьез брался, имея в виду свои резоны, тот неминуемо начинал новую жизнь. Вот и Милице помог, по старой памяти. Секретами делиться не стал, но и денег не взял – в пику «Березовой роще».

Когда она добралась до Максимовых, все были в сборе: Лина Георгиевна, Маша и Арина. И Вадим, которого Вера и ее тетушка уже вполне по-свойски гоняли из кухни в комнату и обратно с мелкими поручениями. И был неизменный пирог, но на сей раз серьезную конкуренцию ему составило тушеное мясо с черносливом, приготовленное Вадимом.

Все уплетали его за обе щеки, кроме Лины Георгиевны, которая настороженно, с трудом скрывая ревнивое недовольство, осторожно, с кончика вилки, пробовала: сначала мясо, потом чернослив. Над ней смеялись, хвалили Вадима, который от смущения краснел. Вера сияла от счастья, а Борис Георгиевич будто светился отраженным светом, любуясь похорошевшей и помолодевшей дочерью.

– Девочки, мясо – это что! – бессовестно хвасталась Вера. – Вадим вчера борщ варил, вот это да! Лучше меня.

– Да ты когда в последний раз борщ варила? – воскликнула Лина Георгиевна. – Все на готовом жили, из кулинарии. Может, хоть благодаря Вадиму Борис будет нормально питаться.

– Да ладно, тетя Лина, – засмеялась Вера. Ей теперь все казалось смешным и необидным. – Зато я рубашки теперь не просто отжимаю на пониженных оборотах, а глажу.

– Это подвиг! – расхохоталась Маша. – Я и постельное-то не глажу!

– Марья, погоди-ка, – вдруг остановила ее Арина, давно внимательно разглядывавшая подругу. – Что это у тебя в ушах?

– Серьги, – доложила подруга. – А что?

– Бриллианты, – продолжала рассматривать ее Арина. – Бриллианты, да?

– Ну… да, – созналась Маша. И, понимая, что информации явно недостаточно, нехотя добавила: – Знакомый подарил.

– Вот это да! – возмутилась Арина. – И такого знакомого ты скрываешь! Раньше рассказывала, хотя мы и не успевали со всеми познакомиться, теперь молчит, посмотрите на нее! У нее любовник, который обвешал ее бриллиантами, как елку, можно сказать, а мы узнаем об этом совершенно случайно!

– Арин, чего ты к ней пристала? – произнесла Вера, сообразив, что Маше не хочется поддерживать разговор на тему бриллиантов. – Захочет – расскажет, да, Машунь? А между прочим, девочки, знаете, какие у Вадима руки? Как у Рахманинова.

– В смысле? – заинтересовалась Маша, вздохнув с облегчением.

– Рахманинов правой рукой мог сразу охватить двенадцать белых клавиш!

– Я – одиннадцать, – поправил Вадим. – Лина Георгиевна, вам еще мяса положить?

– Нет, спасибо, хотя очень вкусно, – нашла в себе мужество признать она. – А что, одиннадцать клавиш – это много?

– Пойдемте, попробуем! – предложила Вера. – Маш, помнишь, мы еще в школе пробовали, когда про Рахманинова узнали?

– Так у нас тогда руки маленькие были, – поднимаясь, возразила Маша. – Правда, интересно, пошли, я тоже хочу.

Толкаясь и смеясь, все направились к фортепьяно.

– Молодежь… – как бы неодобрительно вздохнул хозяин дома и тоже подошел поближе.

Милице Андреевне и Лине Георгиевне пришлось выглядывать из-за спин. Оказалось, что Маша могла взять только девять клавиш, что ее, впрочем, не очень расстроило. А Вадим добавил, что «двенадцать правой – это еще полдела».

– Левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до – ми-бемоль – соль – до – соль! Вот это попробуйте!

– С ума сойти! – изумилась Маша. – Этого просто не может быть! Если до – пожалуйста, а соль – нет, невозможно! Вадим, а ты?

Тот, смеясь, оттеснил дам от пианино, одним красивым, широким движением сыграл сложную музыкальную фразу и аккуратно закрыл крышку.

– Хватит вам! Как больше двух соберутся, так обязательно о музыке. Пора чайник ставить!

– Вадим, дай я попробую, – шагнул к инструменту Борис Георгиевич. – Мне всегда говорили, что у меня очень длинные пальцы. – Интересно же, вдруг и я, как ее любимый Рахманинов, могу. Какие клавиши нажимать?

– Мы пойдем ставить чайник, – поспешно заявила Вера, едва удерживаясь от смеха. – Вадим, покажи папе, он вообще ни одной ноты не знает, умудрился за всю жизнь со мной не запомнить.

На самом деле ей просто хотелось, уединившись с подругами в кухне, продолжать хвастаться. Что она и не преминула сделать даже в присутствии просочившейся в кухню Милицы Андреевны. Она рассказала, что Вадим работает вместе с ней в районном доме творчества и руководит ансамблем, дети его очень любят. Он пробует писать музыку, но ее, Веры, почему-то стесняется и от нее это скрывает. И главное – тут Вера понизила голос и сделала паузу, чтобы все слушатели могли оценить важность сообщения, – главное, они с Вадимом собираются пожениться! В марте, потому что это уже весна, а все хорошие и важные дела надо начинать именно весной!

Маша, восторженно взвизгнув, бросилась целовать Веру, Милица Андреевна ахнула, изобразив удивление, хотя для нее давно уже все было шито белыми нитками, учитывая телефонные донесения Лины Георгиевны. Арина тоже улыбнулась Вере, но потом улыбка погасла, и она тихо спросила:

– Вера… Я все хочу спросить тебя… вас. – Она обернулась к Милице Андреевне, как бы ища поддержки. – Вы нашли брошь?

После паузы ответила Вера:

– Нет. Я не знаю, куда она подевалась. Я спросила у Вадима. Он дал мне честное слово, что он… ни при чем. Вадим даже не знал, что она дорогая. Думал – бижутерия, мужчины не разбираются в подобных вещах.

– И ты ему поверила? – промолвила Арина. – Вера, ты просто святая. Или дура. Неужели…

– Не надо ничего говорить, – попросила Вера. – Мы тут про Рахманинова вспоминали. Вот я про него недавно читала: его жена всегда застегивала ему ботинки, чтобы он, не дай бог, не повредил руки. Знаешь, я тоже так люблю руки Вадима – каждую венку, каждый узелок на пальцах, что готова застегивать ему ботинки. Это трудно объяснить, я и сама раньше не понимала. А теперь… Все живы-здоровы, я вас всех люблю. Это главное, честное слово. А папе я сказала, что брошь забрали на выставку и что выставка будет целый год ездить по разным городам. Давайте больше не будем об этом. Ой, а чайник-то я так и не поставила!

Полтора недовышитых снегиря уже давным-давно были безжалостно заброшены обратно в ящик. Вот уже вторую неделю Милица Андреевна азартно и увлеченно вышивала узор для диванной подушки: кукольно-красивые жених и невеста, держась за ручки, смотрели друг на друга. Их окружали розочки в форме сердечка. Милица Андреевна, отродясь не умевшая шить, договорилась с Линой Георгиевной, что та сошьет подушечку нужного размера, тоже в форме сердечка, и потом они вместе украсят ее вышивкой влюбленной парочки. Но саму картинку ей непременно хотелось сделать своими руками, подарить непокупное, чтобы они поняли, как тепло и хорошо Милица Андреевна к ним относится.

После принятого Верой решения, после того, как она самоотверженно и без колебаний бросилась спасать Вадима, Милица Андреевна прониклась к ней симпатией и уважением. Вероятно, кто-то считал, что Вера поступила опрометчиво, но не Милица Андреевна. Лучше поверить виноватому, чем погубить недоверием невиновного – именно этого девиза она придерживалась в работе с трудными мальчишками. Уж она-то на своем опыте знала, как часто буквально на глазах менялись самые пропащие парни, надо было только в них поверить и помочь им. Милица Андреевна сама всегда так делала, и никогда потом не жалела, даже если порой и обманывалась в своих ожиданиях. Конечно, Вадим не мальчишка…

Милица Андреевна закрепила желтую нитку, которой закончила вышивать выбивающиеся из-под фаты пышные локоны невесты, и полюбовалась результатом. Старательно шевеля губами, пересчитала крестики на прическе жениха и вдернула в иглу черную нитку. Она, в душе смеясь над собой, отчего-то старалась вышивать его и ее поочередно: ей платье – ему костюм, ей локоны, ему – прическу. Словно они были настоящими и могли обидеться. Работа продвигалась, и к свадьбе, назначенной на первое марта (Вере непременно хотелось, чтобы весной!), она наверняка успеет закончить. Кто бы мог подумать, удовлетворенно вздохнула Милица Андреевна, что в ней открылись такие способности!

Вышивание нравилось ей еще и тем, что, работая иголкой, она могла предаваться размышлениям. Хотя и не всегда они были наполнены оптимизмом. Так и не найденная брошь, о которой Вера запретила вспоминать, все же не шла у Милицы Андреевны из головы. Почему брошь, хранившаяся в семье Максимовых сорок с лишним лет, пропала именно с появлением в их доме Вадима? Почему Маша упорно скрывает своего очередного поклонника, одаривающего скромную продавщицу бриллиантами? И на какие деньги ее дочь живет и учится в заграничном университете? Почему Арина старательно избегает Вадима и, по словам Веры, находит любые предлоги, чтобы не приходить к ним домой? Может, она узнала о Вадиме еще что-нибудь плохое? Да и сама Милица Андреевна, следует признать, недалеко продвинулась в своем расследовании.

А все же Вера права: не всегда стоит докапываться до правды. В конце концов, есть вещи и поважнее, чем правда: спокойствие близких, доверие, любовь. Если ими приходится расплачиваться за правду, то это непомерно высокая цена.

Шевелюра жениха была готова, и Милица Андреевна искала в коробочке с мулине бледно-голубые нитки, чтобы вышить тень на невестиной юбке, когда зазвонил телефон:

– Милица? Это Лина. Беда у нас. Боря… Боречка сегодня умер.

Бориса Георгиевича хоронили на Зареченском кладбище. Еще с советских времен здесь хоронили ветеранов войны, чиновников, артистов, деятелей культуры. Оно было прибранным, ухоженным, с расчищенными от снега дорожками и дорогими памятниками на могилах. Его охраняли от вандалов и даже построили при входе церковь. Впрочем, родные начинали находить во всем этом утешение лишь некоторое время спустя после прощания с близким человеком. А пока они не замечали ничего, как и злого февральского ветра, который метался между сосен и горстями бросал людям в глаза колючий снег.

На кладбище пришло неожиданно много людей. То есть неожиданно для Милицы Андреевны. Она-то, глупая, считала, что человека, почти дожившего до девяноста лет, еще при жизни подзабытого, придут провожать в последний путь мало людей. Но не вспоминали – еще не значит, что забыли. Бориса Георгиевича, храброго солдата, встретившего войну под Брестом, хорошего художника, доброго и порядочного человека, любили и помнили. Говорили добрые слова, несли и несли цветы.

Вера едва стояла, держась за Вадима. Как она устояла бы, если не он, вдруг с острой жалостью подумала Милица Андреевна. Она плохо понимала, что происходит, всем распоряжались Арина и Маша. Лина Георгиевна на кладбище прийти не смогла – с утра увезли на «Скорой помощи» с гипертоническим кризом. Вадим с самого утра, как Милица Андреевна их увидела, держал Верину руку в своей, поддерживал на ступеньках, как мог, укрывал от ветра. На лице его читалось неподдельное страдание. Он понимал, что не в силах помочь Вере, она должна это пережить, но хорошо помнил, как земля уходила у него из-под ног, когда он вот так же прощался с единственным родным человеком.

«Мама была для него всем, и когда ее не стало, он… не справился с этим. Я его понимаю. Я тоже не представляю, как я смогу жить… без папы», – вспомнила Милица Андреевна слова Веры. Вот жизнь все и расставила по своим местам: Вера тогда сделала свой выбор, и теперь рядом с ней родной человек, который изо всех сил старается загородить ее собой от ледяного пронизывающего февральского ветра.